Что побудило меня поставить вопросительный знак в названии темы? Чем больше я живу на Востоке и чем больше путешествую по миру, тем менее различимой становится для меня граница между Востоком и Западом - я имею в виду ту границу, которая находится внутри меня. Существующий штамп предполагает что Запад - это рациональное, Восток - иррациональное. Вероятно, это представление восходит к Древнему Риму, к латинской культуре, к ее расширяющемуся взаимодействию с присоединяемым древним восточным миром. Латинская культура, опираясь на культ военного знания, на открытия, сделанные римлянами в области создания и управления большими имперскими пространствами и бесчисленным количеством присоединенных народов и стран, старалась быть в сути своей рациональной, как и положено быть рациональной военной машине, несущей спокойствие, мир и опору развития. Можно говорить о том, что латинская культура была культурой пространства, рационального пространства. Время не играло большой роли, оно, согласно греческой традиции, шло по кругу. Инстинктивное избегание сложной иррациональности времени было парадигмой латинян. Когда римляне покоряли и присоединяли Иудею, они соприкоснулись с цивилизацией значительно более искушенной в разработке концепции времени, они столкнулись с цивилизацией, которая уже бездну лет жила в "оламе" - так назывался в семитских языках поток времени идущий из прошлого в будущее. "Олам", поток времени и поток души, "олам", в котором человек может проявить свою свободу и выбрать свою судьбу. Восток и Запад, рациональное и иррациональное столкнулись, как взаимооткрываемые парадигмы пространства и времени. Сам иудейский бог, был богом "олама", богом потока времени и сам, являясь богом потока, в этом потоке и был.

Главная причина возникновения различий древних культур, этносов, своих путей развития известна: пространства, колоссальность которых измеряется временем судьбы, затрачиваемой для их преодоления. Каждый этнос имел свой шанс на свои открытия, на свое покорение плоскости земли, бывшей тогда бесконечной.

Возможно, глубинность этого древнего взаимодействия, его значимость для истории человечества и явилась первой причиной такой прочности мифа о том, что граница между Востоком и Западом прошла и до сих пор осталась там, где ее с удивлением, а иногда и с пренебрежением обнаруживали древние римские легионеры. Христианство, возникающее в древнееврейской диаспоре римской империи, было первым продуктом синтеза культур, различие которых, в рамках поставленной дилеммы, не вызывает сомнений. Одна из причин, почему Гегель называл возникновение христианства величайшей революцией в истории человечества, по всей видимости, это то, что, в столкновении Востока и Запада того времени, происходит окончательное отделение души от вещества, и времени от пространства. Христианство меняет юридические основы, и если в дохристианскую эпоху за убийство быка или сына платят деньгами, то теперь за душу платят душой. Сенека и стоики в мужественном противостоянии пространству, в безудержных поисках причинно-следственных связей вырывающих из времени замороженном логическим кругом, соприкоснувшись с пророками Востока, превращают свои догадки о бесконечности пространства в догадки о возможностях бесконечного развития души, бесконечного восхождения к богу.

Расширяющееся пространство римской империи сталкивается с достижимой для той эпохи скоростью движения армий и информации. Совершенные дороги покрывают пространство владения, пространство унификации и власти, но время необходимое для реагирования на важные военные события периферии диктует новые парадигмы. Протяженность пространства побеждается протяженностью времени. Невероятное бесстрашие римлян перед необъятностью пространств покоренных их мужественной настойчивостью и холодным умом поколеблено нарастающей инерцией времени.

Логика пространства "если пойду туда, то окажусь там-то" неумолимо уступает логике, диктуемой парадигмой времени и именно эта логика порождает бесчисленные сценарии причинно-следственных связей, бесчисленные сюжеты переплетения судеб и тогда "если поведу войско туда-то и окажусь там тогда-то, то произойдет то-то, но если окажусь там в другое время, тогда произойдет другое".

Парадоксальность не оставляет объект нашего маленького исследования никогда: в рациональном Риме возникает философский романтизм стоиков, театр, живопись, поэзия и литература; в христианской иррациональности схоластика развивает логику, как венец рационального мышления.

Иудаизм, христианство, а затем и мусульманство на две тысячи лет определяют новую форму общественного сознания, внутри которой уже нет места для римской дефиниции между Востоком и Западом. Бердяев писал: "мы все евреи", имея в виду именно этот феномен. Если мы будем искать Восток и Запад внутри этого бердяевского мира, то мы его найдем скорее по форме, а не по содержанию. Мы найдем разницу традиций, обычаев, но не картин мира. Разные представления о рае или аде ничего не изменят и не позволят нам найти разницы в парадигмах и открытиях, уже сделанных внутри этого триединого мира.

