Режиссер Наби Абдурахманов: «На сцене главное – искренность»
На XI международном фестивале стран СНГ и Балтии «Встречи в России», прошедшем в Санкт-Петербурге а апреле этого года, спектакль Молодежного театра Узбекистана «Честные люди» по пьесе И.С.Тургенева «Месяц в деревне» был признан одним из лучших спектаклей фестиваля. Критики назвали театр одним из лучших русских театров за рубежом и отметили, что ни в одном спектакле фестиваля не было «столь чистой сценической речи». О том, как удается русскому театру сохранить себя в Узбекистане, что за зритель приходит сегодня на спектакли и в чем задача современного театра, корреспондент «Ферганы.Ру» беседовал с режиссером театра Наби Абдурахмановым.
Наби Абдурахманов - заслуженный деятель искусств Республики Узбекистан, художественный руководитель Молодежного театра Узбекистана, Международного фестиваля молодежных театров «Хумо». Лауреат Первой Премии Узбекистана «Офарин», соучредитель фонда «Форум культуры и искусства Узбекистана», обладатель приза «лучший режиссер года» ташкентского фестиваля «На весеннем перекрестке»(1998г.), Президент узбекского центра АССИТЕЖ, почетный член Королевской Академии ООН. В июне 2008 года правительством Российской Федерации награжден Медалью Пушкина, которая вручается видным деятелям культуры и искусства за пределами России. (Фото автора)
Постановка спектакля «Честные люди» была моей давней мечтой, которую помогли осуществить правительство Москвы, Московский фонд поддержки соотечественников имени Юрия Долгорукова. Несколько русских театров из стран СНГ подали заявки на грант, но выиграли его мы, и к нам пришли средства на костюмы и декорации. Я постарался сделать спектакль о чести и благородстве, о высочайшей способности человека к любви.
Сцена из спектакля «Честные люди». Фото из архива театра
Немаловажную роль в спектакле играет музыка, написанная выдающимся композитором нашего времени Дмитрием Янов-Яновским. Для меня большое счастье, что мы дружим с ним вот уже тридцать лет. Его музыка исполняется Кронос-квартетом и всемирно известным виолончелистом Йо-Йо Ма. Сценографом спектакля стала Анастасия Чапленко, это ее дебют.
Поддержка русских театров за рубежом очень важна. Важны старые и новые творческие связи. Я благодарен Союзу театральных деятелей России, который проводит Летнюю школу, куда приезжают наши молодые артисты, и лично Александру Калягину, Петру Фоменко, Льву Додину, Константину Райкину, Марку Захарову. Наш актер Алексей Кондратенко во время Летней школы сыграл главную роль в спектакле у Андрея Житинкина. Слава Богу, что есть эта неразрывная связь между русскими театрами. Вне России на территории бывшего Союза было около шестидесяти русских театров, сейчас их уже около ста, что говорит о развитии русского театра в мировом пространстве.
Сейчас мы ставим пьесу Тимура Зульфикарова «Первая любовь Ходжи Насреддина» - в прошлом году я уже ставил эту пьесу в Петербурге на сцене Театра «Балтийский Дом». Есть очень хорошая немецкая пьеса «Creeps» о трех девушках, пришедших на прослушивание в новую молодежную передачу. Спектакль по этой пьесе я увидел несколько лет назад в Германии и захотел, чтобы он шел и на нашей сцене тоже. Я попросил о помощи Гете-Институт в Ташкенте, и руководитель Гете-Института фрау К.Гюнтер посодействовала тому, что к нам со дня на день должна приехать режиссер из Германии Юлия Хельшер и начать репетиции. В конце июня должна состояться премьера этой пьесы – правда, у нее будет другое название. Пьеса современна, актуальна, и говорит о том, что главное - не внешний успех, а то, чем человек живет, о чем он думает, - и это важно и для нас, и для западной культуры. К концу пьесы героини начинают чувствовать внутреннее родство друг с другом и это их примиряет.
Мне очень приятно, что в нашем театре ставят спектакли и молодые: Лена Бурова, Гузаль Сулейманова. Моя дочь Камилла, заканчивающая режиссерский факультет, сейчас ставит маленькую пьесу Теннеси Уильямса «Предназначено на слом», а в прошлом году сделала музыкальный спектакль-концерт «Отражение». Отрадно, что сейчас у молодых проявляется желание что-либо ставить, у них что-то сдвигается, изменяется в сознании. В свое время, в семидесятые годы, единственной отрадой для нас была экспериментальная студия театральной молодежи «Ильхом». Ее несколько раз закрывали, но мы туда бегали по ночам, лишь бы только репетировать и играть то, что действительно хочешь. Сейчас есть возможности для молодых, есть сцена, которую я предлагаю: только делайте. Но многие выбирают другие пути для жизни и заработка, более легкие, например, ресторан. Поэтому когда у молодежи возникает желание создавать на сцене что-то новое, интересное – это прекрасно.
- В чем, на ваш взгляд, сверхзадача современного театра по отношению к зрителю?
