Игра окончена? Изменения в энергетической геополитике в Центральной Азии
«Фергана» начинает публиковать статьи западных экспертов, написанные для проекта Программа изучения Центральной Азии (Central Asia Program) при Школе международных отношений имени Эллиотта Университета Джорджа Вашингтона (США). Статья Майкла Денисона, директора по исследованиям компании Control Risks; бывшего специального советника госсекретаря Великобритании по иностранным делам и делам Содружества, - о том, как мировой рынок нефти и газа влияет на изменение интересов Запада, Китая и России в регионе и какова будет стратегия отношений ведущих мировых игроков со странами Центральной Азии.
Одной из координат, определявших геополитику в Центральной Азии после распада Советского Союза, была конкуренция за возможности разрабатывать нефтегазовые месторождения в регионе. Политические элиты стран - нефтегазовых производителей Центральной Азии рассматривали сектор как локомотив, обеспечивающий более широкое развитие национальной экономики и инструмент, гарантирующий суверенитет. Внешние игроки рассматривали доступ к сектору в качестве одного из механизмов для укрепления или приобретения влияния в регионе, а также как возможность повышения своей энергетической безопасности, а в коммерческом плане - как новую глобальную возможность для крупных корпоративных игроков.
Мнение, выраженное в данной статье, является точкой зрения автора и не представляет позицию Программы изучения Центральной Азии.
Данная статья делает попытку вкратце обрисовать главные последствия волатильности нефтегазовой отрасли для энергетической геополитики Центральной Азии. Она задается вопросом, возможно ли, что в условиях наличия запасов с потенциально более «длинным» сроком использования, дискурс о Новой Большой Игре, характеризующий представление реалистов о регионе в первые два десятилетия его независимости, несколько потерял свою актуальность.
Как начиналась игра
Со времен распада Советского Союза в 1991 году энергетический потенциал Центральной Азии был неотъемлемой составляющей геополитического дискурса, как внутри, так и за пределами региона. Несмотря на то, что внимание Запада изначально было сфокусировано на предотвращении потенциальной утечки оружейного обогащенного урана в плохо защищенных местах в Казахстане, на данной ранней стадии были оформлены коммерческие отношения с западными международными нефтяными компаниями (МНК), часто со значительной дипломатической поддержкой.
Советский энергетический комплекс был построен, чтобы обеспечить поставки в крупные населенные пункты, и экспортные маршруты располагались в пределах территории России и через нее, с ограниченной межрегиональной инфраструктурой, которая позволяла бы наладить совместное использование местных ресурсов. После распада рублевой зоны в 1993 году и соответственно лишения каких-либо возможностей восстановления действительно общего постсоветского экономического пространства, правительства стран Центральной Азии решили, что наиболее очевидный путь к политическому и экономическому суверенитету (а также обогащению элит) лежит через максимизацию доходов от нефти и газа за счет инвестиций и диверсификации экспорта.
Одной из координат, определявших геополитику в Центральной Азии после распада Советского Союза, была конкуренция за нефтегазовые месторождения в регионе;
Нефтегазовая промышленность находится в состоянии болезненной и стремительной трансформации. Модели спроса, предложения и торговли быстро меняются, уменьшая геополитическое значение нефтегазовых экспортеров Центральной Азии;
Безопасность поставок из Центральной Азии вызывает меньшую озабоченность у Китая, и он больше сконцентрирован на сохранении сильных политических и коммерческих отношений. Для России главным будет сохранить поставки на свой внутренний рынок. Геополитический интерес Запада в регионе будет все больше ограничиваться угрозами безопасности со стороны негосударственных субъектов.
Завышенные оценки доказанных запасов региона (ныне печально известный отчет госдепартамента США Конгрессу в 1997 году предположил, что Каспийский бассейн может содержать целых 200 миллиардов баррелей нефти) предоставили дополнительный импульс к строительству дополнительных экспортных трубопроводов в обход России и Ирана. С точки зрения России, новые нефтепроводы, и особенно газопроводы, не пересекающие территорию России, ослабляют ее политическое и экономическое влияние в регионе и создают потенциальную угрозу ее почти монопольному положению в секторе европейского газового рынка. Кроме того, российские стратеги предполагали, что долгосрочные инвестиционные проекты в энергетическом секторе Каспийского бассейна несут риски для безопасности: за западными МНК часто следует НАТО. Таковы были параметры дискурса о Новой Большой игре.