В психологии есть понятие, называемое "семантическая дифференциация", которое исследует эффект разбегания близких представлений или понятий. Если европеец впервые попадает в Китай, то для него все китайцы на одно лицо, но если он поживет там некоторое время, то он уже не увидит ни одного одинакового лица. Если мы возьмем две палки - одна длиной 170 см, а другая 180, то нам будет казаться, что они почти одинаковой длины, и действительно, ведь разница между ними составляет всего 5.5%. Но если мы сравним двух людей с ростом 170 и 180, то будет казаться, что разница в росте гораздо более 5%.

Если из мира буддизма или мира конфуцианства посмотреть в мир, где бывали и бывают непримиримы иудаизм, христианство и мусульманство, то найти разницу между ними будет непросто и буддист совершенно искренне ее не находит, как мы не находим ее в столкновение различных течений буддизма или конфуцианства.

Можно говорить о том, что после возникновения комплекса трех религий, возникает единое поле ментального и научного развития, в котором понятие бога входит в философию, как понятие бесконечности входит в математику. Атеизм не меняет там решительно ничего важного. Грустная фраза, кажется Вольтера, о том, что на стороне религии масса трудностей, а на стороне атеизма масса абсурда, лишь подчеркивает завороженность силой открытий, сделанных на стыке цивилизаций латинского периода и кажущейся неприходящести созданных парадигм.

Где провести границу между Востоком и Западом теперь? Между христианством и мусульманством?

Наступает эпоха великих мореплавателей, великих географических открытий. У нее нет дня рождения. Она начинается с кораблей римлян, освоивших средиземноморье, и кончается в девятнадцатом веке во всеобщей философии развития духа Гегеля и всеобщей теории эволюции Дарвина. Изоморфность развития, млекопитающее, вернувшись в воду, возвращает себе форму рыбы.

Цивилизации имеют начало и конец, и, в сути, возможно, изоморфные пути развития. Технологические революции Европы дают определенный экономический скачок развития и основывают европоцентристский взгляд на мир. С высоты экономического превосходства как-то и не возникает потребности провести глубинное различие между мусульманским Востоком, с которым отношения не разрывались никогда, с недавно возникшим в пространстве Европы миром Америки, Индии, Океании.

Востоком становится все, что не Европа, чуть позже, к понятию Запада, присоединяется Новый Свет. Все остальное Восток. Восток, это более низкий образ жизни, это экзотика, где танцуют, заключают браки и одеваются по другому. Вряд ли возникнут вопросы, если я попробую утверждать, что между востоком Саудовской Аравии, Ирана, Индии, Японии или Китая может проходить такая же концептуальная разница, как между Европой и любой из этих стран.

Рациональная наследница Древнего Рима впитывает из колоний новую иррациональность. Китайская поэзия, переведенная на европейские языки становится частью, сначала западной, а потом и мировой культуры.

Поль Оппенгеймер в статье "Эпоха подлинности" писал:

""Ясно видеть прошлое" - это абсолютно бессмысленная фраза. Наибольшее, на что мы можем рассчитывать, касаясь прошлого, несмотря на то, что оно остается прошлым, это то, что оно может быть изучено. Оно может быть осмотрено. Если только наблюдатель свободен от своих персональных точек отсчета, прошлое может даже быть приближено с (для тех, кто хочет лучших слов) чистотой и справедливостью. Это точно одна из благородных целей искусства и истории, также как антропологии и археологии. Это попытка восстановить прошлое с его духами, его неуловимыми страстями, мечтами и мыслями - одно из качеств лучшей живописи и поэзии."

Я привел эту цитату для того, чтобы задать себе и Вам вопрос: Миф о Востоке и Западе, это прошлое или будущее?

Несколько миллионов переводчиков двадцатого века в интенсивной терапии обмена переводят философию, науку, литературу. Я ловлю себя на том, что мне нужны специальные усилия, чтобы понять, что Чарльз Дикенс, или Хорхе Луис Борхес, возможно, и не являются русскими народными писателями, а Дикенс - точно не мой современник, но, если я вырос на них, то почему Марио Луци или Эзра Паунд не являются элементами моей культуры наряду с Гоголем или Есениным? В этом иллюзорном мире, где творится моя душа и моя судьба, японская живопись суми-ё находится в одном пространстве и времени с кубизмом и мне все труднее понять где находятся "не запад" и "не восток".

Переводя на русский с английского переведенное с китайского на английский что я делал? Сидя в кругу, я передал пьялу чая в другие руки, получив ее из других рук.

Цивилизации в истории имели свою судьбу, со своей скоростью развития. Нередко, цивилизации передавали другим цивилизациям эстафетную палочку развития и уходили навсегда. В психологии, если мы сравниваем двух людей, то мы сравниваем людей примерно одинакового возраста и никому не придет в голову сравнивать психологию ребенка и взрослого человека. В современной истории, почему-то считается возможным сравнивать цивилизации разного возраста, находящиеся в разных фазах своего развития. Ребенок в утробе матери, повторяет всю биологическую эволюцию, родившись, он повторяет социальную эволюцию своей цивилизации, и, к возрасту Иисуса Христа, догоняет сегодняшний день. За первые 32 года человек пытается пройти весь путь человечества и некоторым это удается. Новые цивилизации, если они имеют доступ к истории других цивилизаций, быстро пробегают известные пути и подходят к границе неизведанного исторического космоса.

