О, Тезиковка!
О Тезиковке — знаменитом ташкентском районе, а то и городе внутри узбекской столицы, а также старейшем блошином рынке всей Средней Азии - написано очень много. Известный блогер из Узбекистана Ядгор Норбутаев предлагает вам свои «мемуары» о Тезиковке, по времени относящиеся к 1983-1987 годам. Это те самые так называемые «андроповские» времена, когда в СССР начали завинчивать гайки, и лишь Тезиковка, как некий автономный «пласт», оставалась еще условно свободной, продолжала жить по своим старым «законам».
Если бы лет тридцать тому назад у жителей Ташкента спросили, где находится Первомайский рынок, уверен, что девять человек из десяти наверняка бы просто пожали плечами. Зато Тезиковку знали почти все.
О, Тезиковка! Это была вроде как отдельная страна, крохотный, но суверенный анклав в большом городе. Причем такое определение относится не только к данному базарчику (толкучке, блошиному рынку), но и ко всем ближайшим окрестностям.
Сегодня Тезиковки больше не существует, стараниями ретивых чиновников она на скорую руку была изъята из тела города. «И если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа». Потому этот реквием по Тезиковке или возвышенный дифирамб Ей я и представляю вниманию читателей.
Одно время и сам я тоже имел о Тезиковке весьма отдаленное представление. Приходилось лишь изредка проезжать мимо нее в аэропорт на 25-й маршрутке или добираться на 10-м трамвае (зубовный скрежет колес на поворотах) в «клуб КОР», в котором одно время располагались кассы предварительной продажи билетов на поезда. Клуб КОР – это, условно, северная граница Тезиковки.
Долго интересовала меня эта странная, загадочная аббревиатура – КОР. Снег, мороз – с узбекского языка? Потом решил для себя, что, скорее всего, это – Клуб Ответственных Работников. В действительности все оказалось гораздо проще: так сокращенно обозначалось официальное место отдыха и торжественных мероприятий железнодорожников – Клуб Октябрьской Революции.
Говорят, что очень давно в этих местах селились исключительно персы, а позже был разбит парк.
Александру Солженицыну часто приписывают фразу (якобы, из его «Ракового корпуса»): «На Тезиковке тогда можно было купить все что угодно». На самом деле это не так. В «Корпусе» Тезиковка вообще не упоминается. Зато в рассказе «Правая ладонь» Александр Исаевич упоминает о своих прогулках в парк за железнодорожными путями. То есть, в те места, где позже построили «Клуб КОР».
Лечился Солженицын в больнице, которая располагалась на бывшей улице Мичурина (условно южная оконечность района Тезиковки), ее также уже давно снесли.
Доводилось и мне в былые времена заглядывать ради интереса на территорию этого медучреждения. С десяток унылых корпусов, похожих на зэковские бараки, разбросанные по площади в хаотическом беспорядке. На вопрос о том, где в послевоенные годы находилось онкологическое отделение, мне так толком никто и не ответил, то есть, каждый из опрашиваемых называл разные здания, да и то без полной уверенности.
По-настоящему мне пришлось узнать Тезиковку в достославные, так называемые «андроповские» времена, поскольку организация, куда я устроился на работу, находилась в непосредственной близости от самого рынка — в ста метрах.
У Тезиковки и тогда еще была ух какая «нехорошая» слава. Остерегайся тех опасных мест – обчистят, мол, прибьют, и как звать не спросят!
Тезиковка — район Ташкент. Назван так по имени купца и промышленника Ивана Тезикова
Хотя на самом деле все было вовсе не так. Да, действительно, народ на Тезиковке обитал очень даже странный. На первый взгляд вокруг были сплошь одни лишь «подозрительные личности» и - ни одного милиционера.
Какие только национальности там можно было встретить! Узбеки, русские, корейцы, евреи, армяне, греки, персы, китайцы и даже ассирийцы. Спросил у одного: «Ты кто?» «Я арабчик», - с гордостью ответил совершенно лысый мужичок в длинной до пят старой армейской шинели.
