О.Гребенникова
А.Гутин
Х.Закиров
Ш.Абдуллаев
А.И.Куприн
Д.Кислов
Р.Тазиев
В.Усеинов
G.Kohelet virtual gallery
Григорий Коэлет
|
-
траектория
Гонимая ветром листва уплывала
В воронки пещер.
В борьбе со сном не проснуться всю жизнь,
Раскачиваясь от будней к будням.
Встретимся в лодке Харона,
Не снимая руки с оболочки дней.
Мягкой руки в белых чернилах распавшихся
черепков молочной бездны.
27.01.1994
возвращение
Можно вернуться в страну взглядов или жестов
и случайно там умереть, вместо птицы или
лошади. Люди не заметят исчезновения, смерть
лишь картинка, которая иллюстрирует движение,
причем часть движения. Ведь жесты и осколки
взглядов, как письма, ложатся у дверей, на
ступенях, где солнце и вечер длятся столетие.
Это возможно представить, как мы, освещенные
уходящим солнцем, сидим у стола, спиной
к дверям и каменным статуям. На картине
Брейгеля "Слепцы" я видел такие же напряжение
и тишину, охватившие фигуры нелепого падения.
Сейчас мы встанем и спустимся вниз, где
висят лоскутки в ветвях инжира. Бывает
время, когда нет сил встрепенуться, ожить.
А музыка - скальпель, срезает цветы под корень.
Я взял свою ладонь и словно на диске телефона
набрал номера лилий и ирисов
пауза
Огромный башмак летучей ладьи переполнен
буквами языка ветвей и листьев. Еще вчера
дерево касалось неба, сегодня оно повалено
вниз, под колеса автомобилей.
Жернова Баха перетирают зернистость будней.
Пауза длится до горизонта и там между скрипящими
дисками землетрясений повисла лодка, между молотом
и наковальней.
Плоские дни на палитре часов тонкой пленкой
сворачивают мостовые в рулоны географических
карт. Лезвия наших путей в масляной колбе
тлеющей позы, хочется полюбить и возненавидеть,
крепко вцепившись в поручни слов.
Ножницы взгляда вскрыли дольки пылающей мякоти
плода, мы провисаем в волокнах спонтанного
танца. Тени выхвачены из грядущего органа
мрака литопадом срубленного фонаря.
Что-то внимало нас на поверхности
черно-белого поля клавиш доисторического рояля.
Ворот Милосердия сколотая пауза - беззвучное
напряжение остановившегося падения. В сумерках.
Иерусалим. 20.01.1994
двое
Я расскажу тебе сон. Как однажды
провалился в снег.
Лежал на спине, погружаясь все
ниже и ниже.
На дно мусорной свалки.
Ты не услышал мой сон, укрывшись
газетными новостями, тихо шептал:
как я ненавижу.
капли росы
Утром тот же пейзаж, та же дорога.
Горят свечи.
Автобус тащится вверх.
Каждое утро я вспоминаю тебя -
выросшую в цветочном горшке коралловую веточку.
В отблесках белизны трели сверчка.
В перевернутом автобусе капли росы.
бездна
"Полые люди", - кричал Элиот
выпавшему из окна Паунду -
- мастеру выше чем он.
забытый край
Живем под линией.
Кто ее прочертил?
Кто продлил нашу жизнь?
И отрастил гирлянду седых цветов...
Эти игрушки: мишки, зайцы, попугаи,
для детей нарисованы клоуном пестрым
и размножены на каждом лице,
на каждом окне, на всякой надежде,
кончающейся самоубийством.
В местах, где наша любовь цеплялась
в камнях виноградной лозой,
дикой травой под кромкой крыши -
узлы телеграфных проводов, растянутых
над детским криком, над бессмысленным
желанием жить или умереть.
на острие сна
Держась за подол, волочилась тень
по иероглифам мостовой.
Под столом пиршества, обгладывая кости,
прятались псы.
Я так презирал себя за то, что сумел
полюбить свою жизнь.
Слепым поводырем бежала мысль впереди
ее создателя.
Он вспоминал детство, окуная босые ноги
в теплую пыль.
Таким я застал его, пишущим планы на вечер:
позвонить, поехать...
В новом 5755 году по еврейскому летосчислению
он уснул в маленькой кухоньке на сломанной
табуретке.
В полночь его обнюхал кот.
В половине первого он видел, как таракан
шевелил усиками в шкафчике для посуды.
Он никогда не плакал, когда вспоминал
свою жизнь.
А сейчас, если его разбудят, он очнется
младенцем.
Завтра не наступит никогда. Он не узнает себя -
грызущего бесконечно сладкое время.
прозрение
Размытые города - картинки
прозрачности действий.
Над кораблем затонувшим плывут
неподвижные рыбы.
Я тихо молился, совсем неумело,
невидимый для себя.
негативы яффских ворот
Вот кипарис. Выползла точка. Покачиваясь на осле.
Где выход? Я прижался к стене. Птицы сидят на коврах.
Прилип к месту. Скосил глаза, башня Давида рассыпается.
Каменные блоки в небе зависли. Гора Мориа проснулась,
отрывается от основ. Осел всадника потерял, покатился
к стене, прижал меня. Машины на дыбы встали, колеса в
воздухе крутятся. Осленок вдоль Западной Стены
идет, спотыкается. Глаза у осленка большие, черные, блестят.
Протянул я руки, опрокинул бокал, яблоки покатились.
Ребенок их собрал, вырос до неба, не вместился в кадр.
