Ситуация в культурной политике Узбекистана в высшей степени противоречива. С одной стороны, правительство инициирует респектабельные международные проекты, связанные с представлением узбекского искусства за рубежом и с изучением фрагментов культурного наследия, оказавшихся в музейных собраниях далеких стран. Уже прошла выставка Нукусского музея имени И.В.Савицкого в Москве. Недавно объявлено о готовящейся выставке узбекского искусства в Лувре... С другой стороны, ускоренным темпом уничтожаются памятники культурного наследия внутри самой республики. Этому драматическому противоречию посвящен последний текст международной обсерватории Alerte Héritage .

* * *

2010-е годы, в отличие от 1910-х с их авангардным сбрасыванием «классики» с «пароходов современности», отмечены «правым поворотом» в политике и культуре: за сохранение культурного наследия сегодня высказываются все – «правые» и «левые», правительство и оппозиция, «элиты» и «народ». Разница – в подспудных целях охранительной политики, выбранных для охраны объектах, а также в риторике, политических рычагах и финансовых возможностях.

Консервативные идеологи, конструируя официальное культурное наследие, представляют его как материальную инкарнацию незыблемых и объективно существующих «вечных ценностей». Всем известны происходящие при этом подмены: в «подлинном», «аутентичном», «тысячелетнем» наследии перманентно перетасовываются старые и новые артефакты, селекционируемые в соответствии с требованиями сегодняшнего дня.

Конечно, тенденциозным переиначиванием «вечного наследия» после распада СССР в первую очередь занималась новая власть. Стремясь завершить строительство наций, сформированных на заре советской власти и активно развивавшихся благодаря её многочисленным национальным программам, пост-советские правительства поспешили удалить с национальных республиканских фасадов элементы советского декора и, главное, демонтировать советские башенные краны, посредством которых осуществлялась стройка. Главной идеей новых национальных идеологий стала «непрерывность развития нации» на территории «своего» государства, историческим прототипом которого избиралась наиболее крупная и могущественная в прошлом империя, что неизбежно влекло за собой символические пространственные приращения к «собственной» территории, рассматриваемой в исторической перспективе, за счет ближайших соседей, у которых отмечалось присутствие «своих» артефактов. Этот контекст определил основной вектор государственного отношения к «национальному культурному наследию»: прославление отдельных произведений, соотносимых с «золотым веком» нации, нередко трактуемых в ориентализирующем направлении, вкупе с подспудным очищением от «несвойственных» ему элементов (например, советское наследие и его интернационалистские элементы периодически подвергаются изъятию или деструкции). Именно эта амбивалентность объясняет внешне парадоксальный факт: с одной стороны, правительства щедро оплачивают парадные международные представительские проекты, посвященные «национальному наследию» в его официальной редакции, с другой – без оглядки осуществляют разрушение официально не признаной части этого наследия внутри своих стран, если оно покажется им практически бесполезным, эстетически незначительным или идеологически вредным. Наглядной иллюстрацией этого противоречия могли бы стать действия узбекского правительства на протяжении последнего года, который был отмечен как осуществлением дорогостоящего международного издательского проекта об «узбекском наследии» в престижных собраниях России и мира, так и разрушением важнейших объектов архитектурного наследия в узбекских городах и прежде всего в Ташкенте. Родственные процессы можно наблюдать и в Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане и Туркменистане.

Однако глорификация и экзотизация наследия не является исключительной прерогативой идеологов национальной государственности. К этому все активнее подключается бизнес, как и государство стремящийся к коммерческой эксплуатации туристических ресурсов региона. Пиар-раскрутка туристического объекта подразумевает выпячивание или даже выдумывание его экзотических качеств (показательна недавняя идея одного известного ташкентского краеведа, утверждавшего, что для большей успешности «Ташкенту не хватает легенд»). Неудивительно, что именно авторы частных инициатив, рекламирующие возможность посещения памятников пресловутого «великого шелкового пути», еще в большей мере, нежели государственные чиновники, настаивают на «мистических» и «сакральных» «тайнах» объектов культурного наследия, к которым они готовы проторить туристические тропы. Ориенталистские аттракторы, спорадически критикуемые исследователями и представителями современного искусства, вновь и вновь выносятся на первый план рекламными ресурсами, предлагающими среднеазиатские туры. Ситуация вновь противоречива: бизнес заинтересован в наличии памятников, но лишь тех памятников, что кажутся привлекательными внешнему потребителю, уже ориентированному той же туристической индустрией на ориентализированный образ Средней Азии, и только в том виде, который делает доступным и привлекательным туристский консюмеризм. В этом плане государство и бизнес равно заинтересованы не столько в сохранении отдельных объектов культурного наследия, сколько в их адаптации для посещения туристами, что приводит к их лас-вегасизации и нередко – к фактическому уничтожению под реновационными слоями.