Конечно, если станешь ходить по Тезиковке и ко всему принюхиваться, чего-то там выспрашивать, то запросто можно и по башке получить. Но если примелькаешься среди завсегдатаев, да не будешь совать свой нос куда не следует, то местный люд на тебя перестанет обращать внимание. Вроде как свой. Можно было и к некоторым тамошним тайнам приобщиться, но - к самым-самым маленьким.
Вот и я в первое время ощущал себя на Тезиковке этаким Гиляровским, пребывающим во чреве московской «Сухаревки».
С наступлением «андроповских» времен что-то неуловимо изменилось во всем, даже в самом ташкентском воздухе. Люди тревожно ожидали каких-то грядущих перемен, причем далеко не в лучшую сторону. По городу повсеместно начались «облавы» на «праздношатающихся». Вы почему не на работе? Пройдемте, гражданин, для выяснения!
В кинотеатрах, бывало, на дневных сеансах неожиданно включали свет и устраивали проверки на причастность отдельных граждан к тунеядцам-отщепенцам.
В магазинах продавцы стали остерегаться прятать, как обычно, дефицит под прилавками – «нету ничего, дорогой, вчера кегебе приходил, все забрал».
Появилась дешевая водка, так называемая «андроповка», но «выбрасывали» ее на прилавки редко, зато прежняя, обычная водка поднялась в цене.
И только на Тезиковке практически ничего не изменилось, страшный бабайка Кегебе сюда, казалось, и вовсе не заглядывал.
Единственное – до этого в забегаловках говорили: «Налей сто граммов», теперь же стали – «Налей на три рубля». Новые цены не укладывались в круглые числительные объемов спиртного. «На три рубля» значило чуть больше половины граненого стакана.
В будни на Тезиковке почти не было никакой торговли. Нет, конечно, стояли продавцы в овощных рядах со своим незамысловатым товаром, но все это шло как-то вяло, не бойко, не то, что на других ташкентских базарах. Заглядывали сюда за покупками лишь жители окрестных домов.
По периметру Тезиковки было разбросано множество мелких магазинов со всяким ширпотребом – ткани, одежда, хозтовары, уцененные. Зайдешь в такой, и сразу продавец и покупатель прерывают свой разговор, замолкают и на тебя внимательно так глядят: чего, мол, тебе еще здесь надо? Типа – иди и не мешай людям заниматься серьезными делами. И дела эти, надо полагать, на самом деле были серьезными, крупными. Иначе зачем же сидеть в таком магазинчике весь день попусту?
Кормили на Тезиковке невкусно, но дешево. Наиболее приемлемая «точка питания» располагалась в правом дальнем углу, если смотреть со стороны центрального входа, с улицы Буденного. Каса плова – пятьдесят копеек, доверху – семьдесят, тогда как в центре города обычная порция стоила один рубль, с досыпкой – рубль двадцать. Подавали там и шашлык, очень жесткий, хотя и мелкий, а также какую-то подозрительную шурпу.
Были и другие столовки, но уж совсем страшные - в смысле чистоты и контингента посетителей. По большому счету, народ заходил туда, чтобы выпить, а закусывать ему было все равно чем.
- Смотри, - сказал мне однажды дружок, - вот именно такая теребень обычно всплывает со дна на поверхность во время всяких революций!
Было на Тезиковке и пиво в больших количествах, но распределялось оно странным образом. За железнодорожными путями продавали пиво Шестого пивзавода (считалось оно тогда лучшим в Ташкенте), а внутри и поблизости – продукцию Третьего пивзавода, по большому счету, отвратительную. Но была та «тройка» всегда холодной, так что в жару все-таки и кое-как пригодной к употреблению. Ларек же с «шестеркой» почему-то открывался очень редко. Поговаривали люди, что Шестой пивзавод обслуживал своей продукцией само правительство, а народу доставались лишь остатки. Возможно, что нечто такое и имело место в действительности.
