О ДВУХ ЛИЧНЫХ МЕХАНИЗМАХ

Первый состоит в том, чтобы расположить избранный (сказать, как н а д л е ж а щ е избранный) предмет по центру мира, т. е. посередине моих "забот"; отворить в моем духе некий лаз, думать о нем наивно, со страстью (любовью).

Заметить, что это не столько предмет (ему необязательно быть в наличии), сколько идея предмета, включая означающее его слово. Речь идет о предмете как понятии. Речь идет о предмете во французском языке, во французском. духе (действительно принадлежащем французскому словарю).

Итак, устанавливается определенный цинизм в отношениях. Цинизм - это не то слово (все же, его нужно было произнести).

Все мысли, которые последовательно возникали, нужно принимать в расчет. Все те, которые будут, все, меры предмета, равные его качеству. Особенно самые редкие, наименее провозглашаемые в силу привычки, самые постыдные (пусть они кажутся произвольными или ребячеством, или напоминают обычно запретный порядок отношения).

В других случаях лишь за одним качеством предмета, моей излюбленной реакцией, приходящей мне на ум, выбором его назначения (очистить вареный картофель - и как его жарить) будет признано значение, и лишь ему будет придана вся важность.

Здесь и черпаешь, и открываешь. Речь идет о лазе и для грез, для сна, и в такой же степени о лазе для хладнокровия и бдения.

Речь и о том, чтобы не дать себя сбить с пути обычно запрещенным ассоциациям качеств. В этом же все (или главное) и состоит: признавать аномалий, провозглашать их, славить и называть: новый характер.

Да, речь о характере, который этим представлен, принятом с доброй стороны, хваленом, рук оплесканном, одобренном, рассматриваемом как урок. как пример. Вот что нужно принять к пристальному вниманию: Я только что сказал, что речь идет о предмете как идее, как понятии, где очень тяжким, серьезным образом замешанo его имя, французское слово, обычно его означающее.

Да. Разумеется.

Так. подчас имя мне помогает, когда удается изобрести ему некое подтверждение или же представить (убедить себя в том), что я его открыл.

Но подчас бывает и так, что это частичное сочетание качеств, которое больше относится к имени предмета, чем к нему самому, обгоняет все остальные. Подчас здесь ловушка.

Что же до тех качеств предмета, которые не настолько зависят от его имени, как от всего остального, моя попытка выражения этих качеств должна состояться скорее против того слова, которое их заслоняет, стремится к их изничтожению, подмене, к поспешному их (как в коробку) заключению - после того, как они им упрощены, свернуты, сжаты.

Отсюда другой способ подхода к вещи: рассматривать ее как неназванную, неназываемую, описывать ее ex nihilo так, чтобы ее узнавали. Но чтобы узнали ее только к концу: чтобы ее имя составило как бы последнее слово текста, появилось именно тогда.

Или же появлялось бы только в заглавии (дано после удара).

Нужно, чтобы в имени не было пользы. Заместить имя.

В то же время здесь проявляются другие опасности. Забота о том, чтобы не произнести имени, может превратить стихотворение в такую игру, несерьезную, что результат будет похож на знаменитые перифразы аббата Делиля.

Тогда как речь идет не столько об описании сравниваемом ex nihilo, сколько о слове, данном предмету, чтобы он выразил свой молчаливый характер, свой урок, в почти что нравоучительных терминах. (Нужно, чтобы было всего понемногу: определения, описания, нравоучения).

О форме, риторической через предмет (т. е. стихотворение).

Если невозможно представить все так, как будто предмет определенно берет слово (прозопопея). - что составило бы, впрочем, слишком удобную риторическую форму, стало бы монотонным, - каждый предмет, тем не менее, должен налагать на стихотворение особенную риторическую форму. Никаких ни сонетов, ни од и эпиграмм; сама форма стихотворения должна в некотором роде определяться его сюжетом.

Между этим и "Каллиграммами" (Аполлинера) не так уж много общего: речь о гораздо более скрытой форме.

...и я не сказал, что не использую иногда некоторые ухищрения типографического порядка;

- я также не говорю, что в любом моем тексте есть соответствие между его, так сказать, просодической формой и взятым сюжетом;

...но в конце концов, иногда это мне удается (все чаще и чаще).

Все это должно оставаться скрытым, существовать как бы совершенно в скелете, который никогда не проявляется - или порой даже в намерении, в концепции, всего лишь в зародыше; в том, как берется слово, сбереженное, потом потраченное.

Этому нет правил, ибо как раз они и меняются (согласно каждой теме).

ПРОЭМА. В тот день, когда пожелают признать искренним и п р а в д и в ы м мое то и дело слышимое заявление о том, что я не хочу быть поэтом, что я и с п о л ь з у ю поэтическую магму, н о для того, чтобы от нее избавиться, что я склонен скорее на убеждения, чем на очарования, что речь для меня идет скорее о том, чтобы достичь прозрачных и неличностных формул,

это доставит мне удовольствие,

все отложат праздные споры по моему поводу, и т. д.

Я имею склонность к определениям-описаниям, дающим отчет о настоящем содержании понятия,

- для меня и для французского языка моей эпохи (одновременно и из последних строк книги Культуры, и честное, подлинное и в чтении и само по себе).

Нужно, чтобы моя книга могла заменить; 1) энциклопедический словарь; 2) этимологический словарь; 3) аналогический словарь (такого не существует); 4) словарь рифм (также и внутренних); 5) словарь синонимов и т. д.; 6) всякую лирическую поэзию начиная с Природы, предметов и т. д.

Из одного желания принимать в расчет полное содержание понятий, я вытягиваю себя, через предметы, из старого гуманизма, из современного человека - с тем, чтобы опередить его. Я добавляю человеку новые качества, которые называю.

Таким образом, Приняв Сторону Вещей.

Остальное составляет Расчет на Слова... Но поэзия не интересует меня как таковая, в том смысле, как теперь называют поэзией сырую аналогическую магму. Аналогии, это интересно - но меньше, чем различия. Сквозь аналогии нужно ухватить различающее качество. Когда я говорю, что внутренности ореха походят на пралинэ, это забавно. Но еще интереснее, в чем их различие. Проявить аналогии, это что-то. Назвать различающее качество ореха, вот цель, вот прогресс.

1948 г.

Перевод с французского В.Кондратьева.