Сегодня в Вашингтоне пройдет общественная дискуссия, на которой будет обсуждаться вопрос: куда могут быть направлены средства узбекской клептократии, замороженные на счетах швейцарских банков.

Напомним, в феврале текущего года Департамент юстиции США опубликовал релиз, в котором, в частности, говорится: «VimpelCom Limited, шестая по величине в мире телекоммуникационная компания и эмитент публично размещаемых ценных бумаг в США, и ее дочерняя узбекистанская компания ООО Unitel выпустили совместную резолюцию с Департаментом юстиции США, где признались в тайной выплате взяток на сумму более 114 млн долларов государственным чиновникам в Узбекистане в период с 2006 по 2012 год. <…> В связи с этим Департамент юстиции подал гражданский иск о конфискации более $550 млн, находящихся на счетах в швейцарских банках, которые представляют собой платежи, произведенные «ВымпелКомом» и еще двумя отдельными телекоммуникационными компаниями или фондами, участвующими в отмывании этих денег, должностному лицу Республики Узбекистан. <…> Ранее, 29 июня 2015 года, был подан другой гражданский иск, в котором заявляется о конфискации более $300 млн на банковских и инвестиционных счетах в Бельгии, Люксембурге и Ирландии. Эти деньги также представляют собой средства, коррелируемые со взятками или участвующие в отмывании взяток, выплачиваемых «ВымпелКомом» и другой телекоммуникационной компанией тому же узбекскому чиновнику».

Участие в вашингтонской дискуссии о возможном распределении конфискованных средств примет и бывший узбекский предприниматель и политзаключенный Санжар Умаров, отпущенный в 2009 году из узбекской тюрьмы и ныне живущий в США. Как стало известно «Фергане», он написал в Департамент юстиции США письмо, где заявляет о своих правах на часть этих денег, которые могут быть выплачены ему в качестве компенсации ущерба, понесенного в Узбекистане. В том числе и по делу об «Уздунробите» - телекоммуникационной компании, которая, будучи с 2006 года узбекской «дочкой» МТС, в 2013 году была признана банкротом, ее активы переданы на баланс национального оператора связи «Узбектелеком», а менеджеры осуждены.

Мы решили подробнее расспросить Санжара Умарова о его претензиях и о том, как он видит ситуацию с конфискацией и дальнейшим распределением этих денег.

Санжар Умаров

- Договор о создании «Уздунробиты» был подписан в феврале 1991 года между американской стороной и Министерством связи Узбекской ССР, на документе стояли подписи министра связи и его заместителя. От американской стороны подписали Пол Гриффитс и Виктор Фишман. Предложение о создании совместного предприятия было сделано узбекской стороне в первой половине 1990 года, но оно лежало в министерстве без движения: связь была почти «сакральной» областью, и допустить туда иностранцев, тем более американцев, было очень сложно. Поэтому проект не был воспринят узбекской стороной, «пылился». Я узнал о нем от американской стороны: я тогда занимался бизнес-школой, и мы старались привлекать иностранцев, которые были в Ташкенте. К тому же у меня были дружеские отношения с Виктором Фишманом, а он - ассистент Пола Гриффитса. Я часто посещал их офис.

Я увидел проект, пролистал: интересно. А почему лежит, спрашиваю. – Никак не можем начать его продвигать, Минсвязи не реагирует, нет фидбэка (ответа – ред.). Я предложил: хотите, я займусь этим проектом, мне он интересен, но одно условие: этим должен заниматься только я, эксклюзивно, чтобы больше никто с этим проектом в Минсвязи не ходил. Хорошо, говорят, тем более что он у них лежал несколько месяцев без движения, уже шел октябрь.

Я взялся за продвижение проекта, и к концу декабря мы парафировали договор и устав. Я смог это пробить за два месяца. Официальное подписание было в феврале 1991 года.

- Как было оформлено ваше участие в «Уздунробите»? Вы были собственником? Или бенефициаром? Уже потом, когда она стала частной компанией?