Рядом со знаменитым мостом через речушку Салар стоял небольшой пивной шалманчик с фанерными стенами, выкрашенными в синий цвет. Была в нем одна редкая особенность – кружки моешь сам. В углу к стене прикреплена обычная кухонная мойка: две струи воды бьют из кранов под большим напором. Это было по-своему даже хорошо. Ведь как обычно было повсюду? Поставит «пивщик» уже кем-то использованную кружку под тонюсенький восходящий фонтанчик, подержит так пару секунд, и все, считай – пополоскал. А тут моешь сам, причем с особой тщательностью, народ-то в пивной ох какой разный тусуется, можно и заразу всякую подхватить.
Р.Азиханов, «Тезиков мост». 1978 г., акварель
Рассказывали, что одно время в этом шалманчике с ласковым именем «Ветерок» была одна постоянная, но очень любопытная посетительница - глубокая старуха со всеми печальными следами множественных пороков на сморщенном лице. Представлялась она бывшей участницей Императорской балетной труппы, и привез ее, дескать, когда-то в Ташкент сам великий князь Николай Константинович. В доказательство своих слов эта бабуся, если ей за это поставить кружку пива, немедленно делала «шпагат» на грязном полу. Зрелище не для слабонервных.
Неподалеку от «Ветерка» каждый раз с пяти и до семи часов утра перед низким мангалом сидела на корточках женщина-узбечка, жарила шашлыки. Обычно вокруг нее всегда собирались мужчины, те, которым в самую рань нужно было плотно подкрепиться на долгое время работы, таксисты, например. Заказывать необходимое количество не требовалось – просто присел рядом, а она уже подает тебе одну палочку прямо с жару. Съел – протягивает другую, заплатишь после, когда наешься. Несколько раз пробовал и я, показалось очень вкусно. Но как-то присели мы возле нее вместе с приятелем. Он съел одну палочку и больше не захотел, а я продолжил. Потом спрашиваю:
- Коль, ты почему отказался?
А он:
- Этот шашлык точняком из собаки сделан, узнал я собачий вкус.
Его словам можно было доверять, хотя бы потому, что одно время Коля часто с друзьями-корейцами лакомился собачатиной на Куйлюке.
По-настоящему расцветала Тезиковка в выходные дни, когда на ней начиналась «толкучка». Различные граждане сидя и стоя продавали с рук старые и новые «вещи». Нечто подобное обычно показывали в старых фильмах про войну - «барахолки» на оккупированных немцами территориях. Шум, гвалт, толкотня. И в поте лица, не покладая рук, работают карманные воры. Хотя я их почти всех и знал в лицо, а порой с некоторыми даже и здоровался, но все равно приходилось сжимать деньги в кулаке.
Как-то раз обнаружил чужую руку, скользнувшую в карман. Схватил, обернулся - да это же известный всей Тезиковке «Джули»! Как же так? Ведь мы же с тобой знакомые, чуть ли не кенты? Улыбается он во весь рот, отойдем, говорит, в сторону: «Когда мы (в смысле – «щипачи») «на трассу» выходим, то для нас «своих» нету! Свой, не свой – на дороге не стой!»
Приходил я на толкучку всегда в надежде купить по дешевке старые книги, нередко это удавалось. Но пока найдешь бабку с книгами, к тебе несколько раз обязательно подойдут с предложением купить какие-нибудь, к примеру, дивные старинные часы. Чем это всегда кончается на Тезиковке, читайте у Дины Рубиной в ее «На солнечной стороне улицы». Казалось бы, прошло столько лет со времени описываемых автором событий, но нравы на Тезиковке совсем не изменились.
И вот уже к тебе, выделив по незримым признакам из числа других, подходит какая-то мрачная личность и предлагает купить нож - прямо из «зоны» с наборной пластмассовой ручкой. Смотри, говорит, даже желобок «для крови» имеется, настоящая «финка».
Тезиковка 90-х годов
Как-то уже гораздо позже, приблизительно в 1990 году предложили мне действительно настоящий финский нож с деревянной рукоятью, и я не выдержал, согласился купить ради пополнения имеющейся коллекции. Только для начала решил проверить.
- Как это - проверить? – спрашивает продающий ханыга. – Он чистый, на нем крови нет!
- Да нет же, убедиться хочу, на самом ли деле это настоящий «пуукко» или подделка?
