Узбекистан: Диктатура как результат «научного подхода»
Утвердившийся в Узбекистане авторитарный режим (впрочем, ряд экспертов считает его тоталитарным) выделяется на постсоветском фоне своей идеологизированностью. Идеологии национальной независимости ставятся такие же задачи по обеспечению морально-политического единства общества, какие ставились в СССР перед марксизмом-ленинизмом. Можно даже сказать, что советская структура агитпропа, советский идеологический инструментарий и принципы идеологического охвата были воспроизведены (или сохранены) в нынешнем Узбекистане, пожалуй, как нигде больше в Центральной Азии. Даже в Туркменистане создание госидеологии носило в какой-то степени хаотичный и даже импровизационный характер, а полученный идеологический «конструкт» по большому счету являлся иллюстративным по отношению к более-менее самодостаточному культу Туркменбаши. В Узбекистане же в старые советские «мехи» в виде агитпроповских структур почти сразу влили «новое вино» - достаточно цельную идеологическую систему, претендующую, подобно марксизму-ленинизму, на некую научность.
Идеология как таковая провозглашалась основой государства, его, образно говоря, предполитической данностью, с которой должны согласиться все члены общества, если они не хотят неприятностей. Как отмечает британский исследователь Эндрю Марч, «подобное использование «идеологии» служит для легитимации именно авторитарной политической системы, когда, во-первых, указывается, что именно на основе идеологии принимаются решения по всем важным политическим проблемам (то есть, по тем проблемам, которые в демократических государствах решаются в соревновательной борьбе партий) и, во-вторых, говорится, что формирование этой идеологии становится прерогативой маленькой элитной группы во главе с И.Каримовым и идеологию необходимо в обязательном (принудительном) порядке распространять с помощью государственных структур». Следовательно, само право Ислама Каримова на единоличную власть обосновывалось, в первую очередь, идеологией, творцом которой провозглашался опять же Каримов, соответственно, и культ его личности изначально опирался на культ «Главного идеолога», а прочие «героические» составляющие лишь пополняли светлый образ «отца нации» по мере развития процесса.
«Идеология национальной независимости»
После распада СССР руководство Узбекистана заявило, что новое государство будет осуществлять переход к рыночной экономике, демократии и правовому государству по собственному, особому пути развития, а главной целью государственного строительства было названо укрепление национальной независимости. Правда, на первых порах ориентиром была выбрана в меру светская и в меру демократическая Турция. «Моя страна будет идти по турецкому пути», – заявил президент Каримов во время своего первого визита в Турцию в декабре 1991 года.
Вместе с тем сразу же было сказано, что решающую роль в реструктуризации советского наследия, общественной консолидации и утверждении нового социального порядка должна играть идеология. Бывший первый секретарь компартии республики, ставший президентом независимого Узбекистана, заявил: «Известно, что мы отреклись от ложных коммунистических идей, противоположных нашей национальной природе и нашим тысячелетним традициям, обычаям. Однако вакуум в сфере идеологии недопустим, при возникновении такой ситуации несомненно, что чуждые идеи, абсолютно противоположные нашим мечтам и стремлениям, постараются занять это место».
Нельзя не заметить, что новой государственной идеологии наряду с упором на национальную природу и тысячелетние традиции изначально были приданы охранительные функции по борьбе с «чуждыми идеями» - мотив, который с течением времени будет звучать все громче и громче и который, в конечном итоге, приобретет характер тотальной идеологической цензуры, дополненной жесточайшей информационной блокадой, направленной на то, чтобы уберечь граждан Узбекистана от вредной и просто ненужной им информации.
Однако в 1991–1993 годах, пока еще была достаточно сильна демократическая инерция перестроечных времен, власти Узбекистана были вынуждены хотя бы внешне придерживаться принципов идеологического и политического плюрализма. Недаром же принятой в 1992 году Конституцией Узбекистана запрещалось установление какой-либо идеологии в качестве государственной. В тот период существовало несколько конкурирующих проектов, претендующих на отражение понятий «национальная государственность», «национальная идея» и т.д. В обществе шла широкая дискуссия по этим вопросам, в которой проект «национальной идеологии», выдвигавшийся Каримовым и возглавляемой им Народно-демократической партией (бывшая компартия), позиционировался как одна из версий «демократизации» и преодоления «тоталитарного прошлого».