По просьбе друзей
Фундаментальные недостатки конструкции этой версии евразийской энергетической геополитики были двоякими. Во-первых, государства Центральной Азии быстро превратились из потребителей созданной извне геополитической игры в ее агентов.
Руководители Казахстана, Туркменистана и Узбекистана, все в большей или меньшей степени, стремились сбалансировать национальный суверенитет, интересы западного капитала и умиротворение российского «права доступа» в регион. Тем не менее, президент Ислам Каримов был, возможно, первым центральноазиатским лидером, который активно стремился влиять на широкую геостратегическую среду, используя географию и ресурсы Узбекистана в национальных интересах. После террористических атак 9 сентября 2001 года Каримов эксплуатировал статус Узбекистана как страны на линии «фронта», для укрепления отношений в сфере безопасности с США, которые, хотя впоследствии и обострились, служили демонстрацией того, что геополитические отношения могут, в определенной степени, зависеть от самих региональных субъектов.
В энергетическом контексте, Казахстан и Туркменистан стремились сбалансировать сохранение коммерческих связей с Россией, избирательно подходя к доступу к западному капиталу и техническим знаниям, чтобы постепенно диверсифицировать точки входа на мировом нефтяном рынке и наладить торговлю газом в Европе, Южной Азии, Китае и Иране. В частности, в Казахстане правительство стремилось активно использовать близость своей сырьевой базы для ряда рынков через постепенное ужесточение условий работы для МНК с 2003 года, участвуя в таких стратегических экспортных проектах, как нефтепровод Баку-Тбилиси-Джейхан (БТД) и нефтепровод Казахстан-Китай. Для Туркменистана, максимизация потенциала экспорта газа стала лейтмотивом внешней политики, формируя отношения с Ираном, Афганистаном (включая «Талибан» периода до 2001 года) и, самое главное, с Китаем, через предоставление преференциальных концессий на добычу и поставки значительных объемов туркменского газа через газопроводный комплекс Центральная Азия-Китай.
Второй недостаток конструкции, по крайней мере, в энергетическом секторе заключался в том, что внешнее геополитическое влияние уже не предусматривало оказание прямого или неформального контроля на местное управление, и тем более получение любого вида территориальной гегемонии, что предполагалось в концепции Большой игры ее теоретиком и родоначальником Халфордом Макиндером. Учитывая исторически существующий контроль Москвы над регионом и значительную территориальную близость России к Казахстану, Центральная Азия воспринимается в России как потенциальный канал транзитных угроз безопасности, таких, как нелегальная миграция, наркотрафик и исламский терроризм, а также и потенциальный источник внешних угроз внутренней безопасности. Для США, Европы и Китая, Центральная Азия сама по себе во многом не представляет важности. Никто не будет предоставлять значимых гарантий безопасности или тратить значительные ресурсы на формирование (или содействие координированному управлению) внутренней геополитики региона. Таким образом, значение Центральной Азии заключалось не в самой внутренней сущности региона, а скорее в том, как он соотносится с внешними интересами, основным из которых является энергетическая безопасность.
В целом, энергетическая геополитика в постсоветский период строилась вокруг двух заповедей: во-первых, максимизация суверенитета и самостоятельности действий государств Центральной Азии усилиями местных и западных игроков, во-вторых, разное восприятие безопасности и угроз в регионе, могущих повлиять на внешние интересы.