Отошли мы к Салару, через заросли продравшись, а там возле берега всегда летом спали бомжи на рваных матрацах.
- Ну-ка, - говорю продавцу, - сожми свою финку в кулак. Теперь лезвие опусти на матрас и дави ровно вниз. Что получится?
Начал он давить. Острие только чуть врезалось, а дальше не идет.
- Сильнее жми!
Я чуть отклонил его кулак с ножом в сторону, чтобы образовался острый угол между клинком и поверхностью ткани, и сразу же вслед за этим финка с характерным треском прорезала матрас до основания.
- Вот, значит, настоящий пуукко у тебя! Беру. Получай свои денежки!
Этому фокусу меня научил еще в Афгане один офицер, который там со своей финкой никогда не расставался.
Тезиковка 90-х годов
Настоящий «дефицит» (в смысле – продукты) на Тезиковке можно было купить только у Сулеймана, пожилого человека неопределенной национальности. На первый взгляд казалось, что этот Сулейман нигде не работал, все время просто стоял где-нибудь возле магазинчиков с товарищами. Подступиться к нему было не так-то просто, требовалось знакомство, «блат», чтобы он признал тебя за «своего».
Свел меня с Сулейманом один сослуживец, которого все звали просто Трофимыч. По характеру и повадкам он очень напоминал мне деда Ерошку из толстовских «Казаков». Плут, пьяница, но добрейший человек.
Подвел меня Трофимыч к Сулейману, что-то шепнул тому на ухо, это, мол, наш человек, не опасайся, я ручаюсь. И повел меня этот хозяин-Сулейман в свои закрома...
Уже после того я всякий раз с аванса и получки обязательно к Сулейману наведывался. Он ужасно не любил, когда к нему покупатели близко подходили, следовало лишь издали кивнуть ему головой, айда, мол.
Идти приходилось довольно долго. Сулейман заходил вместе с тобой на какой-нибудь склад, проходил его насквозь, выходил через другие двери и опять нырял в какую-то каморку, а затем и еще в одну. Потом, наконец, следовало: «Подожди здесь»! Ждем-с, с нетерпением и выделением слюны.
Хранитель дефицита приносил всегда лишь что-нибудь одно, но такое, от чего просто нельзя было отказаться. Да и как откажешься? В следующий раз просто не даст и все. Качество продуктов всегда было лучшее, да и ассортимент по тем временам был изысканным.
Держи! Две палки финской салями с желтыми этикеточками поперек, венгерский копченый гусь, большая банка греческих маслин, пара фляжек настоящего французского «Мартеля»… Но только все по одному: один раз только гусь, другой раз только бренди.
Драл Сулейман, конечно, цену высокую, но по тем временам вполне божескую.
- Не боишься, Сулейман, что вот придет кегебе и тебя за это самое возьмет?
- Кого я боюсь, говоришь? Андропова? Я его мамочку мотал, пусть приходит! Я ему самому дам палку колбасы, пусть кушает и спасибо говорит! Я у всех его здешних слуг тоже мамочку мотал! Если бы Брежнев еще один год прожил, то я бы успел в Ялте свой дом достроить!
Личности на Тезиковке попадались интересные, прямо скажем – замечательные. Был среди них Володя, работал электриком в бане, которая стояла недалеко от Салара, старая, еще «сталинской» постройки. Окрашена была охрой, с белыми колоннами на входе, напоминала по виду старые четырехэтажные дома на Беш-Агаче.
Большую часть рабочего дня Володя ошивался на Тезиковке. Если у влюбленных парочек не имелось места для встреч, им следовало сразу же обращаться к Володе. За небольшую плату он устраивал им билеты в отдельный номер в той бане, причем никогда не интересовался наличием в паспортах своих гостей штампа о браке. Мог он также оказывать еще немало других услуг определенного свойства.
- Володя, можно тебя?
- Ты сначала поздоровайся со мной по-человечески, а потом уже по делу проси!
«Поздороваться» на его языке означало – зайти в ближайший продуктовый магазинчик и у вино-водочного отдела заказать:
- Налей мне, пожалуйста, на три рубля, а Володе – на пять. Полстакана и стакан, значит.