- Сначала «Уздунробита» была совместным предприятием с участием государства. Там такая история, не очень приятная для воспоминаний… Я хоть и выступал от имени американской компании, но оставался гражданином Узбекистана и советским человеком, поэтому я старался, чтобы были учтены интересы государства. Первоначально мы отдали Министерству связи 55 процентов, а 45% отошли американской стороне. И это распределение с небольшими изменениями сохранялось до начала 2001 года. Потом, когда известная особа (Санжар Умаров за все время интервью ни разу не назвал по имени эту «известную особу», но очевидно, что имеется в виду Гульнара Каримова - старшая дочь президента Узбекистана. – Прим. «Ферганы».) положила свой глаз на «Уздунробиту», то она эту государственную долю, кажется, почти бесплатно забрала, перевела ее на свою офшорную компанию, а потом уже продала МТС. Взяла, что плохо лежало.

И параллельно взяла за бесценок американскую долю и тоже продала МТС, так что МТС стал, в конечном счете, 100-процентным владельцем «Уздунробиты». Но все проходило поэтапно.

- А как она смогла забрать американскую долю?

- Насколько я в курсе, она сначала потребовала у американцев примерно половину того, чем они владели, т.е. 20% всей доли: требовала, чтобы с ней поделились, потому что она будет лоббировать их интересы. Оставшееся забрала позже, когда у нее уже была часть узбекской государственной доли: у нее получился 51%, она контролировала компанию и просто «выдавила» американцев. У них начались неприятности: свет выключали, запугивали технический персонал, который приезжал в Узбекистан. В конечном счете, они за бесценок отдали ей ту долю, что у них еще оставалась. И она это забрала и продала МТС.

- Но все это происходило в 2006-м, когда «Уздунробита» стала «дочкой» МТС? Вы ведь уже сидели?

- Это длилось с 2001 года.

- Да, но формально вы в компании были в качестве кого? Как вам обосновывать перед Минюстом США право на компенсацию? Вы были формальным директором, или туда были вложены ваши деньги?

- Это было СП между американской стороной и Минсвязи УзССР. И в СП я не мог претендовать на долю Минсвязи. Когда компания создавалась, я сказал американцам: мне интересен этот инвестиционный проект, мне не нужны проценты, но когда вы будете эту компанию продавать, меня интересует «право первой руки» («Преимущественное право продажи» - прим. «Ферганы».). Другими словами, это право первого отказа. Когда американцы заработают, вернут вложенные деньги, получат прибыль – им нужно будет продавать бизнес, и мне первому должны предложить эту компанию купить. У меня было право первого отказа, и об этом у меня была договоренность с Гриффитсом, президентом «Уздунробиты».

- И получается, что она лишила вас этого права?

- Мы только начинали заниматься бизнесом, но оставались советскими людьми, думали об интересах государства. Мы «отвоевывали» у иностранцев долю государства, а ведь государство ни копейки не вложило, оно только дало разрешение на частоты и так далее. За все платила американская сторона: за аренду офиса, вышки, электричество и проч.

Я не мог предположить, что через десять лет дочь руководителя государства заберет долю Минсвязи за бесценок и продаст ее.

Я не мог этого просчитать.

- Никто не мог.

- Да. И не идти же выяснять отношения… Тогда мне бы пришлось уже не возвращаться в Узбекистан, а жить в Америке, а у меня не было такого желания. Семья жила в Штатах, потому что дети там учились. Но на каникулы они приезжали в Узбекистан, два раза в год, я тоже постоянно туда ездил, чтобы их навестить. Процентов 70 времени мы вместе проводили.

Я считал, что у детей обязательно на родине должны быть дома, чтобы у них не было ущемленного чувства эмигранта. Когда сын закончил университет, я его уговорил вернуться в Узбекистан, не дал ему даже получить степень магистра.

- Но сейчас ведь он с вами?

- Да. Сейчас все здесь.

- Вы направили письмо в Департамент Юстиции США, где заявляете, что часть денег, которые, возможно, будут конфискованы судом, должны быть выплачены вам в качестве возмещения ущерба по делу «Уздунробиты». Это так?

- Не только по делу «Уздунробиты». Меня не интересует, откуда взялись у известной особы эти деньги, которые будут конфискованы. Я считаю, что часть этих денег должна пойти на поддержку гражданского общества, но есть и мой личный интерес - компенсировать убытки. Получается два в одном.

