Последние лет десять среди большинства футурологов, политологов, экономистов и публицистов неоспоримым и, похоже, самым модным тезисом является скорый и неизбежный «конец однополярного мира» (Pax Americana), необратимый «упадок» Запада и превращение XXI века в «век Азии», который сформирует совершенно новый мировой баланс сил. Лидирующую роль при этом якобы будут играть, прежде всего, такие страны, как Китай и Индия. (В более широкий круг новых лидеров чаше всего добавляют Бразилию, гораздо реже Россию, а иногда и некий «исламский центр силы»).

В рамках данной прогностической парадигмы обычно конструируется и модель геополитического будущего отдельных регионов, в том числе Центральной Азии, где после вывода войск НАТО из Афганистана, как полагают многие эксперты, произойдет резкое ослабление позиций США и Запада при установлении в этом регионе едва ли не гегемонии Китая. Менее «категоричный» вариант – раздел сфер влияния в регионе между Китаем и находящимися с ним на том или ином уровне партнерства (и одновременно соперничества) Россией, Индией, Ираном, Пакистаном, Турцией, арабскими «нефтяными шейхами» и пр. Однако и при этом варианте с большей или меньшей степенью уверенности утверждается, что США и Запад уйдут с первых позиций в регионе, что, впрочем, якобы будет отражать принципиальные изменения в глобальной картине мира.

Не новая «мода»

Подобные настроения (и построения) довольно емко описаны в одной из недавних публикаций лондонской газеты Ashark Alwasat: «Вопрос ходит по кругу в интеллектуальных сферах по всему миру. На днях известный китайский аналитик сказал в беседе на «Би-би-си»: «Европа давно уже превратилась в музей для туристов из развивающихся стран. В Нью-Дели в любом приличном обществе за обедом вспыхивает полемика о том, быть ли Индии владычицей мира, в которой стороны обязательно  приходят  к единодушному мнению: это лишь вопрос времени. В Тегеране и дня не проходит, чтобы официальные информагентства не публиковали очередной прогноз – скоро, скоро околеет Большой американский сатана. Президент Ахмадинежад густо перчит любое свое выступление щелкающей, как удар бича, фразой «с Америкой покончено!», подкрепленной энергичным взмахом руки. В Европе и Соединенных Штатах разговоры о скором упадке породили целую индустрию, получившую название «деклинизм». Европейские и американские телеканалы гоняют в эфире бесчисленные ток-шоу со звездами-деклинистами. Одни из них убеждают Запад грациозно откланяться и вежливо прикрыть за собой дверь. Другие настаивают на том, что Запад все же вправе рассчитывать хотя бы на «приставной стульчик у грядущего банкетного стола». «Пост-американский мир», «Конец Запада»… Тома с  броскими заголовками громоздятся на полках книжных магазинов европейских столиц».

Нельзя, между тем, не отметить, что «модная» тема «упадка Запада» только на первый взгляд кажется чем-то новым. На самом деле она имеет длиннейшую историю, причем Шопенгауэр, еще в ХIХ веке оповестивший мир о начале упадка западного общества, был в этом деле далеко не пионером. Можно вспомнить также о более поздних негативных прогнозах, например, в адрес тех же США - ведь после ухода американцев из Вьетнама в 1975 году тоже было достаточно много разговоров о конце эпохи американского лидерства. А потом в Белый дом пришел Рональд Рейган. Примерно в тот же период Великобританию называли «больным человеком Европы» и пророчили ей всяческие беды. Но все это оказалось лишь прологом к блистательной эпохе Маргарет Тэтчер, превратившей британскую экономику в одну из самых передовых в Европе и вернувшей Соединенному Королевству позиции среди самых влиятельных держав мира. Надо сказать, что та же Европа уже многие десятилетия колеблется между чрезмерным оптимизмом и приступами «европессимизма». Однако предсказания упадка Европы обладают одной главной особенностью – постоянной неспособностью реализоваться. Вспомним хотя бы, как в 1980-е годы аналитики всю дорогу говорили о «евросклерозе», но в последующие десятилетия Европа показала впечатляющий экономический рост и институциональное развитие. Причем ранее прогнозисты «упадка», в основном, пользовались доводами более логичными и убедительными, чем их современные коллеги. Сейчас же некоторые из них, например, утверждают, что коль скоро США уступают Индии в количестве мобильников, то они – в упадке, а Индия – на подъеме.

Это упадок?