Однако к 1993 году Каримову удалось обеспечить себе политическую и идеологическую монополию, достаточно брутально устранив с политического поля своих оппонентов, включая национально-демократическую оппозицию, персонифицированную в главном сопернике Каримова на президентских выборах - Мухаммаде Салихе. Формально не отказываясь от демократии, Каримов и его окружение постоянно педалировали тему постепенности и умеренности демократических преобразований, необходимости определяющей роли государства в продвижении по этому пути, сохранении стабильности и т.д. (в общем, все то же самое, что и у других центральноазиатских автократов). Примерно тогда же в Узбекистане распрощались с «турецким ориентиром» и заговорили о большей применимости для него «китайской модели», которая пропагандистски гораздо больше подходила авторитарной правящей верхушке. Каримову к тому же не очень импонировали популярные в Анкаре идеи интеграции тюркских народов под эгидой Турции. С некоторым раздражением он говорил по этому поводу: «Турция хочет, чтобы мы стали турками. Мы – узбеки, а не турки».
Наконец, на встрече ученых-обществоведов на XII сессии Верховного Совета II созыва (6 мая 1993 года) Каримов совершенно категорично поставил как важнейшую задачу формирование и внедрение в повседневную жизнь «Идеологии национальной независимости», «той единственной мощной силы, которая может вывести наших людей, независимо от их принадлежности к разным слоям и группам, из глубокого духовного кризиса».
Президентом были сформулированы пять главных принципов «Идеологии национальной независимости», которые легли в основу так называемой «Узбекистанской модели»:
1. Полная деидеологизация экономики. Экономика должна иметь приоритет над политикой;
2. В сложный переходный период главным реформатором должно быть государство;
3. Весь процесс обновления и прогресса должен строиться на «правовой» основе;
4. Переход к рыночным отношениям должен сопровождаться осуществлением мер по социальной защите населения;
5. Становление рыночных отношений должно осуществляться поэтапно.
Для доступности все эти принципы были слиты в пропагандистской формуле «От сильного государства - к сильному обществу», которая была дополнена слоганом, обозначающим стратегическую цель - «Государство с великим будущим». Тезис о «великом будущем», кстати, отражал, в том числе, и претензии Ташкента на региональное лидерство, которые в ходе «идеологического строительства» получили соответствующее «историческое» обоснование. Но об этом ниже.
«Духовность» как функция
Здесь же следует отметить, что для формировавшейся Каримовым государственной идеологии, в общем, было не характерно подчеркивание чисто этнических моментов при определении идентичности граждан независимого Узбекистана, обосновании государствообразующей роли «титульной» нации и так далее. В немалой степени это объясняется тем, что об отдельном узбекском этносе как о некой оформившейся общности заговорили только с начала прошлого века. В независимом Узбекистане, конечно же, было сделано немало попыток перенести как можно глубже в прошлое «отправную точку» узбекской истории, но все равно, в силу крайней запутанности самого процесса этногенеза узбеков, упор делался не столько на этническое, сколько на «духовное» и культурное объединяющие начала «титульной» нации. Вот как это трактует, например, один из известных узбекских идеологов, профессор Назрулла Шодиев: «Понятие «народ Узбекистана» - это, скорее всего, не этническое, а духовно-нравственное братство, выпестованное судьбой, окружающей атмосферой. По всей вероятности, это - совокупность всех граждан страны, независимо от их национальной принадлежности, сплоченных единой созидательной идеей, для которых Узбекистан является Родиной, интересы которой они готовы защищать».
К тому же следует признать, что руководство Узбекистана вполне осознавало, что упор на чисто этнический национализм в условиях многонациональной страны может привести к самым страшным последствиям, чему уже были кровавые примеры в перестроечные годы. Отсюда конституционное закрепление гражданской природы государства, постоянное подчеркивание необходимости национального и религиозного равноправия, стремления власти к обеспечению межнационального согласия и т.д. Другой вопрос, что практика властей сильно отличается от всех громогласных деклараций и заверений, а пресловутая «духовность» - отнюдь не помеха для откровенного этнического национализма, который является непременным атрибутом государственной политики.
Впрочем, не только политики, но и той же идеологии, поскольку, в частности, отторжение российского и советского «колониального прошлого» - ее неотъемлемая составная часть. Отсюда почти тотальная «коренизация» руководящих кадров и бизнеса, сужение сферы действия русского языка и языков других нацменьшинств, «культурная» политика, направленная на ликвидацию наследия «колониальной эпохи» в виде памятников, церковных зданий, наименований улиц, прочих топонимов, наконец, просто дискриминация по национальному признаку. Узбекистан здесь не оригинален, не оригинальны и последствия – эмиграция сотен тысяч представителей «нетитульных» национальностей.