В контексте «консервативного поворота» в 2000-е и 2010-е годы в среднеазиатских столицах становятся ощутимыми и альтернативные волны интереса к культурному наследию. В частности, появляются группы городских активистов, которые стремятся противопоставить официальной валоризации исторических объектов как опоры программы идеологического национального строительства, их изучение и охрану как свидетелей «городской истории». Чаще всего эти группы, деятельность которых заметна в Алматы, Бишкеке и Ташкенте, сконцентрированы не на объектах, ставших символами официального культурного наследия, а на памятниках советского прошлого, в наибольшей мере вобравших в себе память живущих поколений. В условиях более или менее жесткого прессинга государства эти активисты предпочитают позиционировать себя как занимающихся исключительно «культурными аспектами» коллективной памяти, дистанцируясь, порой демонстративно, от политических и идеологических вопросов, связанных со своей деятельностью. Однако сам интерес к более современным сегментам культурного наследия – в особенности советским – в латентной форме противопоставлен официальной политике и потому может рассматриваться двояко: как часть «консервативного поворота», так и сопротивление ему.

Параллельно существуют также несколько групп «левых» активистов с более четко выраженной политической позицией, артикулировано противостоящей официальному курсу на национальное пост-советское строительство. В рамках их практик на первый план также выходит изучение наследия советского периода: кто-то фиксирует разрушение фрагментов былой утопии, кто-то занимается археологией советского как ценного опыта конструирования будущего, кто-то инструментализирует советское наследие для развертывания и аргументирования собственных политических взглядов. В рамках последнего подхода в центре оказывается не столько проблема сохранения памятников, сколько эмансипаторское значение каких-то аспектов советского прошлого для сегодняшнего настоящего.

Несмотря на разнородность, эти локальные некоммерческие и негосударственные инициативы по освоению наследия важны, т.к. способствуют осознанию ценности наиболее уязвимых сегодня памятников, исключенных из официальных списков, и возвращению культурного наследия обществу в целом, а не государству и бизнесу с их рамочными коммерчески-идеологическими интересами.

При всем различии целей и средств, обозначенные позиции не во всем несовместимы друг с другом. Их объединяет выборочный подход к культурному наследию, в котором каждая из групп выделяет ценные с ее точки зрения элементы, отставляя другие на втором плане или перенося их в зону умолчания. Ни один из названных подходов – ни подчеркнуто идеологические проекты власти или групп левых активистов, ни «исключительно охранная» деятельность «аполитичных» городских активистов – не находится вне политики: каждый из них вплетен в социальную жизнь современного общества, является следствием соответствующего политического выбора и ретранслирует специфический вариант памяти, связанный с жизненным опытом отдельных социальных групп.

Говоря о культурном наследии, мы должны учитывать, не только то, что мы имеем дело со сложным конструктом, а не объективной данностью, но и то, что мировые исследовательские практики располагают на сегодняшний день целым арсеналом научных теорий – от Critical Heritage Studies до «нового материализма» и Actor-Network Theory, – как и то, что мировым сообществом выработаны многочисленные формы защиты наследия – от законодательных актов до стратегий прессинга гражданского общества.

В этом контексте, Alerte Héritage считает необходимым сформулировать собственную позицию, подчеркнув, что одной из главных целей нашей Обсерватории нам видится критический анализ всех процессов касающихся культурного наследия в Средней Азии в любой его форме. В нашей деятельности мы будем стремиться сделать акцент на:

- транснациональном характере культурного наследия;
- общественном характере культурного наследия;
- деколонизации культурного наследия;
- открытом характере представления культурного наследия.

Поясним, о чем идет речь.

​

Транснациональность культурного наследия

Развитие европейских наций, начавшееся в XVIII веке и продолжавшееся в течении долгого исторического времени (для некоторых государств вплоть до ХХ века), и строительство наций в советском государстве начиная с 20-х гг. ХХ века существенно отличались друг от друга. Если в Европе в конечном счете возобладало понимание нации как политической общности сограждан, живущих в одном государстве, в СССР строительство наций и «национальных республик» изначально строилось по принципу этнической номинации «титульной нации», с которой сосуществовали «национально-культурные меньшинства». Таким образом, «национальное» в советском и постсоветском ареале не стало объединяющей инклюзивной категорией, но, напротив, оставалось категорией эксклюзивной. И сегодня различие терминов «казахи» vs «казахстанцы», «узбеки» vs «узбекистанцы», «кыргызы» vs «кыргызстанцы» ясно указывает на сохраняющийся эксклюзивный характер концепта «национального» в социальных практиках.

Повсеместно происходит символическая реапроприация объектов культурного наследия региона и адаптация их к «собственной» модели культурного наследия, в частности, через их переименование в соответствии с этнонимом титульной нации. Например, явления одной и той же культуры тимуридов квалифицируются как «узбекские», «таджикские» и «казахские» в различных республиках региона, в зависимости от того, на чьей территории оказался тот или иной памятник. Идеологической коррекции подвергается история мультикультурных городских сообществ советской эпохи, которую рассматривают сквозь призму фиктивного становления т.н. «национальных школ» в живописи, архитектуре, науке и т.д.