Безусловно, наиболее серьезным доводом в пользу тезиса об «упадке» Запада является обострение экономических проблем, таких как нарастающий государственный долг и связанная с этим общая нестабильность финансовой системы, высокий уровень безработицы, снижение зарплат, растущее социальное неравенство и т.д. Все это, конечно же, ограничивает глобальные возможности Запада и существенно снижает его активность на международной арене, что особенно отчетливо проявилось во время президентства Барака Обамы. Характерно, что снижение этой активности происходило параллельно со снижением доли США в совокупном мировом ВВП: если в 2000 году она составляла 61% совокупного ВВП других стран «большой двадцатки», то к 2010 году эта цифра упала до 42%. В 2000 году ВВП США превышал китайский более чем в восемь раз, а в 2011 – всего лишь вдвое.

И все же, хотя экономические перспективы США не так благоприятны, как прежде, трудно назвать их мрачными. В абсолютных цифрах в США за последнее десятилетие наблюдался рост. В 2000-2010 годах ВВП США вырос на 21%, несмотря на негативные последствия рецессии 2008-2009 годов. Даже несмотря на неудачи в борьбе с проблемой долгов и дефицита госбюджета, а также снижения кредитного рейтинга страны, рынки проявляют живой интерес к американскому доллару и облигациям, подтверждая роль США как самой подлинно безопасной гавани для бизнеса всего мира (при всем том, что кризис был вызван самой Америкой). Похоже, экономическая неопределенность только подкрепила статус доллара как мировой резервной валюты, а все разговоры на тему создания альтернативной мировой валюты до сих пор остаются по большей части лишь разговорами.

В сфере энергетики, откуда сейчас исходят серьезнейшие угрозы мировой экономике, переломным событием последнего десятилетия стали инновации в нетрадиционные нефтяные и газовые ресурсы, и здесь первенство принадлежит американским компаниям. Сегодня США занимают первое место в мире по добыче природного газа, они кардинально снизили свою зависимость от импорта нефти. Кроме того, они являются крупнейшим в мире экспортером продовольствия, что дает Америке свободу маневра в случае ценовых шоков или дефицита.

С точки зрения демографии, Соединенные Штаты находятся в более благоприятном положении, чем другие крупные экономики. Население США в 2010 году составляло 310 миллионов человек, увеличившись с 2000 года на 10%. То есть прирост населения США был на 10% выше, чем в Японии и на 13% выше, чем в России. Что касается Китая и Индии, то в США прирост населения был чуть выше, чем в Китае (на 0,16%) и чуть ниже, чем в Индии (примерно настолько же). Но важны не столько абсолютные цифры, сколько состав населения: соотношение трудоспособного населения и иждивенцев. По сравнению с большинством развитых экономик и Китаем, демографический состав США выглядит довольно прилично. Ожидается, что к 2050 году население США увеличится более чем на 100 миллионов человек, а рабочая сила вырастет на 40%. Сравните с Китаем, где работоспособное население уже сокращается.

Даже при тех проблемах, которые испытывает с демографией «стареющая» Европа, «старина Запад» выглядит в этой связи совсем не плохо. Ему не грозят демографические взрывы, которые потрясают «развивающиеся нации». Избавлен он и от «изысков» государственной политики, регулирующей рост населения, подобной китайской: одна семья - один ребенок. Не грозит ему и провал в демографическую «яму», как это имеет место в России.

Да и в целом, даже при нынешней глобальной рецессии, экономика Запада демонстрирует пусть скромные, но все же показатели роста. Да, многие страны этого самого Запада имеют колоссальные долги, достигающие порой ста процентов ВВП. Но как ни парадоксально, причина этого не в последнюю очередь в том, что бизнес желал инвестировать и кредитовать именно западные экономики. Невзирая на самую низкую в истории учетную ставку. Характерно, что, например, Иран, хотя и готов платить инвесторам по гораздо более высоким ставкам, привлечь иностранные инвестиции не может.

Если говорить именно о Европе, то она, несомненно, поставлена перед серьезнейшими проблемами, что во многом является расплатой за безоглядное следование политике «социального государства всеобщего благоденствия». Короче говоря, за неумение жить по средствам. Тем не менее, объективной предпосылкой выхода из тяжелого финансового положения является неоднократно доказавшая свою эффективность способность западной цивилизации к эволюции, самонастраиванию на меняющиеся реалии, и к самосовершенствованию. Подход ЕС, заключающийся в разделении полномочий, в заключении детальных договоров и в разрешении конфликтов с помощью многочисленных комитетов, может показаться громоздким и недостаточно эффектным, но он становится все более важным для решения многих вопросов в сегодняшнем взаимосвязанном и взаимозависимом мире. К тому же Европа сохраняет огромный потенциал – ЕС обладает крупнейшим рынком, на который приходится 17% мировой торговли (США - 12%). ЕС также оказывает половину мировой иностранной помощи (США - 20%).