У декларируемой «духовности» еще одна функция – она как бы снимает очевидное противоречие между конституционно закрепленным идеологическим плюрализмом и фактической монополией государственной идеологии. Выделение «духовности» в качестве признака «Идеологии национальной независимости» позволяет придать ей «надправовой» и «надполитический» характер. «Духовность» как бы отсекает идеологию от различных социальных слоев и политических групп и возвышает ее над ними. Она становится частью таких понятий, как «народ», «нация», «культура», «традиции», а стало быть, и «рожденного» ими «государства». При таком подходе плюрализм оказывается как бы и не при чем, он – «из другой оперы», он вроде бы и допускается, но только в рамках «основы основ», включающей в себя все ту же государственную идеологию. Уже упоминавшийся Эндрю Марч указывает на конкретные политические выводы, которые узбекские идеологи извлекают из этого жонглирования понятиями: «Идеологию прежде всего представляют как идеальное выражение национальной идентичности, как стремление к национальному развитию, построению государственности, при этом имеется в виду, что тот, кто формирует идеологию, получает все полномочия регулировать политические процессы, направленные на достижение этих целей».
«Научный подход» с «вершины пирамиды»
Едва ли не главный «приемчик», применяемый госидеологами Узбекистана, состоит в том, что они, подобно идеологам марксизма-ленинизма, выставляют «Идеологию национальной независимости» в качестве некоего «научного мировоззрения», якобы закономерно возникшего на современном этапе развития мировой философии и науки. Прикрываясь весьма пространными наукообразными рассуждениями о роли идеологии в обществе (лишь цитаты из знаменитых философов порой занимают целые страницы), президент Каримов и его сторонники в слегка закамуфлированной форме доказывают политическую закономерность и разумность авторитаризма. С помощью непрерывных заклинаний насчет постепенности и необходимости сохранения социальной стабильности они попросту защищают его политическую логику. «Идеология национальной независимости» сама по себе выставляется в качестве доказательства несостоятельности таких понятий, как открытая и честная борьба различных политических сил за голоса избирателей, а взамен предлагаются вроде бы безупречные, единые и самоочевидные политические цели, под которыми подпишутся все разумно мыслящие граждане Узбекистана.
Еще один шаг – «научная» конструкция выводится на следующий, не менее «научный» уровень: «Национальный интерес осознается с вершины пирамиды управления обществом в процессе интерпретации стратегических потребностей национального развития, которые зачастую не могут быть осознаны отдельными структурами власти, ведомствами, личностями» (Таджиев Х. «Теоретические и методологические вопросы национальной идеологии». Ташкент: Узбекистон, 1999. с. 47). Слова о «вершине пирамиды управления обществом» говорят о том, что Ислам Каримов и его идеологическая обслуга даже не скрывают, что формирование национальной идеологии — прерогатива лишь узкого круга лиц, той самой «вершины пирамиды». Каримов так и заявляет: «Мы должны еще раз конкретизировать свои ответы на вопросы, прежде всего, какое мы хотим построить общество, каким представляем свое будущее, а потом уже необходимо объединять людей вокруг благих целей» (Каримов И. «Наша высшая цель — независимость и процветание родины, свобода и благополучие народа.» Т. 8. Ташкент 2000, с.452).
Совершенно ясно, что в данном случае «мы» - это все-таки нечто вне народа или над ним. Один из ведущих каримовских идеологов Хабибулла Таджиев дает весьма откровенную расшифровку того, кто, собственно, понимается под этим самым «мы»: «После обретения независимости в 1991 году в авангарде формирования национальной идеологии оказались в основном государственные деятели во главе с президентом И.А.Каримовым. Благодаря их усилиям и усилиям интеллигенции национальная идеология обретала системные свойства, укреплялась научно-философскими основами» (Таджиев Х. «Теоретические и методологические вопросы национальной идеологии». Ташкент, 1999, с. 46).