Нефтегазовая революция
Сегодняшняя революция в мировой нефтяной и газовой промышленности, вероятно, окажет побочные последствия для энергетической геополитики Центральной Азии. Благодаря применению технологий и инвестиций в добычу сланцевой нефти, глубоководные и подсолевые отложения, глобальная ресурсная база в настоящее время постепенно накапливает возобновляемые запасы. В период между 1980 и 2011 годами было значительно больше накоплено резервов (1771 млрд. баррелей), чем произведено (795 млрд. баррелей). Одновременно меняется структура потребления. Страны ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития) в настоящее время не демонстрируют рост потребления нефти, благодаря сочетанию нескольких факторов: политика по изменению климата, изменения на транспортном рынке и развитие альтернативного топлива из сектора агробизнеса, таких как этанол и биодизель. Спрос на нефть в транспортной отрасли (более половины потребления) в США и ЕС, по прогнозам, сократится на 30% в период между 2009 и 2035 годами, то есть с 17 млн. баррелей в день (мбд) до 11,5 млн. баррелей в день, в то время как спрос в Азии, по прогнозам, увеличится от 7,5 мбд до 13,5 млн. баррелей в день. Стабильность цен на нефть является важным индикатором на мировом рынке и сказывается на всех потребителях, но безопасность поставок является наиболее важной для Китая и Восточной Азии.
Рынок природного газа становится все более глобальным, вследствие растущих поставок сжиженного природного газа (СПГ), расширяющейся сети межрегиональных трубопроводов и ценообразования, комбинирующего спотовые и долгосрочные контракты на поставку. Учитывая состояние потока в глобальном энергетическом рынке, заявления о «золотом веке газа» все еще могут быть преждевременными. Тем не менее, совмещение нескольких факторов указывает на прочное фундаментальное обоснование глобального первичного спроса, подкрепляющееся постепенным расширением поставок.
К таким факторам относятся: планы в государственных и промышленных кругах рассматривать газ как относительно чистое топливо для перехода к возобновляемым источникам энергии; быстрое расширение добычи нетрадиционного газа в Северной Америке, наряду с большим потенциалом гибкости поставок вследствие достигнутого прогресса в области технологии бурения; более диверсифицированное глобальное распределение запасов сланцевого, плотного газа и метана угольных пластов; прогнозируемые изменения в политике Германии и Японии, смещающиеся от ядерной энергетики в сторону газа, а также серьезные исследования возможностей конверсии механизмов грузоперевозок на газ.
В настоящее время на мировом рынке существует избыток газа: цены на Henry Hub (ценовой ориентир для газовых контрактов США) находятся на нижних границах. Доля России на европейском рынке находится под давлением катарского газа (первоначально предназначавшегося для насыщения рынка США), который продается по спотовым ценам ниже, чем цены, традиционно закладываемые «Газпромом» в свои долгосрочные контракты. Долгосрочные контракты на поставку значительных объемов газа из Центральной Азии в Европу неожиданно оказались в конце очереди.
Игра окончена?
Потребители Восточной Азии имеют возрастающее значение в глобальной безопасности поставок нефти. В случае с Китаем, который ведет жесткий курс на урбанизацию и экономику, ориентированную на потребление, в условиях сдерживающей политической среды, безопасность поставок нефти является одним компонентом в поддержании отечественного прогресса. Уменьшение зависимости Запада от ближневосточной нефти представляет собой долгосрочную стратегическую дилемму для Китая, который до сих пор полагался на США в вопросах обеспечения безопасности в регионе. Центральная Азия представляет собой микрокосм более широкой картины. Несмотря на деятельность Шанхайской организации сотрудничества, Китай в целом согласился с привилегированными и укоренившимися отношениями России с правительствами стран Центральной Азии в сфере безопасности и сбора информации. В то же время Китай, по словам эксперта Бобо Ло, «продолжает беспокоиться о бизнесе».
Критически важным и более широким геополитическим вопросом является то, станет ли Китай создавать достаточную силовую мощность для того, чтобы взять на себя некоторую часть глобальной ответственности за обеспечение безопасности производства и морских путей. Учитывая, что потенциальные риски срыва поставок энергоносителей из Центральной Азии значительно ниже, чем на Ближнем Востоке и, в основном, зависят от таких факторов, как неисполнение контрактов или экспроприация, Китай, вероятно, сохранит свой фокус на обеспечении стабильности двусторонних политических и коммерческих отношений, чем будет наращивать всеобъемлющее присутствие в сфере безопасности в Центральной Азии. Энергетическая геополитика для Китая будет по сути дела энергетической политикой.
