Самарканд и Ташкент – тезки.

В звуковой несхожести обоих названий в буквальном смысле заложены корни одной из самых замалчиваемых проблем современного Узбекистана – непрекращающегося культурного, бытового и языкового конфликта между узбеками и таджиками, который увенчал собой полтора тысячелетия тюркизации Средней Азии.

Кто эти люди на площади Регистан в Самарканде в 1910-м году?.. Фотография С.М.Прокудина-Горского

Конфликт этот – самая последняя, послесоветская глава вечного для человеческой культуры противостояния между кочевником и земледельцем, носителем преимущественно устной культуры конником и книгочеем-горожанином, которого конник может подчинить политически, но никогда – культурно.

Оба городских имени значат «каменный город», просто первое состоит из иранских asmara и kand, а во втором иранский «камень» заменен на тюркский tosh. Этот этимологический факт о блистательном центре недолгой империи Тамерлана и о нынешней узбекской столице отражает языковые перемены, произошедшие в среднеазиатском Междуречье, которое сейчас в основном занято Узбекистаном.

Чисто иранский термин сменился смешанным ирано-тюркским – точно так же, как говорящее на иранских языках население – как кочевое, так и оседлое – дополнилось или ассимилировалось пришлыми тюрками, чьи племена уже полторы тысячи лет десятками волн наводняют Среднюю Азию в своем порыве на теплый, богатый и цивилизованный юго-восток.

Одним из последних таких племен – точнее, племенных союзов – были узбеки, которые вышибли растерявших боевой пыл Тимуридов (хотя самый храбрый из них, Бабур, отхватил север Индостана, основав династию Великих Моголов) и основали государство Шейбанидов, вставшее рядом с великими мусульманскими державами позднего средневековья – могольской Индией, шиитским Ираном и османской Турцией.

Но ненадолго – распалось на три части, Бухарский эмират, Кокандское и Хивинское ханства, которые, в свою очередь, подчинились царской России. Русские застали и описали напряженность между разнородными тюрками (чьи племена только в прошлом веке начали искусственно вовлекаться в узбекскую, казахскую и т.д. «национальность») и оседлыми, ираноязычными «таджиками» или «сартами».

Политическая власть узбекских родов не оспаривалась никем – как и культурное превосходство носителей оседлой иранской культуры. При дворах эмиров и ханов стихи и проза писались на искусственно состаренном фарси, нашпигованном арабскими словами и цитатами из Корана, а в быту сохранялось двуязычие.

Литература на тюркских языках только начиналась, и, несмотря на таких первопроходцев, как Бабур в прозе и Навои в поэзии, навсегда осталась бледной тенью арабской и персидской литератур. Сильно тюркизированным был только нынешний узбекский восток – Ташкент и Ферганская долина, непосредственно вошедшие в Туркестанский край Российской империи.

В итоге чрезвычайно произвольного деления Туркестана, бухарских и хивинских владений на пять советских республик (неслучайно прямота, искусственность внутрисоветских республиканских границ походили только на четкие, ровные линии между африканскими государствами, проведенные бывшими европейскими колонизаторами) Узбекистану достались самые плодородные, населенные и культурные земли, в число которых вошли Самарканд, Бухара и Хива.

Весь советский период был ознаменован принудительной официальной узбекизацией Узбекистана, таджикизацией Таджикистана – и дальше по списку – но при этом вниманием к правам нацменьшинств (школы, газеты, квоты в ВУЗах). Ко времени советского развала официальная статистика насчитала в УзССР чуть меньше миллиона таджиков на 14 миллионов узбеков и полтора миллиона русских.

Хотя языковая среда центрального Узбекистана – Самарканда и Бухары в первую очередь – оставалась совершенно другой, потому что воздух этих городов был наполнен певучей таджикской речью, и большая часть местных без малейшего напряжения переходила с языка на язык и обратно.

Сейчас этой речи не стало меньше, но на бумаге таджиков совсем немного – государственная статистика утверждает, что их меньше 5 процентов на уже 30 миллионов населения. Но в Душанбе озвучены мнения о том, что узбекистанских таджиков миллионы и чуть ли не столько, сколько всего населения в Таджикистане.

Но узбекские власти заставляют их записываться узбеками в официальных документах, в школах не учат на родном языке, а в учебниках замалчивают ведущую роль таджикского культурного субстрата в формировании современной узбекской культуры, литературы, музыки.

И таджики отвечают как могут. В Самарканде и Бухаре попытки заговорить на ташкентском диалекте узбекского языка часто пресекаются переходом собеседника на русский. Многие местные таджики по-прежнему считают себя культурнее, выше и породистей пришлых узбеков, и переход на русский для них – наименее болезненный способ снять языковое напряжение.

Причем в поисках культурной модели таджики эти не смотрят на рахмоновский Таджикистан, являющий сейчас довольно жалкое зрелище «государства-неудачника», где нищета, коррупция, наркоторговля и элементарная нехватка пахотных земель никак не компенсируются попытками «возрождения арийской культуры» и воспеванием прошлого времен Саманидов (столицей своей имевших Бухару). Нынешний Иран им тоже чужд – как государство не вполне вменяемой политической направленности, которое культурно не влияет на узбекистанских таджиков никак.

Поэтому таджикская гордость – явление обособленное, усугубленное нехваткой современной литературы на таджикском языке, который вытеснен в устную, бытовую речь. Гарантия карьеры – владение узбекским, английским, русским. Желание перебраться в Ташкент ограничено сложностями с пропиской и нежеланием столичных узбеков принимать пришлых таджиков на равных правах. Поэтому многим таджикам проще ехать в Россию, Южную Корею и в Америку – количество самаркандских семей и кланов, с «зеленой картой» сорвавшихся в Америку, растет с каждым годом.

Узбекизация Узбекистана осложнена парадоксом властной верхушки, которая в последние советские годы происходила в основном из Самарканда. В итоге получается, что обузбеченные – и обрусевшие в коммунистическую эпоху – властители-самаркандцы с таджикскими и иранскими корнями продолжают и подстегивают процесс «ковки» моноэтничного государства по европейскому образцу, забывая как о кровавых последствиях таких начинаний, так и об отличиях середины Азии от европейских окраин.

И оказываются в роли недалеких завоевателей-кочевников, которые не видят дальше длины собственного копья, в роли мелких фюреров с лозунгами вроде «один вождь – один народ», которые считают, что признание не просто прав, но и количества крупнейшего нацменьшинства разорвет единство государства с великим будущим.

В роли самых настоящих оборотней-перерожденцев, которые зажимают права собственных предков, родни и соседей, забыв свой род – и совершив одно из самых страшных преступлений в своде правил даже самых жестоких и далеких от цивилизации племен. И доказывая этим, что прошлый блеск средневекового Самарканда не идет ни в какое сравнение с убожеством и скудоумием современного официального Ташкента, несмотря на то, что города эти – тезки.

Международное информационное агентство «Фергана»