Как я говорил в интервью «Дождю», «Уздунробита» была началом неприятностей. Основная неприятность пришла в 2005-м году, и эта неприятность связана с крупным проектом GTL (Gas To Liquid), который я продвигал, начиная, кажется, с 2003 года. Речь шла о производстве жидких углеводородов из природного газа. Это был 100-процентный инвестиционный проект, мы его тогда оценивали в один миллиард долларов, мы даже правительственных гарантий не просили - речь шла о прямых иностранных инвестициях.

Как мы знаем, тогда уже начался спад производства добычи нефти, намечался дефицит жидких углеводородов, а газа было много. В начале 2000-х появилась эта технология производства жидких углеводородов из природного газа, и мы в Америке провели переговоры с солидной компанией, которая занимается этим вопросом, и договорились, что будем вместе продвигать этот проект в Узбекистане. И моя задача была как раз заниматься продвижением.

Уголовное дело по подозрению в отмывании денег в Швейцарии было возбуждено на Гульнару Каримова осенью 2013 года. Первые результаты расследования в Швейцарии спровоцировали аналогичные действия прокуратур Швеции и Франции.

Их просто так не получишь. У каждого есть доверенный человек, и с каждым нужно встретиться, договориться и «решить вопрос». Я не соглашался, мне не хотелось идти таким путем.

К тому времени моя семья жила в Америке, дети там учились, я тоже имел вид на жительство, и мне не хотелось мараться взятками. В США есть закон «О противодействии коррупции за рубежом» (Foreign Corrupt Practices Act, FCPA), и я не хотел, чтобы меня привлекли в Америке по этой статье. Я нашел инвестиционного партнера, который согласился вкладываться в проект, а это сотни миллионов долларов, - и что я ему скажу? Что нужно еще и взятку заплатить? (хохочет) Это было несерьезно и криминально.

Я решил идти открытым путем, давал интервью о проекте и его возможностях, надеясь, что оно попадет на глаза президенту. Но интервью, видимо, попалось на глаза компании Zeromax (швейцарско-узбекская компания, которая была крупнейшим инвестором в узбекскую экономику; полностью контролировалась Гульнарой Каримовой; объявлена банкротом в 2010 году. – Прим. «Ферганы».), и мне было предложено: если с тебя там просили десять процентов, то мы тебе сделаем за пять. Тебе это будет стоить не 100 млн. долларов, а 50 (если это миллиардный проект). Но меня даже один доллар не устраивал, меня не устраивал сам принцип.

– И что, не состоялся проект?

- После моего ареста он был реанимирован, но совсем с другими действующими лицами. При создании его оценили уже более чем в четыре миллиарда долларов. Но он так и заглох: цены на нефть упали. Проект имел смысл, кажется, при цене 40 долларов за баррель.

- Вернемся к возможности возместить ущерб. Что было сказано в вашем письме в Департамент юстиции США?

- Я написал, что часть конфискованных средств можно было бы направить на развитие демократии, прав человека и гражданского общества, в том числе и на выплаты людям, которые признаны потерпевшими Комитетом по правам человека ООН. Комитет обязал Узбекистан выплатить им компенсацию, но Ташкент так ничего и не заплатил до сих пор. И еще заявляю о компенсации своих личных затрат.

- Департамент юстиции говорит в иске, что эти деньги, как они считают, - взятки, которые давал «Вымпелком» и еще две телекоммуникационные компании, какие – не называют. «Уздунробита» стала дочерней компанией МТС в 2006 году, когда вас уже «закрыли». И GTL тоже был запущен без вас. Почему деньги от взяток телекоммуникационных компаний должны покрывать ущерб, нанесенный в другой сфере и тому, кто был вне этих процессов? На чем основаны ваши претензии на часть этих денег? Только на том, что эти деньги принадлежали Гульнаре Каримовой?

- Давайте так. В кейсе, который Министерство юстиции ведет, есть две составляющих. Первая – Foreign Corrupt Practices Act, и согласно этому акту ведутся переговоры между Департаментом юстиции и телекоммуникационными компаниями, например, «Вымпелкомом», «Телиасонерой» и так далее.

- «Вымпелком» согласился выплатить штраф.