Таким образом, обществу почти открытым текстом предлагается признать безусловное право правящей верхушки на идеологическое «окормление», а, стало быть, и вытекающее отсюда право на абсолютную власть. Может, правда, возникнуть вопрос: а на чем, собственно, основаны претензии так называемой элиты на знание «глубоких научно-философских основ» и вытекающие отсюда властные полномочия? Ответ порой поражает своим «простодушием». Так, например, г-н Таджиев, характеризуя произведения президента Каримова, утверждает: «Практически за каждой постановкой проблемы, за каждым определением национальной идеологии лежит глубокий научный анализ и широкий практический опыт руководителя страны, на высоком уровне реализующего цели государственного и общественного строительства» (Ук. соч., с.11). То есть вполне достаточным обоснованием особой прозорливости высших чиновников и вытекающих отсюда полномочий считается «практический опыт», ну еще и «научный анализ» с «вершины пирамиды». Эндрю Марч весьма убедительно перефразирует эту логическую конструкцию следующим образом: «Поскольку мы уже управляем государством, то занимаем особое положение и имеем доступ к знаниям, полученным на основе опыта управления государством, что дает нам особое право (и способность) управлять государством. Следовательно, вы должны доверить нам управление государством и в дальнейшем (что даст нам еще больший опыт и доступ к знаниям, а вам, таким образом, даст еще больший повод нам доверять, что даст…). Стало быть, притязания на власть по причине наличия практического опыта не только оправдывают сегодняшние принципы правления, но и обеспечивают основанные на этих аргументах вечные притязания на власть, которые могут лишь увеличиваться, как результат успешно предъявленных притязаний».
Претензии политической «элиты» на абсолютную власть должен подтвердить и тезис о том, что партноменклатура была главной жертвой коммунистических репрессий. И политические процессы против «национальных кадров в 30-х годах, и уголовные дела типа знаменитого «Хлопкового дела» в конце 80-х подаются как гонения за то, что эти самые кадры якобы защищали «собственный народ с целью обеспечения развития общества на основе национального менталитета, исторических традиций». (Хасанов Б.B., Арифджанов Э.К., Алимов Ш.К. История Узбекистана: курс лекций. Часть II. с.40). Как отмечает российская исследовательница Марина Середа, «символизация жертвенного служения политической элиты во имя «нации» используется в качестве основного ресурса легитимации «независимости».
Во всей это идеологической схеме остается достроить «верхний этаж», и он достраивается: «Основное число наиболее значимых работ, имеющих как методологическую, так и практическую значимость, принадлежит перу Президента Республики Узбекистан И.А.Каримову. В каждом выступлении, докладе, интервью Президента Ислама Каримова отражена идеология реформ, анализируются цели и средства национального развития, разрабатываются и уточняются основные задачи и направления реализации конституционных целей» (Таджиев Х. Ук. соч., с.10). И, наконец, завершающие штрихи: «В первые годы независимости по инициативе и под руководством Президента Узбекистана Ислама Каримова была определена подтвержденная самой жизнью стратегия реформ. В ее основу заложен опыт развитых государств по переходу на рыночные отношения, учтены исторические испытания, пережитые страной, их уроки, а также особенности менталитета нашего народа. Исламом Каримовым были научно обоснованы известные пять принципов реформирования общества... наш лидер - по сути автор не только реформ, но и национальной суверенности и модели новой государственности Узбекистана». (Идея национальной независимости: основные понятия и принципы. Материал для книги подготовлен рабочей группой Национального общества философов Узбекистана. Ташкент 2001, с.35-36)
Здесь мы имеем чисто узбекскую специфику - в отличие от Туркменистана, в Узбекистане авторитаризм не связан главным образом с культом личности или харизмой самого Ислама Каримова. В Узбекистане «вождизм» сформирован «научной», а потому «единственно верной» идеологией, создателем которой и является сам «вождь». Стало быть, любой прогресс, любое достижение обуславливают следованием «правильной» идеологии, что, в конечном счете, позволяет всегда приписывать эти достижения тому же «вождю». Отсюда понятно, какое место во всей этой схеме уделяется собственно народу: «Народ в данном случае выступает в качестве объекта национальной идеологии, который выдвигает из своего числа достойных представителей или делегирует их во власть, чтобы обеспечить государственность ее движущей силой. Таким образом, политические институты выступают одним из основных субъектов воспроизводства и реализации национальной идеологии» (Таджиев Х. Ук. соч., с.47).