С одной стороны, Запад свою работу в Центральной Азии выполнил. Государства региона получили достаточно устойчивый суверенитет. Были введены в строй и находятся на завершающих стадиях строительства новые трубопроводы, соединяющие Восток и Запад. Контракты МНК по разведке и добыче продолжают осуществляться, хотя и часто возникают стрессовые моменты, создающие операционный риск. Несмотря на скорое введение в действие нефтяного месторождения Кашаган в Казахстане, а также скрытый газовый потенциал в Туркменистане для экспорта в ряд региональных рынков, регион имеет сравнительно низкое значение для Запада в плане вклада в глобальный баланс поставок, в частности, на рынке природного газа. Кроме того, существует весьма ограниченный спрос на форсирование изменений во внутренней политике в Центральной Азии, хотя мероприятия по продвижению демократии и инициативы по улучшению в области управления будут продолжаться. Высокое геостратегическое значение Центральной Азии для Запада будет заключаться больше в том, что этот регион может воспроизводить угрозы безопасности либо локально, либо в Афганистане, непосредственно влияющие на западные проблемы безопасности, в частности, через транснациональный исламистский терроризм или потоки наркотрафика, способные превратиться, как в Латинской Америке, в квази-политическую нарко-партизанскую деятельность.
В глобальной схеме вероятность обеих угроз классифицируется разведывательными агентствами в категории «низкой вероятности - среднего воздействия» и не требует применения значительных ресурсов.
Внимание Запада на вопросах энергетики будет сосредоточено на стабильности контрактов, а не развитии других грандиозных планов.
Хотя влияние России в Центральной Азии сохраняется, в частности посредством «мягкой силы» языка и культуры, неформальных деловых связей и в сфере безопасности, ее политическое и экономическое влияние находится в стагнации. Становится менее вероятно, что вопрос о преемственности власти в Центральной Азии будет диктоваться из Москвы, но, скорее всего, вопрос будет решен, возможно, и «грязным» методом, в пределах региона. Россия не вмешалась в проблемы Кыргызстана, по большому счету, не ввязывается в узбекско-таджикские трения и не влияла на смену власти в Туркменистане в 2006 году. Остаточное российское влияние в виде «фактора вмешательства» или «третьего лишнего» также сократились и, одновременно, ее стратегические энергетические интересы на мировом рынке перешли на уровень среднесрочной «длины» поставок, о чем свидетельствует быстрое снижение закупок газа «Газпромом» у Туркменистана. С практической точки зрения энергетическая геополитика станет местной - обеспечение объемов поставок для регионального потребления внутри России, а также обеспечение максимальных транзитных пошлин на транзит нефти, и в то же время стремление сохранить долю России на европейском рынке газа.
Что же насчет самих стран Центральной Азии в их статусе производителей и транзитных государств? После первоначально наивного периода в своей работе с внешними инвесторами, руководства Казахстана, Узбекистана и Туркменистана все стремились использовать свои ресурсные богатства для утверждения национального суверенитета и расширения своей возможности для маневра с более влиятельными внешними субъектами. Этот рычаг в переговорах ослаб по мере того, как проекты по разработке и переработке ресурсов стали взрослеть, а мировой рынок меняться. В частности, переход к глобализации газового рынка и растущий потенциал для использования нетрадиционных источников энергии в других частях мира не оправдывает усилия по обеспечению поставок из Центральной Азии на региональные рынки в ущерб другим проектам.
Главная карта стран-производителей заключается в их территориальной близости к Китаю, ключевому рынку для роста мирового потребления энергии.
Учитывая эти факторы, в энергетической геополитике Центральной Азии значение внешней конкуренции за ресурсы региона снизится и станет более важной способность правительств стран региона осуществлять и придерживаться условий конкретных коммерческих соглашений. В этом смысле, в среднесрочной перспективе это означает «конец игры». Для Центральной Азии энергетическая геополитика в большей степени станет локальной энергетической политикой.
Программа изучения Центральной Азии (Central Asia Program) при Школе международных отношений имени Эллиотта Университета Джорджа Вашингтона является независимым проектом, направленным на развитие научной и аналитической работы по изучению современной Центральной Азии. Программа также предоставляет площадку для дискуссий и нацелена вовлечь коллег из США, Европы, России, Азии и Центральной Азии в совместную работу, продвигая различные формы взаимодействия и совместные проекты.
Программа регулярно переводит на русский язык некоторые из последних работ западных исследователей по Центральной Азии.
Международное информационное агентство «Фергана»