Годится ли Китай на роль лидера?

Бурное развитие Китая в последние два десятилетия произвело такое мощное впечатление, что до сих пор в большинстве исследований и комментариев дальнейший рост экономической, политической и военной мощи этой огромной страны представляется бесспорным. Соответственно выстраиваются и прогнозы на лидерство Китая, как в региональном, так и в глобальном плане. Однако все отчетливее проявляются свойственные «китайскому пути» противоречия и негативные тенденции, которые делают подобные перспективы далеко не столь радужными. Естественно, это не могло не обратить на себя внимание обозревателей, в том числе и автора этих строк (см. опубликованную «Ферганой» статью Китай в ожидании «перестройки»?). Здесь же остается затронуть лишь ряд моментов этой обширной темы.

При всех своих достижениях последних десятилетий Китай должен осуществить масштабные реформы для того, чтобы вступить на путь превращения в современную страну «среднего уровня». Даже премьер Вэнь Цзябао признал, что китайская модель роста «нестабильна, несбалансированна, нескоординирована и неустойчива». Дело в том, что Китай, несмотря на «спринтерские» темпы своего развития, остается относительно бедной экономикой, а его рост опирается на обилие дешевой рабочей силы. Это весьма неоднозначный ресурс. Продолжая развиваться в направлении производства более качественных и, следовательно, более дорогих товаров, Китай не может оплачивать труд так же низко. А рабочая сила станет не только дороже, но и дефицитнее. В результате политики «одна семья - один ребенок» при повышении продолжительности жизни Китаю угрожает одновременно увеличение пожилого населения и сокращение рабочей силы, которая должна его содержать. Сегодня соотношение рабочих к пенсионерам составляет в Китае шесть к одному, но ожидается, что к 2040 году оно снизится до двух к одному.

Поскольку ВВП Китая в пересчете на душу населения составляет около 20% от американского, догнать США ему будет непросто. Так же непросто ему будет обеспечить постоянно растущий внутренний спрос (основная масса китайцев все-таки еще долго будет относительно бедной), а это необходимо в условиях снижения спроса на китайские товары на внешних рынках. В перспективе это грозит замедлением темпов экономического роста (собственно, оно уже происходит) и обострением социально-политических, экономических и межэтнических противоречий, которое китайскому руководству до сих пор удавалось сдерживать не только методами политической диктатуры, но, прежде всего, наращиванием экономического роста, что обеспечивало работой, повышало жизненный уровень и т.д. Получается замкнутый круг, грозящий взрывом, если не предпринять коренные реформы, включая политические.

Способность нынешнего китайского руководства провести такие реформы вызывает сомнения. А перспектива смены руководства не прибавляет стабильности. Прогнозы о том, что к середине века ВВП Китая превысит ВВП США, могут и сбыться, но вряд ли это что-нибудь принципиально изменит, скажем, в мировой финансово-экономической системе. В этой связи интересно мнение американского экономиста Чарльза Вулфа: «Как скоро юань сможет тягаться с долларом в качестве резервной валюты? Увеличение китайского товарооборота подсказывает ответ: скоро. Против этого я могу сказать, что китайское партийное государство, не подчиняющееся верховенству закона и опасающееся утраты контроля, не сможет и не захочет создать открытые рынки капитала, необходимые иностранцам для того, чтобы держать свои самые надежные активы в юанях. По крайней мере, на это уйдут не годы, а десятилетия». Добавим, что обвалить «долларовую пирамиду» Китай, чья экономика теснейшим образом переплетена с американской, вряд ли осмелится.

В принципе, схожие проблемы, связанные с дешевизной и дефицитностью рабочей силы и вытекающими отсюда проблемами, встают и перед Индией, где, кстати, тоже замедляются темпы роста и снижается инвестиционная привлекательность местной экономики. Другой вопрос, что наличие в Индии относительно стабильной системы политической демократии предполагает отличные от китайских методы решения этих проблем. К тому же здесь стремление к лидерству на том или ином уровне еще меньше предполагает какую-либо конфронтационность с США и Западом.