Весьма любопытен подход госидеологов к интеллигенции. Из дифирамбов в адрес интеллигенции, дескать, она всегда была тесно связана с историей узбекской государственности и считается душой нации, делается довольно неожиданный вывод – интеллигенция должна быть вне политики, поскольку «…уходя в политику, не будучи практиками государственного и общественного строительства, развития экономики (управления макроэкономическими процессами) интеллектуалы могут наносить непоправимый вред своему народу» (Таджиев Х. Указ. соч., с. 69). В качестве доказательства приводится опыт ряда других бывших союзных республик: «Что же произошло бы, если бы к власти пришли такие люди, как Мадаминов (Салих)? Несомненно, в Узбекистане повторились бы те же самые трагические события, которые произошли в Грузии и Азербайджане в годы правления президентов Звиада Гамсахурдиа и Абульфаза Эльчибея. Оба в прошлом являлись советскими диссидентами и не имели ни малейшего представления об управлении государством, экономике и политике. Оба этих бывших диссидента показали, что легче заниматься политиканством, находясь в оппозиции, чем решать проблемы страны, придя к власти. Поэтому в Узбекистане произошло бы то же самое, если бы Ислам Каримов решительно не боролся с лидерами радикальной оппозиции и позволил бы им прийти к власти» (Гафарлы М., Касаев А. «Узбекская модель развития: мир и стабильность — основа прогресса». Москва, 2000, с. 252.) Тем самым интеллигенции предлагается оставить «управление обществом» экспертам, если же она все-таки лезет в политику, а то и, не дай Бог, занимает сторону оппозиции, то такого рода «мнимых интеллектуалов», не имеющих «практического опыта», отождествляют не только с радикализмом и экстремизмом, но и с гражданской войной и хаосом.
Наконец, в качестве самой большой опасности расцениваются чуждые идеологии и «непрерывно продолжающаяся идеологическая борьба за души и сознание людей» (Каримов И.А. «Наша высшая цель - независимость и процветание родины, свобода и благополучие народа», Т. 8, Ташкент, 2000, с. 512). Конкретные образы символических носителей чуждых идеологий варьируются в зависимости от текущей политической ситуации. Ими могут быть СССР, Россия, США, Запад, религиозный экстремизм, общественные организации, сопредельные страны и т.п. В реестр «идеологически чуждых» с последующими «оргвыводами» могут попадать даже самые различные бытовые и поведенческие проявления – от внешних признаков якобы принадлежности к исламизму (например, ношение длинной бороды или хиджаба) до слишком «раскованной» манеры одеваться, увлечения «не той» музыкой и т.д.
Тимур и его «команда»
Интеллигенции, прежде всего, гуманитарной, правящий режим оставляет по существу всего лишь одну функцию – донесение «до масс», разъяснение, интерпретацию в «правильном» ключе и внедрение все той же госидеологии и пресловутой «духовности».
Имеет ли смысл ставить такой чисто схоластический вопрос: а есть ли грань между «идеологией» и «духовностью»? Если попытаться разобраться, то надо вспомнить, что 23 апреля 1994 года по распоряжению президента Каримова был создан Республиканский общественный Центр по пропаганде духовности». Его основная задача – пропаганда «Идеологии национальной независимости». Таким образом, термин «духовность» употребляется как эквивалентный термину «идеология». Пропагандировать «духовность», значит пропагандировать «Идеологию национальной независимости» и наоборот. При этом из «духовности» узбекские идеологи выводят такое понятие, как «национальный менталитет», который несет «наследственную генетическую память», являясь наиболее устойчивым феноменом, формирующим якобы особый, даже исключительный тип национального духа узбекского народа. Если речь идет о «наследственности», то, стало быть, вся идеологическая конструкция нуждается в «мощной» исторической составляющей. Недаром же президент Каримов указывал: «Самый важный источник в формировании национальной идеологии, - это объективно освещенная история». Вот этим-то объективным освещением истории в Узбекистане начали заниматься едва ли не с первых дней независимости.
Идеологема «Узбекистан – государство великого будущего» нуждалась в подкреплении идеологемой о «великом прошлом». Другими словами, формирование национального самосознания и национальной идентичности, а также претензии на региональное лидерство, включая претензии геополитического плана, было необходимо оснастить историческими аргументами (наличие «великой истории и великого духовного наследия», «великой культуры»). Тем более что соседи Узбекистана не преминули предъявить исторические аргументы в пользу своего «великого прошлого», которые, понятное дело, сильно расходились с узбекскими. Узбекские идеологи и историки с энтузиазмом включились в это своеобразное соревнование, руководствуясь при этом ценными указаниями самого «Главного идеолога», в числе которых были, например, такие: «Мы далеки от желания принизить других. Однако в ту пору, когда население некоторых нынешних стран жило еще племенами, на нашей священной земле процветали науки и искусства».
Правда, на пути «объективного освещения истории» имелись не менее объективные трудности. Потому что, если быть объективным, то, повторю, корни современной узбекской идентичности следует искать не столько в глубоком прошлом, сколько в бурных политических событиях первой половины XX века. Тогда просветители-джадиды во главе с Абдурауфом Фитратом (1886–1938) стали напрямую связывать современных им узбеков с учрежденной Тимуром (Тамерланом) в XIV веке империей, фактически объявленной джадидами первым узбекским государством. Другая «отправная точка» - переживавшая при Тимуридах расцвет чагатайская культура, основанная на чагатайском диалекте тюркского языка (считается, что именно от этого диалекта произошел современный узбекский язык).