- Искусство – это одна из форм общественного сознания, поэтому оно будет всегда. Главное на сцене – это искренность, и настоящий театр должен быть искренним. Сейчас театр стал развлечением, площадкой для зарабатывания денег, и от этого никуда не денешься. Оказавшись в лондонском Ист-Энде и идя по улицам, где расположены сотни театров, начинаешь по-доброму завидовать. И хотя многие из них заполнены на пятьдесят-шестьдесят процентов, но все они востребованы, и большая их часть предназначена для entertainment, развлечений. Но в том-то и дело, что на этом фоне все больше ценятся театры, создающие серьезные вещи, и это не обязательно крупные театры. Так, на Notting Hill Gate я смотрел спектакль, на который было трудно попасть, и его играли в маленьком подвальчике. Пусть будут разные театры, пусть их будет много.
Сцена из спектакля «Холстомер». Фото из архива театра
В Англии, например, при королевском оперном театре Ковент Гарден есть восемь или девять ресторанов, где зрители остаются после спектакля и за чашкой кофе или бокалом шампанского обсуждают увиденное, или просто беседуют. Они не спешат уйти из театра. И мне было приятно, когда в Петербурге, где мы показали наш спектакль, молодые люди приходили в театр, покупали буклеты, смотрели спектакль, а затем оставались в буфете и там обсуждали увиденное. Еще несколько лет назад я такого в Петербурге не видел. Надеюсь, что и к нам это постепенно придет – я говорю об умении и таланте зрителей проводить свое время и о возможностях, которые для этого предоставляет современный театр.
- Ташкентский зритель меняется?
Сцена из спектакля «Кошкин дом». Фото из архива театра
- Мне трудно об этом говорить, поскольку для взрослых мы играем, в лучшем случае, один спектакль в неделю. Хотя мы и называемся Молодежным театром, но в прошлом мы были русским Театром юного зрителя, и поэтому мы не могли оставить детей без спектаклей. Мы продолжаем играть детские спектакли, и в этом видим нашу миссию – других русских драматических детских театров в городе нет. Дети приходят неподготовленными, и наша задача - увлечь их, привить вкус к театру. Нужно отдать должное тем немногим учителям, которые понимают, как важен театр для детей, и приводят к нам своих учеников.
Что же касается взрослых, то сейчас подготовленного зрителя стало меньше. Но винить в этом никого нельзя. Мы пришли к рыночной экономике, к более жестким условиям жизни, когда меняются приоритеты. Это естественно, и нужно самим искать пути к зрителям и главное – быть искренними.
- Вы говорите об отличии современных зрителей от тех, что были лет двадцать назад?
- И даже десять. В 1990-х годах, которые не были легкими, желание большинства зрителей пойти в театр, оторваться от окружающей действительности и жить духовно богатой жизнью было естественным. Я считаю и называю это «интравертированностью» зрителя, который шел в театр, чтобы заглянуть вглубь себя. Сейчас люди, борясь за внешний успех, по жизни стали экстравертами, и придя в театр, ждут, что их отвлекут от этой жизни. А мы навязываем зрителю интравертный взгляд, хотим, чтобы человек увидел свой внутренний мир, совершил определенную духовную работу. Я всегда говорю актерам: «Вы должны через внешнее, увлекающее действо незаметно заставить зрителя заглянуть внутрь себя». С точки зрения психологии функции актера сегодня стали еще сложнее. Я очень люблю Карла Густава Юнга, который раскрывает различные психологические типы людей, и я «мучаю» этим актеров (смеется).
Так вот, когда мы делали спектакль «Честные люди» и пытались с ребятами определить конфликт героев, то для себя решили, что это не конфликт любовного треугольника, но конфликт духа и души. Потрясающей души, способной к огромным переживаниям, и духа людей, пытающихся весь этот мир выстроить в соответствии с собственными ценностями. И зритель должен почувствовать глубину этого конфликта, заложенного во всех нас Богом, прожить все это. И Тургенев доказал это собственной жизнью, своей любовью к Полине Виардо, тем, что прошел через величайшие унижения, через потрясающую работу духа.
Сцена из спектакля «Честные люди». Фото из архива театра
Кому-то я могу показаться чудаком, но все, к чему я стремлюсь, что делаю в театре, – искренне. Я вижу, что есть люди, которым это действительно нужно.
- Тридцать лет назад Анатолий Эфрос в книге «Профессия: режиссер» написал, что большинство театров живет ужасающе обособленно, их премьера кажется им самой важной на свете, а между тем надо жить, если так можно сказать, в состоянии сравнения. Насколько сегодня актуальны его слова для немногочисленных ташкентских театров?
- К большому сожалению, катастрофически не хватает времени ходить друг к другу на спектакли. Слава Богу, что у нас сохранены государственные дотации и нас не перевели на хозрасчет. Некоторым российским театрам сейчас из-за кризиса тяжелее. Конечно, Узбекистан не так интегрирован в мировую экономику, как Россия, и на нас кризис сказался не столь явно. Но все равно приходится думать не только о выполнении государственного плана, но и о том, чтобы зарабатывать деньги, иметь возможность делать сложные декорации, платить актерам премии, надбавки и так далее.