Сила «мягкая» и сила «жесткая»

Даже если мы ограничим понятие «Запад» Евросоюзом и Северной Америкой, исключив оттуда Австралию, Новую Зеландию, а также Японию и Южную Корею, которые тоже, в общем, являются «Западом», то и в этом случае «теория упадка» критики не выдерживает. В двух регионах при 10% всего человечества сосредоточено более 60% мировой экономики. На них приходится 90% общемировых патентов на изобретения и 80% всех глобальных научных и технологических инноваций.

Мы уже живем в так называемой информационной цивилизации, где лидерство и доминирование определяются позициями в области передовых информационных технологий. Сошлюсь на известного экономиста Михаила Делягина, которого, кстати, к американофилам не отнесешь. Скорее, наоборот. Так вот, Делягин вводит понятие «держав нулевого уровня». Чтобы было понятно, надо пояснить, что Делягин имеет в виду под «державами первого уровня»: это страны, занимающие передовые позиции в производстве информационных технологий, а именно Япония, Германия, Франция, Италия, Израиль и целый ряд других развитых стран. «Нулевой уровень» – это еще более высокий, вернее, наивысший уровень, уровень обладания «технологиями производства информационных технологий» (без тавтологии здесь не обойдешься). На этом уровне монополисты – только США и отчасти Великобритания, причем, как отмечает Делягин, конкурентов, способных подорвать эту монополию, не наблюдается не то что близко, но и в обозримом будущем. Более того, с каждым годом разрыв, причем разрыв качественный, даже между «нулевым» и «первым» уровнями лишь увеличивается, а обо всех остальных и говорить не приходится.

Добавим, что американская система высшего образования не имеет себе равных: в прошлом году в университеты США было зачислено рекордное число иностранных студентов — 725.000. Ни у одной другой страны нет большего потенциала для технологических прорывов: именно в США устремляются самые амбициозные предприниматели, именно они являются научно-исследовательским центром мира, а стартапы и венчурный капитализм Кремниевой долины служат примером для подражания.

Вот основа лидерства-доминирования США и Запада на весьма длительную перспективу, основа, позволяющая добиваться своих целей с помощью так называемой «мягкой силы». При этом экономическая, промышленная, финансовая и военная мощь (то есть «жесткая сила») превращается в производную от этой основы. Между тем, как отмечает, в частности, американский политолог Эдуард Моравчик, прогноз «упадка Запада» базируется на представлениях Realpolitik XIX века, согласно которой «сила связана с относительной долей совокупных мировых ресурсов, а страны постоянно находятся в борьбе друг с другом». Об этом же говорит и директор Европейского совета по внешним отношениям Марк Леонард: «Обычно считается, что время Европы давно минуло. Ее недостаток общей идеологии, ее разделенность, чрезмерное внимание к правовым системам, нежелание применять военную силу и склеротичная экономика резко отличают ее от США, которые стали более доминирующими, чем когда-то Рим... Но проблема заключается не в Европе - проблема в нашем устаревшем понимании того, что такое сила».

Впрочем, и в «жесткой силе» лидерство США и Запада в обозримом будущем вряд ли может быть поставлено под вопрос каким-либо другим «центром силы», даже активно наращивающим свой военный потенциал Китаем. Только Америка может перебросить своих солдат в любой регион земного шара: ведь американские вооруженные силы находятся в более чем 100 странах. ВМС США обеспечивают безопасность практически всех важных торговых путей, способствуя развитию глобальной торговли. США каждый год тратит на оборону больше, чем следующие 17 стран, вместе взятые. Та роль, которую они играют в сфере безопасности, позволяет Европе и Японии тратить меньше на оборону и больше - на другие приоритеты.

Но и Европа не выглядит здесь уж слишком «обессиленной». Тот же Моравчик подчеркивает, что европейские нации, по отдельности и вместе взятые, являются единственными государствами, кроме США, способными «оказывать влияние мирового масштаба во всем спектре силы, начиная с «жесткой» и заканчивая «мягкой» силой. По его мнению, мир является «двухполюсным», то есть «американо-европейским» и, скорее всего, «останется таким в обозримом будущем». Десятки тысяч европейских солдат задействованы за пределами своих государств в таких странах, как Афганистан, Киргизия, Таджикистан, Узбекистан, Босния, Косово, Кипр, Ливан, Джибути, Судан, Сьерра-Леоне, Конго, Кот-д-Ивуар, Чад, Габон, ЦАР, Кения и др. На Европу приходится 21% мировых военных расходов. Для сравнения: Китай - 5%, Россия - 3%, Индия - 2%, Бразилия - 1,5%. И если идея с созданием «армии Евросоюза» пробуксовывает, то в качестве ее замены, возможно, будет действовать активно формирующийся франко-британский военный альянс, уже проявивший себя в Ливии. И соответственно будет возрастать международная роль Великобритании и Франции, как вместе, так и по отдельности.