Фитрат писал: «Наш край стал называться узбекским краем только в XVI веке, но все знают, что тюрки жили в Средней Азии задолго до этого. У них была самостоятельно развивавшаяся литература, которая стала чагатайской после подъема узбеков».
Однако несмотря на всю страстность, с которой джадиды несли свои идеи в массы, у узбеков, как, впрочем, и у других народов Средней Азии, с национальной идентичностью было весьма невнятно вплоть до так называемого национально-территориального размежевания, в результате которого в 1924 году была образована Узбекская ССР (с Таджикской АССР в ее составе). Этот «проект», можно сказать, «пробил» председатель совнаркома Бухарской республики (а затем предсовнаркома Узбекской ССР) Файзулла Ходжаев (1896 – 1938), кстати, ученик Фитрата, который как раз и упирал на то, что государство Тимура являлось узбекским, а его развал стало причиной экономического и политического упадка узбекской нации, а затем и «физического разрушения народа под господством ханства, эмирата, царизма». Далее указывалось на необходимость «воссоединения узбекского народа» как на «насущную задачу советского строительства».
И все же «начинать» историю узбеков максимум с XIV века для разработчиков нынешней госидеологии было как-то несолидно, особенно в свете того, что их коллеги из соседних стран свои исторические корни «высаживали» в гораздо более ранних исторических периодах.
По мнению Адиба Халида, историка и социального антрополога из Карлтон Колледжа (США), узбекским идеологам очень пригодилась брошюра советского востоковеда Александра Якубовского «К вопросу об этногенезе узбекского народа», написанная в 1941 году по заказу специального комитета при СНК Узбекской ССР по празднованию 500-летия со дня рождения Алишера Навои. Якубовский оспаривал «неизжитый до наших дней взгляд, согласно которому узбекский народ ведет свое существование от кочевников-узбеков, начавших проникать в Среднюю Азию в ХV веке и завоевавших ее всю под предводительством Шейбани-хана лишь в начале XVI века». Он предлагал взамен гипотезу о более древнем происхождении узбеков, их культуры и языка: «В состав узбекского народа «узбеки–кочевники» вошли лишь последним существенным слагаемым. Основой его являлись как раз не они, а все тюркское население Узбекистана, которое формировалось здесь в течение многих веков в сложном процессе этногенеза». При таком подходе «удревнить» историю стало гораздо легче. Оставалось только официально зафиксировать «исходную точку», что и было сделано опять же Исламом Каримовым. «Фундамент государственности был заложен 2700лет назад в Хорезмском оазисе. История нашей национальной государственности стоит в одном ряду с историей таких государств, как Египет, Китай, Греция, Иран», - заявил президент Узбекистана в 1997 году на торжествах, посвященных 2500-летию Хивы.
В «пантеон» узбекского исторического и культурного наследия были разом зачислены такие выдающиеся личности как имам аль-Бухари, исламский правовед ат-Термези, ученые аль-Хорезми, аль-Фергани и Абу Райхон Беруни, Узбек-хан, Мирзо Улугбек и его сподвижники: поэт Алишер Навои и художник Камалетдин Бехзода, основатель империи Великих моголов Бабур и др. В общем, все как в стихотворении современного узбекского поэта Тимура Исманова: «Навои, Бабур, Салих, Гулям, Фитрат // Их стихи всегда читать я рад! // Еще о многих людях могу я рассказать // Все они узбеки! Должны вы это знать! // Тимур и Байкара, Ибрагимбек и Улугбек // Гордись своими предками, узбек!»
У каримовцев Алишер Навои, например, выглядит ярым узбекским националистом и символом исключительности узбекского народа по сравнению со всеми другими тюркскими народами. Естественно, от соседей, особенно из Таджикистана, постоянно раздаются обвинения, что узбекские идеологи и историки занимаются «присваиванием» чужого исторического и культурного наследия.
И все же центральной фигурой всех этих идеологических упражнений остается Тимур, несмотря на свое монгольское происхождение, провозглашенный кем-то вроде «основателя нации». Именно этот персонаж позволяет создать некий стержень, на который можно нанизать будущее и прошлое. Как создатель мощного деспотического государства, Тимур в условиях современного Узбекистана олицетворяет определенную форму власти, тип правления. В этой связи несомненный политический подтекст имеет надпись на цоколе памятника Тимуру, установленного в Ташкенте на месте памятника Карлу Марксу. Надпись эта гласит: «В силе справедливость». Именно так «железный эмир» перелопатил знаменитую строчку из эпоса «Шахнамэ» Фирдоуси «в справедливости сила». Исторические аллюзии с Исламом Каримовым, тоже «самаркандцем», здесь вполне прозрачны.