Alerte Héritage предпочитает более точечный исторический подход, учитывающий наличие, помимо меняющихся во времени национальных границ и делений, иных общностей и идентичностей, в частности – региональных, городских, краевых, субкультурных, трансфертных и т.д., нередко являющихся более инклюзивными и актуальными концептами в сравнении с категорией «национального».

Общественный характер культурного наследия

Поскольку случаи уничтожения, перемещения за границу или произвольной модификации предметов культурного наследия множатся, сегодня важно понимать, что ни государство, в чьей собственности находится большинство музеев и коллекций, ни частные собственники, в чьих руках оказалось значительное количество памятников культуры и искусства, не имеют права безраздельно распоряжаться судьбой наследия. Более того, помимо прав собственности у владельцев предметов культурного наследия существуют обязательства перед обществом. Для защиты своих интересов общество должно научиться использовать легальные механизмы: существующие конвенции ЮНЕСКО, ратифицированные постсоветскими государствами, позволяют требовать защиты интегральной целостности объектов культурного наследия, в чьих бы руках они не находились.

Общество – понятие полимодальное и многоуровневое. Поэтому для нас важно не только то, чтобы объекты наследия не подвергались незаконному трафику за государственные границу, но также и то, чтобы объекты, оказавшиеся на территории автономных образований (например, Нукусский музей), принадлежали именно обществу Каракалпакстана, а коллекция Уфимцева, завещанная Ангренской картинной галереи, оставалась в городе Ангрене. Процессы децентрализации владения культурным наследием, важные на интернациональной сценах с их тенденцией к деколонизации (см. ниже), имеют не меньшее значение для локальных сообществ. Государство должно помогать локальным сообществам осуществлять законное право владения объектами культурного наследия, ориентируясь на международные нормы.

Обществу принадлежит все культурное наследие страны, вне зависимости от времени его появления и несомых смыслов – в области сохранения наследия не может быть «живого» и «мертвого» Востока (как их концептуально различал теоретик конструктивизма Моисей Гинзбург) или «живого» и «мертвого» искусства (как об этом писал Казимир Малевич). Поэтому важно сохранить и кушанскую скульптуру, и средневековые медресе, и колониальные памятники, и советские мозаики. То, что какие-то слои этого наследия будут использоваться во имя целей «консервативного поворота», не должно останавливать ни исследователей, ни культурных или политических активистов. Сохранение всей совокупности имеющегося наследия необходимо вовсе не в целях абстрактного «постмодернистского релятивизма», подводящего все объекты культуры и истории под одну планку «уникальности». Общество должно сохранить принадлежащие ему «активы» ради самой возможности критически анализировать их и искать в них то, что ценно или актуально сегодня. Стремясь к реализации этой задачи, общество одновременно формирует и самое себя, , все более отчетливо обретая контуры гражданско-активного общества.

Деколонизация культурного наследия

Эпоха колониальных захватов и доминирования европейских держав на международной сцене сопровождалась перетеканием культурных ценностей из колонизованной «периферии» в центры имперской концентрации власти и капиталов. С распадом колониальной системы этот процесс не был остановлен, но получил новые формы. Сегодня мы имеем дело, с одной стороны, с нелегальным трафиком предметов культурного наследия на интернациональные рынки и в столицы бывших метрополий, а с другой – с культурным доминированием последних в вопросах представления, комментирования и описания бывших «периферийных» культур. Предметы среднеазиатского культурного наследия – произведения искусства, объекты культуры – то и дело появляются на международных аукционах или всплывают в частных коллекциях. Выставки среднеазиатских коллекций в России представляются здесь в неоимперских рамках, как это случилось с последней выставкой Нукусского музея в Москве. Для Alerte Héritage важными представляются обе проблемы: первую мы будем пытаться ставить совместно с представителями гражданского общества, вторую – обсуждать с коллегами по профессиональному цеху.

Открытый характер представления культурного наследия

Мы выступаем за то, чтобы общественное владение культурным наследием сопровождалось максимальной открытостью в его цифровом представлении, с тем, чтобы объекты, хранящиеся в государственных или частных руках, были широко доступны локальному, республиканскому и международному культурному сообществу. Сегодняшнее состояние дел в этом плане катастрофично. Ни одна государственная и тем более частная коллекция республик Центральной Азии не поместила каталог хранимых ценностей в сети. Представление музейных, библиотечных и других ценностей ведется лишь в стенах этих институций, о том, что представляют из себя эти собрания, даже узкие специалисты в тех или иных областях могут только догадываться. В результате, реальным «собственником», распоряжающимся доступом к тем или иным фрагментам коллекций, остается либо музейный куратор, либо хранитель архива, либо библиотекарь – и существующие практики позволяют им эффективно заблокировать вверенные им культурные богатства за стенами своих учреждений. Alerte Héritage выступает за максимально широкое сетевое трансграничное транснациональное представление культурного наследия. По нашему убеждению, такой подход в широком смысле отвечает глубинным потребностям локальных сообществ в большей открытости, известности, упоминаемости и деятельности в глобальном мире.

Источник – Независимая неправительственная международная ассоциация Alerte Héritage

Международное информационное агентство «Фергана»