Закуска самая обычная: нарезанное тонким ломтиками «наманганское сало», то есть редька, и крупная соль на блюдечке.
- Та-а-ак! – утерев рот, говорит Володя. – В чем же наш вопрос?
Под железной дорогой был подземный переход, где даже в летнюю жару сохранялись грязные лужи и, привалившись спиной к бетонным стенам, сидели унылые нищие.
Подземный переход под железной дорогой
На выходе – хлебный магазин, а чуть в сторонку от него завлекали народ веселые «наперсточники». Какая же барахолка без них? Одна команда, прокрутив дела в течение трех-четырех месяцев, уступала место другой.
- Кручу-верчу гроши плачу! За хорошее зрение – денежная премия! Где шарик угадай, свое счастье не прозевай!
Команда интернациональная. «Низовой», тот, который колпачками шурудит, – цыган-люли. Рядом стоит мужик-кореец с буханкой хлеба в авоське, как будто бы только-только из магазина вышел, да заинтересовался, решил счастье свое попытать, и ему крепко везет. Вот два молодых узбека, по виду студенты, видать, на последние деньги играют, да как-то все резво они выигрывают. Подставные, значит.
Народ окружил «низового», шумит, волнуется, в азарт вошел, подсказывает игрокам. И тут тот «низовой» встает и начинает людей отталкивать, отпихивать притворно – не собирайтесь близко, подальше кучкуйтесь, не мешайте!
В это время один из «студентов» нагнулся, поднял один наперсток, а под ним пусто. «Низовой» не заметил этого и шансы на выигрыш резко увеличились, не из трех угадывать теперь, а из двух, считай наверняка. Народ свои деньги на кон ставит без сожаления, с радостью. Только успевай принимать мятые купюры да в карман их толкай.
Поднимает цыган все наперстки, а шарик-то, вишь ты, совсем под другим оказался, там, где его никто не ждал.
У-у-у! – проносится вздох разочарования.
А один мужик больше всех рвется, начинает свои права качать. Видать, его жена на базар послала за покупками, а он все деньги-то и профукал начисто. И начинает этот игруля выступать, уже за шкирдон цыганенка поднял, да в морду тому норовит съездить. Тут, откуда ни возьмись, пара крепких кавказцев появляется и тому мужику сходу по сусалам. Проиграл? Честно проиграл? Тогда вали отсюда, пока зубы целы!
И поделом! Нечего на Тезиковке за чужими-дармовыми деньгами охотиться, гляди, чтобы свои сберечь!
Тезиковка каким-то фантастическим образом затягивала в свое нутро всех с ней непосредственно соприкасавшихся. Взять хотя бы уже упомянутого Трофимыча. Вот он идет по направлению к базару с полной сумкой.
- Чего несешь, дядя?
- Как чего, батарейки несу.
Тут следует сказать, что Трофимыч в нашей конторе командовал одной лабораторией, раз в месяц получал на складе батарейки для штатных приборов. Но те приборы, вообще-то, могли проработать и некоторое время на старых элементах питания. Вот потому он полную сумку батареек регулярно относил барыгам на Тезиковку и получал за это соответствующее количество бутылок.
Рассказывать про удивительные похождения Трофимыча можно долгими часами. Жизнь его в пределах Тезиковки была полна самыми необычайными историями, вот одна из таких.
В ту лабораторию по распределению после окончания института пришел молодой инженер, Олег. Умница, «красный диплом» получил.
Только не повезло ему. В тот день лаборатория получила по разнарядке медицинский спирт, необходимый для протирки приборов, целую бутыль, и началось по такому случаю отчаянное веселье, попросту - гудеж. Да такой, что Олега того не смогли вечером отправить домой, так его спиртом накачали. Оставили ночевать на раскладушке в подсобном помещении.
Утром, естественно, гульба продолжилась, а Олег, между тем, еще и не проснулся. Трофимыч поднимает очередной стакан, а в это время в помещение лаборатории заходит заплаканная пожилая женщина, мать Олега.