По данным российского эксперта Аркадия Дубнова, в качестве символа узбекской истории Каримову предлагали двух человек: Тимура и его внука Улугбека, который был не только правителем, но и выдающимся астрологом и астрономом. Президент предпочел Тимура. По мнению Дубнова, именно его было удобнее всего «выдать за великого героя узбекской государственности, как бы опрокинув историю глубоко назад». Как отмечает эксперт, «именно Тимур - один из творцов мировой истории, а не Бабур или кто-то еще. Именно Тамерлан и татаро-монголы были образцами мирового исторического процесса. Они известны миру. Поэтому, когда вы будете говорить про Узбекистан, то узбеки обязательно вам напомнят: «Тимур - вот это наш. Вы же его знаете?»
Провозглашение узбекского народа наследником Тимуридов – и есть прямая заявка на реализацию лозунга «Государство с великим будущим», которое должно стать политическим, экономическим и военным лидером в Центральной Азии. Порой эти амбиции приобретают явно гипертрофированный характер, как, например, в скандальных статьях академика Рустамжона Абдуллаева. Не успели закончиться пересуды насчет того, как позиция официального Ташкента соотносится с содержанием его статьи «Узбекистан должен вступить в НАТО и предъявить территориальные и иные претензии некоторым странам СНГ», как появился новый опус. Г-н Абдуллаев, восхищенный тем, что председатель КНР Си Цзиньпин во время своего сентябрьского визита в Ташкент употребил термин «узбекская цивилизация», тут же включил в состав этой цивилизации не только все народы постсоветской Центральной Азии, но и тюрков России, Китая, Афганистана, Ирана, Украины и ряда других государств.
Впрочем, ссылка на «великое прошлое» может служить идеологическим основанием для вполне конкретных действий на международной арене. Так, российская исследовательница Юлия Прахова увидела в утверждении, что «узбеки обладают древнейшей историей существования в рамках государственных образований на территории Средней Азии», идеологическую основу для поиска Ташкентом альтернативных России влиятельных внешнеполитических партнеров, что соответствует представлениям узбекского руководства об Узбекистане как об «абсолютно суверенной политической единице».
«Светский ислам»
Понятно, что в условиях Узбекистана государственные идеологи во главе с Каримовым вынуждены уделять предельно пристальное внимание исламу. Светскость объявлена основополагающим принципом нынешней государственности, имеющим абсолютный и незыблемый характер. В то же время в своих взаимоотношениях с религией государство официально придерживается следующих принципов: уважительное отношение к религиозным чувствам верующих; признание религиозных убеждений частным делом граждан; гарантирование равных прав и недопустимость преследования граждан как исповедующих религиозные взгляды, так и не исповедующих; необходимость поиска диалога с различными религиозными объединениями для использования их возможностей в деле духовного возрождения, утверждения общечеловеческих моральных ценностей; недопустимость использования религии в деструктивных целях. Последний принцип характеризуется как особенно актуальный. И это объективно – Узбекистан относится к числу тех стран, которые подвергаются особенно серьезной угрозе со стороны религиозного экстремизма и терроризма.
Правящий режим сохраняет по существу советскую систему поддержки официальной сети медресе, а также других исламских учебных заведений и мечетей, которые контролируются государством. Духовное управление мусульман Узбекистана - одно из четырех духовных управлений, созданных еще при Сталине, возглавляется ташкентским муфтием, назначаемым лично Каримовым. Эта структура отвечает за подготовку духовных лиц и административных работников всех мечетей Узбекистана. Власти жестко контролируют деятельность Управления и муфтия, которые активно поддерживают все мероприятия режима, направленные против всех форм независимого религиозного самовыражения. Особого внимания заслуживает принятая в августе 2000 года «Программа защиты нашей Священной Религии и борьбы против фундаментализма и экстремистских тенденций». По предложению муфтия Абдурашида Бахромова, в нее включили 23 пункта, которые сохраняют за Духовным управлением исключительное право издавать фетвы и готовить пятничные молитвы, руководить деятельностью имамов по разоблачению терроризма и экстремизма, корректировать формы их участия в политической жизни общества. Кроме того, в этих пунктах также предусмотрено, что Духовное управление уполномочено проверять политическую благонадежность самих имамов. В целом же распоряжения руководителей Управления имеют для практикующих мусульман такую же обязательность, как и указания самого Каримова для всех граждан Узбекистана.