Функции современного театра отличаются от функций театра столетней давности, когда еще не было кино и телевидения. Театр был, пожалуй, единственным местом, где человек мог окунуться в чужую жизнь и прожить ее. Но несмотря на нынешнюю конкуренцию, театр до сих пор востребован, просто ему сейчас намного сложнее выживать, поскольку он перестал быть «монополистом души», поделив свое «эксклюзивное» право с кино, телевидением, Интернетом.
Я не могу сказать, что мы обделены зрителем – у нас практически всегда полный зал. Но каждый театр ведет борьбу за зрителя, это нормально. Мы можем ошибаться, но мы не можем позволить себе врать на сцене, быть неискренними. Это было бы смертельной ошибкой. Да, мы мало встречаемся с коллегами, обособились, хотя и не слишком. В этом году мы съездили за рубеж всего один раз, но в прошлом у нас было аж шесть поездок в Россию. И здесь нужно отдать должное нашему Фонду «Форум культуры и искусства Узбекистана», Посольству России в Узбекистане, Российскому МИДу, Центру поддержки русских театров при СТД России. Раньше чаще выезжал я, но в последнее время приглашают театр, что очень важно для актеров, которые получают возможность общаться со своими зарубежными коллегами.
- В чем заключается ваше жизненное кредо?
- Самое большое счастье в жизни - делать то, что ты любишь. Это самый высший кайф.
У узбеков мощные родственные связи, что очень хорошо. Когда была жива моя бабушка, а она прожила девяносто пять лет, мы: сыновья, дочери, внуки, правнуки, зятья, невестки - собирались у нее на девятое мая. Всегда приезжало не менее ста человек. И в нынешнем году мы собрались в этот день. Родственники собираются и по другим поводам, но, к сожалению, я не всегда могу присутствовать. Но оправдываясь, что редко хожу в гости, я говорю: а зато я каждый день принимаю триста пятьдесят гостей в нашем театре.
Станиславский в свое время сказал, что легко увидеть плохое, а чтобы увидеть хорошее, нужен талант. Он говорил еще, что все самое низкое, подлое, страшное, равно как и все самое высокое, светлое, чистое, есть как в жизни, так и в театре. Все зависит от человека, чем он живет. Можно в театре заниматься дрязгами – а можно жить светло. Моя личная жизнь неотделима от жизни театра, хотя, как у любого человека, есть проблемы. Еще Фрейд говорил, что каждый человек считает, что именно его жизнь самая трудная. Для меня же самое главное, чтобы были здоровы дети, родители и супруга.
- Раз уж разговор зашел о семье, можно ли говорить о театральной династии Абдурахмановых?
- Старшие дети: Камилла и Обид – учатся на режиссерском факультете, им сложно, потому что их сравнивают с папой. Я рад, что когда был в Питере и в течение двух месяцев ставил «Насреддина», Камилла в мое отсутствие поставила спектакль-концерт. Это была проверка на прочность, и никто не упрекнет ее, что папа поставил ей спектакль. Обид сейчас репетирует центральную роль Насреддина в готовящемся спектакле. Моя любимая супруга – ведущая актриса театра Василина Васильева. Мне очень приятно, что ее исполнение роли Натальи Петровны Ислаевой в Питере назвали блистательным. Кем будет мой младший сын Тимур, которому шесть с половиной, ни он, ни мы с женой еще не знаем. Кем захочет – тем и станет.
А быть династии или нет, зависит от детей, и пока мне нравится, что они вгрызаются в эту сложную профессию. Ведь если что-то не получается у актеров, все равно виноват ты, режиссер. И слава Богу, что моя жена актриса, кроме этого, у нее открылся талант художника по костюмам, и она реализовала себя в этом качестве уже в нескольких спектаклях. Кстати, ее костюмы к «Честным людям» критики в Петербурге назвали потрясающими. Вдобавок она занимается всеми общественными связями театра, и тащит все это не потому, что ей это так нравится. Просто выйдя за меня замуж, она увидела, какой огромный пласт работы никем не выполняется в должной мере, и кинулась мне помогать. А теперь эта громадная работа лежит на ней, за что я ей безмерно благодарен.
- Если бы вам предложили исполнить три ваших заветных желания, о чем бы вы попросили?
- Здоровья моим родным и долгой жизни, это первое. Второе: мне пятьдесят лет, и я ощущаю, что сегодня у меня как раз тот самый «мой возраст», когда способен многое сделать. И я хочу пожелать себе выдать все «по максимуму». И третье желание - чтобы был мир. У меня много родственников и друзей за границей, грянул мировой кризис, кого-то уволили, у кого-то рухнули планы, не осуществились какие-то совместные проекты. И если еще два-три года назад социальный заказ на твою работу был востребован не только в Ташкенте, но и в мире, то сейчас ты ощущаешь, что эта востребованность уменьшается. Но ты идешь и работаешь, потому что по-другому жить не можешь. Но страшнее кризиса – война, которая все перечеркивает. Поэтому главное – чтобы был мир. Остальное приложится.
Павел Кравец