- Да. Штраф правительству США. Вторая составляющая кейса – это Kleptocracy Asset Recovery Initiative: деньги на счетах, принадлежащих или контролируемых известной особой, заблокированы согласно этой инициативе. Я не могу, естественно, претендовать на деньги, которые телекоммуникационные компании заплатят американскому правительству: оно само будет решать, что делать с этими средствами. Конечно, если оно направит их на поддержку гражданского сектора Узбекистана, - это было бы очень хорошо. Но это уже американское правительство будет решать.

А деньги, которые заблокированы и принадлежат известной особе, - на эти деньги мы можем претендовать, потому что эти деньги уже не считаются деньгами телекоммуникационных компаний. Это деньги известной особы или приближенных к ней лиц. Или офшорных компаний, у которых есть бенефициарный владелец.

Учитывая, что за моим арестом стоит «Зеромакс» и известная особа, я могу, естественно, выдвигать претензии.

- И вы сможете это доказать?

- Я считаю, что да. Могу.

- По двум кейсам? «Уздунробита» и GTL? Или еще будут кейсы, по которым вы будете отстаивать свои права, доказывая, что они были ущемлены дочерью президента?

- Это уже детали. Юристы будут работать.

- Но вы сможете заявить о своих претензиях, только если будет выигран иск Департамента юстиции о конфискации этих денег?

- Да.

- В какую сумму вы оцениваете нанесенный вам ущерб?

- Это опять детали.

- Но это же интересно.

- Но я должен обговорить этот вопрос с юристами. Это уже следующий шаг, а мы пока на стадии первого шага.

- Вы не определяли еще сумму ущерба?

- Мы должны пройти сначала первый шаг, он должен состояться, а потом уже пойдем дальше. Step by step.

- Разве направить письмо в Департамент не есть первый шаг? И он уже совершен?

- Да, но теперь должен быть фидбэк (отклик), должен состояться диалог.

- То есть в своем письме вы не оговариваете ущерб, а просто заявляете о своих правах?

- Да. Это был первый запрос.

- В Америке есть судебная практика, которая дает вам возможность думать, что это может быть успешный ход?

- Да. Даже в рамках Foreign Corrupt Practices Act есть кейсы состоявшиеся и положительно разрешившиеся для потерпевшей стороны. Если правительство выигрывает дело, то потом уже оно решает, кому распределять эти деньги, второй раз идти в суд необязательно. Кажется, пару лет назад был похожий кейс с конфискованными деньгами нигерийского диктатора.

- И получить компенсацию ущерба смогли необязательно те, кто пострадал непосредственно от дающих взятки компаний?

- Да, потому что деньги принадлежат уже не компаниям, дающим взятки, а тем, кто эти взятки брал.

- Вы знаете еще кого-то, кто готов предъявить претензии на эти деньги?

- Да. Здесь была компания, связанная с чаем, - она давно уже судится.

- Они тоже будут требовать возмещения ущерба?

- Наверное.

- А если другого варианта не будет, почему бы не пойти?

- Они хотят вернуть эти деньги.

- Да. А когда поймут, что возврат невозможен, то согласятся. Ведь и БОТА создавался не сразу, Казахстан тоже хотел вернуть деньги. А когда не получилось, то согласились. О претензии [Минюста Узбекистана] стало известно в январе, но с тех пор ничего не слышно. Не знаю, кто им это посоветовал, но видимо, это было сделано чисто бюрократически, чтобы по шапке не попало. Минюст Узбекистана предложил это, чтобы продемонстрировать, что они стараются сделать что-то. Но шансов там нет, даже теоретически они мизерные.

Я бы предложил создать фонд наподобие «Боты» и учитывая опыт «Боты». Денег там больше, на многое хватит. Я бы предложил создать что-то вроде Нобелевского фонда, который ежегодно генерирует прибыль. Не просто все проесть, чтобы ничего не осталось, а вложить деньги в развитие социального предпринимательства, а полученную прибыль направлять на нужды гражданского общества, социально незащищенных слоев населения.

- Возможно ли, что эти деньги частично будут отпущены на оппозиционную деятельность за рубежом? Или, поскольку предполагается участие узбекского правительства, это вряд ли может даже обсуждаться как предложение?

- Никто, никакое правительство не выделяет денег на политическую деятельность, а оппозиционная деятельность – это политика. На политику конфискованные средства пойти не могут.

Беседовала Мария Яновская

Международное информационное агентство «Фергана»