- Что случилось с моим сыном? Он дома не ночевал! Где он?
Трофимыч жутко растерялся, не знает, что и вымолвить в ответ. Но соображает, как бы ему это все помягче, да поделикатней объяснить, но соображалка-то у него после вчерашнего еще туго работает. Наконец, нашелся.
- Не беспокойтесь, мамаша! Садитесь, пожалуйста. Вы, э-э-э, того, разведенный спирт будете пить?
Что произошло дальше, описывать не стану.
Тезиковка 90-х годов
Каждая личность на Тезиковке было по-своему уникальной, достойной пера великих писателей. Приходи и бери на выбор типажи для своих романов и повестей. Не ошибешься, право слово.
…Как-то раз во время одной дружеской попойки после окончания рабочего дня, заявился к нам сторож с Тезиковки по имени Ришат. Присел вместе со всеми, ему тоже налили.
- Как же ты, Ришат, теперь охранять свой объект-то будешь? Ружье хоть есть у тебя? Не промахнешься в грабителей с пьяных глаз?
А он:
- Сейчас я свой «саксаул» (ружье) сюда принесу и тогда посмотрим.
Действительно, сбегал и приволок двустволку.
- Давайте, - говорит, - спорить будем. Кто из вас сможет с двадцати метров горлышко бутылки чисто отстрелить, тому я пузырь ставлю, если нет – то вы мне покупаете.
Вышли все во двор, большой, между прочим, двор был. Время уже позднее, ночь, только вдалеке пара фонарей светит. Отсчитали шаги, установили пустую бутылку. Благо, даже по ночам милиция в эти края редко заглядывала.
Первый из нас выстрелил – мимо, второй тоже. Пришла моя очередь.
- Давай, покажи, ты же вроде как охотник у нас!
Ну, а мне и не до горлышка, хоть бы в саму бутылку попасть, да не оконфузиться. Потому взял чуть пониже и... рикошетом дроби об асфальт разнес ту бутылку в осколки.
- Вы все мне проиграли, - говорит Ришат. – Теперь глядите, как надо стрелять!
Выстрелил, побежал. Приносит, а у бутылки горлышко как ножом срезано.
Пришлось нам брать такси и ехать в ресторан аэропорта за тремя бутылками бормотухи, так Ришат заказал. А куда же еще ехать за выпивкой поздней ночью?
Наутро пошел я к тому Ришату – объясни, мол, в чем тут фокус? Знаю ведь точно, что невозможно в темноте дробью так попадать, да еще по пьянке.
- Бутылку вина купишь, - соглашается Рашит, - тогда объясню и даже покажу.
Делать нечего, валяй, говорю, показывай, будет тебе бормотуха.
Взял тогда наш снайпер пустую бутылку и поставил в стороне. Потом достал моток ниток, оторвал их часть, а затем обмакнул в керосин. После теми нитками обмотал горловину бутылки и поджег. Горлышко-то само и отвалилось, как ножом срезанное.
- Стрелял я там у вас специально мимо, а бутылку сбегал и подменил, пока вы ушами хлопали. Ха-ха-ха!
Вот так и все подобное случалось на Тезиковке, век живи и век учись местным премудростям.
Чем же закончить это незатейливое повествование?
Жаль мне былую Тезиковку, очень жаль. Как ножом по сердцу полоснуло сообщение, что ее больше нет в Ташкенте, что разворошили бульдозерами и вывезли потом на свалку всю эту «маленькую, но очень независимую» страну. И разбежались кто куда ее былые обитатели, а иных уже и вовсе нет на свете.
Потому как только «независимой страной» ту Тезиковку и можно было тогда называть. Тот же Трофимыч так ее, типа по-украински, и называл – «ридна Тезиховщина».
В начале нового века Тезиковка была перенесена в Янгиабадский район, где заняла территорию заброшенного в 1990-е годы плодовоовощного комбината
Ежели чего-то запамятовал я, по прошествии столь длительного времени или спутал чего, так прошу меня поправить. Обижаться не стану.
Ядгор Норбутаев
Международное информационное агентство «Фергана»
