Узбекистан: Размышления у перенесенного памятника, или Судьба «солнца русской поэзии» в Ташкенте
Накануне Дня независимости в Ташкенте обещают открыть перенесённый на новое место памятник Пушкину. Разговоры о сносе монумента периодически будоражат общественность столицы Узбекистана еще с 1990-ых годов. В итоге ташкентские власти постановили: памятнику быть, но на другом месте – аккурат перед министерством легкой промышленности. О том, кому мешают памятники в Узбекистане, и какой смысл вкладывается в их снос или перенос, рассуждает колумнист «Ферганы» Дмитрий Аляев.
Накануне Дня независимости в Ташкенте обещают открыть перенесённый на новое место памятник Пушкину. Мне, например, это совершенно безразлично: если кому-то нечего делать и некуда девать денег, пусть развлекаются. Но некоторые моменты всё же задевают. Из-за чего, собственно, «сыр-бор»…
Так, я был совершенно не против переноса в Таллине памятника «Бронзовому солдату» в 2007 году. Перенесли памятник из центра города на воинское кладбище, перезахоронили погребённых под ним солдат. И совершенно правильно сделали. Они его не разрушили, не осквернили, а перенесли туда, где, по сути, ему и место, ведь он фактически и не памятник, а надгробие, раз стоит на останках. Или было бы лучше, если бы вокруг него и дальше обжимались подростки, пили пиво и непритязательно справляли малую нужду буквально около могилы? Я так не думаю. Тем более, надо учитывать и специфическое отношение самих эстонцев к данному периоду их истории, которое никак нельзя назвать однозначным.
Ситуация же с «ай да сукиным сыном Пушкиным» качественно иная. Во-первых, скажем честно, в своем творчестве он нигде и ни в каком контексте не упоминал об узбекском народе. Так что провиниться перед нынешними властями Узбекистана «наше всё» не мог ни в коей мере. Во-вторых, не имел он, в отличие, скажем, от Максима Горького, и никакой большевистской окраски. Более того, будучи вольнодумцем и либералом в юности, пулю Дантеса он встретил уже убеждённым монархистом-реакционером, что вполне соответствует сегодняшней неофициальной идеологии Ташкента. То есть в меру толерантный поэт после своей смерти, можно сказать, сохранил лояльный нейтралитет по отношении к принципам узбекской независимости.
Однако, с другой стороны, не могу объяснить почему, но памятник Пушкину имел какое-то сакральное значение для узбекских журналистов, которые работали или до сих пор работают на российские СМИ. В 1990-е годы, когда вовсю шли переименования столичных улиц и уничтожался исторический «европейский» центр города, памятник Александру Сергеевичу среди моих коллег служил эдаким «барометром» отношения власти к России вообще и к так называемому «русскоязычному» населению Узбекистана в частности. Слухи о сносе «аполитичного» изваяния появлялись постоянно, а за ними возникал традиционный вопрос: «Что же теперь будет?». Хотя рационально связь между памятником и каким-то фатальным разворотом узбекской внешней и внутренней политики никто объяснить не мог.
Припоминаю один курьёзный случай. Мы с коллегами коротали рабочее время за бутылкой шампанского в ташкентском офисе «Интерфакса». С утра появилась информация, что памятник в очередной раз «сносят». Ехать проверять информацию никто не хочет, а давать в свои СМИ непроверенную – дурной тон. Звоним на контрольно-пропускной пункт Ташкентского общевойскового училища, около которого стоял памятник, чтобы попросить курсантов выглянуть в окно и подтвердить или опровергнуть информацию. Но, как назло, трубку никто не берёт. Вдруг к нам заходит ещё один наш коллега, и мы делимся «новостью» с ним. «Да что за бред, - отмахивается журналист, - я только что мимо него на такси проезжал. Стоит себе спокойненько и в ус не дует».
И тут происходит самое интересное. Оказывается, не все из нас были столь щепетильны в отношении проверки информации. Один из журналистов, который тоже сидел с нами в комнате, просит позволения с городского телефона (мобильников тогда не было) срочно позвонить в Москву в офис своего агентства. Далее состоялся следующий диалог: «Аллё, Наташа? Да, это я, из Ташкента… Наташа, я там утром вам отправлял новость про снос памятника Пушкину… Да, да, слушаю… Что? Не слышу… Не волноваться, она уже на ленте… Нет, нет… Всё нормально… Только вы не могли бы «вдогонку» к утренней ещё одну новость послать?.. Да, что начали его с утра сносить, но потом что-то поменялось, и работы приостановили, да… Нет, нет, снесут обязательно… Там уже краны стоят… экскаваторы… Спасибо Наташа».