Запад на исходе освоения христианской парадигмы изобретает свободный рынок. История человечества, история общественно-экономических формаций получает новый взгляд и отныне ее можно разделить на две части: историю внеэкономических форм принуждения человека к труду и историю экономического принуждения, когда эксплуатируемый может выбирать эксплуататора. Технологическая цивилизация делает головокружительный рывок и уже аутсайдеры начинают эксплуатировать талант эксплуататора. "Не восток" подходит к новой границе качественного перехода. Экономическое развитие по добыванию вещества и энергии может смениться развитием ради добывания и распределения знания. Клетки человеческого организма когда-то были свободны от него и могли в свободной конкуренции определять свою судьбу. В организме каждая получает вещества и энергии столько, сколько ей необходимо для поддержания и обеспечения функций целого.

Экономическая свобода "не востока" вплотную подошла к концу экономического романтизма и на "не западе" уже ищет формы достойного гуманизма в условиях сужающейся экономической свободы глобализма. Возможно, важнейшими наработками совместного бытия разных культур Востока и Запада являются терпимость, срединность и умеренность и тогда понятней опасения величайшего романтика фондового рынка Сороса о том, что рыночный фундаментализм опаснее фашизма и коммунизма, хотя опасен любой фундаментализм, любые крайности, но и это открытие, что свобода свободного рынка доведенная до крайности становится несвободой души.

Миф о различии Востока и Запада обслуживает нашу волшебную сказку о том, что можно свободно перемещаться из рационального в иррациональное купив билет на современный лайнер или включив телевизор, подсоединенный к спутниковой антенне. Наши поиски различия по-детски непосредственны и прекрасны. В западной традиции мы верим в существование и мышление вне пределов мифа, в восточной мы верим, что нет ничего, кроме мифа. Мне нравится жить на Востоке и быть европейцем, мне нравится приехать в Германию и быть там восточным гостем. Мне нравится быть рациональным или иррациональным в зависимости от моей ментальной погоды.

Не тогда ли уйдет дефиниция «Восток-Запад», когда будут открыты внеземные цивилизации? Но это уже судьба человечества после моей судьбы. Живя в Центральной Азии, имея родственниками и европейцев и узбеков, мифом о Востоке и Западе мы разнообразим наши прекрасные беседы и ищем наше драгоценное и обогащающее отличие.

Обострение интереса к противопоставлению Востока и Запада также, возможно, связано и с глобализацией. Обострение этнического в современном мире, скорее вызвано не его пробуждением, а агонией его гибели, его столкновением со всеобщим и глобальным. В мифе о Востоке и Западе мы, также, спасаемся от унификации и парадигмой различия спасаемся от обезличивания. И пока не открыто новое единство противоположностей, мы готовы на жертвы ради не расставания с "не востоком" и "не западом".

Поразительно то единство, с которым современное человечество совсем не давно выбрало многополярный мир. Возможно, это унаследованная мудрость Востока и Запада времен Древнего Рима. Восток и Запад, оставаясь мифом, всегда остаются с нами еще одной парой полюсов любви и развития.

Нуждаемся ли мы в демистификации исследуемой дуальности? Не получится ли тогда, как еще писал Оппенгеймер, что "это ошибочная демистификация человечности. Они ошибочно демистифицируют историю. Они демистифицируют физический мир. Пока демистификация хорошая вещь, потому, что она заменяет заблуждения знанием, но вторым разрушительным эффектом ее является грубость и уплощенность. Третьим - тоска."

ПРИМЕЧАНИЕ «ФЕРГАНЫ.РУ»:

Евгений Олевский – программист, литературный переводчик, бизнесмен. Живет в Ташкенте

Данный текст в виде выступления Евгения Олевского прозвучал в рамках научно-теоретической конференции "Взаимовлияние восточной и западной картин мира в прошлом и настоящем". Конференция была посвящена 560-летию со дня рождения и 500-летию со дня смерти Алишера Навои, а также 400-летию создания трагедии "Гамлет" Вильяма Шекспира.

Конференция проводилась на средства гранта "Института Открытое Общество - Узбекистан", предоставленного Юрию Подпоренко, при поддержке Посольства Италии в Узбекистане, Посольства России в Узбекистане, Французского института исследования Центральной Азии, Института Гете в Ташкенте, Представительства в Узбекистане "Росзарубежцентр", Неправительственной некоммерческой организации "Центр экономических и социальных инноваций".

Конференция проходила 17-20 сентября 2001 года в Лекционном зале Музея С. Есенина в г. Ташкенте.