Само собой разумеется, что правящий режим в своей «идеологической работе» не может не учитывать принадлежность Узбекистана к исламскому миру. Отсюда, например, включение исламские ритуалов и обрядов в различного рода государственные церемониалы, а также присутствие ссылок на Коран в государственных идеологемах. Более того, доминирование в культуре Узбекистана ислама, с которым государственная идеологическая доктрина просто вынуждена конкурировать, заставляет придавать самой «Идеологии национальной независимости» религиозные черты. Делается это, прежде всего, через акцентирование все той же «духовности» и апелляцию к трансцендентному.
Например: «Возникает вопрос: в чем причина того, что за столь короткий срок мы сумели выполнить такую огромную работу? В том, что святые, покоящиеся в нашей земле, всегда живут в сердцах, памяти людей, и все устремления в этом плане благословлены самим Всевышним» (Каримов И.А. «За процветание родины - каждый из нас в ответе.», Ташкент 2001, т. 9, c. 39). «Пусть сам Всевышний поможет нам во всех наших благих делах!» (Каримов И.А. «Мирная жизнь и безопасность страны зависит от единства и твердой воли нашего народа», Ташкент 2004, т.11, c. 115). Из этого же ряда - введение в религиозных учебных заведениях изучения трудов президента Каримова. Недаром же один из теоретиков «Идеологии национальной независимости» Акмаль Саидов называет ее «светским исламом» (Исхаков С., Саидов А.Х. «Правовые основы светского пути развития Узбекистана». Право и политика, 2001, № 1, с.22-28). Другой вопрос, является ли этот «светский ислам» эффективным инструментом противодействия исламскому фундаментализму и экстремизму, проникающему в общество через сеть неофициальных (незаконных и преследуемых) мечетей? Речь идет, конечно же, не о полицейской стороне дела.
Побеждает идеология «тинчлик – арзончилик»
На идеологию в Узбекистане брошены огромные ресурсы, используемые для пронизывающей все общество «промывки мозгов». Это, кстати, сильно приближает режим Каримова к классической тоталитарной диктатуре. Чрезвычайно активно используются политические механизмы, призванные сделать «Идеологию национальной независимости» обязательным и центральным сегментом государственного образования, начиная с преподавания в средних школах и вузах таких предметов, как «Чувство Родины» и собственно «Идеологии национальной независимости» (со сдачей обязательных экзаменов) и кончая предписаниями целым министерствам и ведомствам организовать подготовку кадров и привлечение «высококвалифицированных экспертов» для научного обеспечения воспитательной работы. Кроме того, внедрять идеологию в массовое сознание обязаны политические партии, общественные организации, трудовые коллективы и даже махалли. Особая роль во внедрении принципов «Идеологии национальной независимости» отводится семье, так как она является «первичной ячейкой общества».
Однако вряд ли можно считать, что такой идеологический пресс привел к полной индоктринации узбекского общества. Подавляющее большинство населения сохраняет патерналистское сознание, составной частью которого является аполитичность. Другими словами, в Узбекистане просто принято следовать тому, что говорят начальники. Раньше начальники говорили, что марксистко-ленинское учение верно - значит, так оно и было. Сейчас говорят, что единственно верное учение – «Идеология национальной независимости». Ну и хорошо, значит, так оно и есть. До идеологических глубин и тем более нюансов большинству нет никакого дела. Это, кстати, позволяет руководству практически незаметно для большинства сограждан осуществлять конъюнктурные идеологические корректировки. С недавних пор, например, заговорили о «Концепции углубления демократических реформ и развития гражданского общества», идеологически оформившей некоторые чисто косметические «реформы» политической системы.
А так, по мнению наблюдателей, большинство узбекистанцев придерживается «своей» идеологии, которая в просторечии формулируется как «тинчлик – арзончилик». При этом «тинчлик» - просто мир, спокойствие. Эксперты могут перевести это слово еще и как безопасность, состояние защищенности государства, общества. «Арзончилик» можно перевести как «дешевизна» хотя бы продуктов и необходимых услуг. Синоним - «доступность» (жилья, образования, газа, электроэнергии, свободы передвижения и т.д.).
Конечно, такое «помярковное» (терпеливое, толерантное) состояние общества не может быть вечным. Тем более что Узбекистан неумолимо приближается к смене политических элит. Но это уже совсем другая история.
Михаил Калишевский
Международное информационное агентство «Фергана»