То, что после этого случая Пушкин простоял на своём месте ещё много лет, пояснять нет нужды. Однако этот курьёз наглядно демонстрирует тот накал страстей, который кипел вокруг памятника «солнцу русской поэзии». При этом надо отметить, что до этого в узбекской столице было уничтожено много архитектурных и исторических памятников, и это не вызывало подобного ажиотажа. Надо пояснить, что исторически Ташкент разделялся рекой Анхор на «туземную» и «европейскую» части. Последняя примыкала к московской железнодорожной ветке. При колониальном правлении именно тут располагались дворец Великого князя Николая Константиновича Романова, российская администрация, армейские казармы и учебные заведения, европейские парки и скверы, что сохранилось и в названиях улиц, например, Сапёрная, Госпитальная, Ленинградская (бывшая Санкт-Петербургская) и так далее. И обликом эта часть города напоминала Северную столицу тогдашней империи. Даже землетрясение 1966 года не сильно нарушило этот архитектурный и ментальный раздел города.
Переделывать Ташкент под безликий с безуспешной претензией на «современность» город стали уже после объявления независимости. Началось с того, что с центрального сквера (ранее – сквер Революции) убрали памятник Карлу Марксу. Но речь не о Марксе, а о памятнике, который отличался своей оригинальностью. Он был исполнен в виде огромного факела, из которого вырывалось пламя, переходящее сначала в бороду, а затем и в голову Маркса. За это он и получил своё название «Борода».
После этого, не сразу, конечно, а поэтапно, были уничтожены многие архитектурные ансамбли, например, учительская семинария с храмом Александра Невского (по проекту российского архитектора Алексея Бенуа). Некоторые полностью до неузнаваемости перестроены, как, например, бывший Коллизей, затем театр имени Свердлова, а ныне Республиканский биржевой центр.
Пострадало и культурное наследие. Например, под снос пошло место, которое описывал в своём произведении «Раковый корпус» Александр Солженицын. В своё время в Ташкенте он находился на излечении после карагандинской ссылки. В упомянутой повести Александр Исаевич описывает «старое ТашМИ» (Ташкентский медицинский институт). Сейчас на месте узнаваемого трамвайного кольца, маленького базарчика и небольшой чайханы у входа в больницу, о которых мы читаем в повести, проложена автомобильная трасса. Полагаю, не со зла это было сделано – просто не читаем мы ничего, кроме творений Ислама Абдуганиевича Каримова, вот и не знали. И всё это время все молчали.
Наконец-то интернет-сообщество возмутил перенос памятника семье кузнеца Шаахмеда Шамахмудова, которого мифы и легенды «тётушки Совдепии» назначили приёмным отцом пятнадцати детей разных национальностей по числу республик СССР. В этом, конечно, есть пропагандистская гипербола. Но кузнец действительно существовал и усыновлял эвакуированных детей так же, как и тысячи других узбекских семей. Это был памятник тому огромному вкладу, который Узбекистан внёс во Вторую мировую, кроме тех почти полумиллиона узбекистанцев, которые погибли на войне, памятник всему народу в лице одной семьи. Но и этот плевок в собственный народ не вызвал очень уж большого шума: посудачили сетевые хомячки и успокоились. А представляю, как бы на это отреагировали в середине 1990-х. Полагаю, очень бурно.
Так может в этом и загадка памятника Пушкину. Возможно, в те времена он представлял собой последний бастион перед государственным маразмом, а сегодня, когда мозги общественности изнасилованы окончательно и бесповоротно, можно и его отодвинуть, чтобы не мешал проезду президентского кортежа, тем более что просил об этом официальные лица не кто иной, а Русский культурный центр. Ну, если кто не знает, это потомок той вдовы, что высекла сама себя.
В общем-то, ничего особенного. Переставили себе и переставили. Теперь стоит внук петровского Арапа на том месте, где ему и положено – перед министерством легкой промышленности. А что, не зря же он в своё время «левачил», рекламируя текстильные изделия, помните? «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар».
Дмитрий Аляев