Парадокс: спрос на западное лидерство растет

И все-таки следует признать: глобальная роль Америки, а вместе с ней и всего Запада меняется, и, несмотря на то, что США остаются единственной сверхдержавой, их влияние в определенном смысле сократилось. И дело здесь не только, а, может быть, даже не столько в экономике. При Бараке Обаме в правящих кругах США весьма сильные позиции заняли, условно говоря, «изоляционисты», которые, используя усталость американцев от целого десятилетия непрерывных заморских войн, стараются проводить на международной арене как можно более «абстинентную» политику (политику «воздержания»). При этом они, по выражению известного американского политолога Иэна Бреммера, «неумно ставят на одну доску глобальное лидерство Америки и ее «мировой империализм». Говоря об «усталости» американцев, Бреммер заключает: «Даже сильнейшая команда нуждается в передышке. Вопрос в том, сколько она  продлится». Со своей стороны, могу добавить, что ни «изоляционисты» при Обаме, ни сам Обама у власти не вечны.

Тем более, как это ни парадоксально, появление новых претендентов-конкурентов только повышает спрос на лидерство США и Запада. Очевиднее всего это в Азии, включая Центральную, где почти все соседи Китая добиваются более тесных военно-политических связей с Вашингтоном, Лондоном и Парижем. Ведь, в конце концов, на кого им ориентироваться? Все, что связано с ростом влияния Китая, непредсказуемо, более того, пугающе. А все, что связано, например, с Россией, наоборот, предсказуемо, и если и не пугает, то разочаровывает. Что же для других гипотетических «патронов», то с ними связаны уж совсем мутные перспективы.

К тому же уж слишком односторонняя ориентация, скажем, тех же постсоветских элит Центральной Азии на кого-нибудь из конкурирующих стран-лидеров противоречила бы их традиционной политике балансирования между главными игроками и жуликоватой «торговле» с ними. Собственно, в нынешних условиях такая политика – едва ли не единственный способ сохранить «суверенность» местных элит. При этом сохранение и усиление позиций «далеких» США и Запада в качестве регионального противовеса «близким», а потому гораздо более опасным Китаю и России – необходимое условие проведения подобной политики. Не говоря уже о тех материальных и нематериальных выгодах, которые приносят тесные связи с такими «далекими» партнерами. Даже с учетом тех неудобств, которые приносят подобные отношения – необходимости изображать заботу о правах человека, более-менее мириться с «разлагающим влиянием Запада» и угрозы навлечь на себя «репрессии» со стороны России, а, может быть, и Китая.

О «репрессиях» в данном случае приходится говорить, в частности, потому, что на данный момент у России или у Китая не существует возможностей «привязать» к себе центральноазиатские государства путем конструирования неких интеграционных объединений. Ну, во-первых, потому, что вызывает большое сомнение способность главных конкурентов Запада в регионе создать привлекательную модель такой интеграции. А, во-вторых, и это, пожалуй, главное, данная неспособность вытекает из принципиальной невозможности интеграции авторитарных режимов именно в силу их авторитарности. Кстати, весьма подробно на этой теме остановились участники конференции казахстанского экспертного сообщества, которая состоялась в мае этого года в Алма-Ате. Так, по образному выражению главы фонда «Стратегия» Гульмиры Илеуовой, «авторитарные режимы не интеграбельны». Ее поддержал другой казахстанский эксперт Асылбек Бисенбаев: «Да, диктатуры не могут интегрироваться. Они могут поглощать друг друга, воевать друг с другом, расширять свои пределы, но не интегрироваться».

Учитывая определенные тенденции в Москве и Пекине, а также остроту противоречий между самими центральноазиатскими государствами (от территориальных претензий, разногласий по использованию водных и энергетических ресурсов до особенностей межличностных отношений местных лидеров), подобные «поглощения» и «завоевания» представить, конечно, можно. Но все-таки ситуация будет определяться, в первую очередь, процессами, протекающими внутри расположенных в регионе стран. И здесь, как подчеркивает, в частности, уже упоминавшийся г-н Бисенбаев, все будет зависеть от политической модернизации общества: «В результате рыночных отношений изменилась социальная структура общества, появились социальные группы, которые имеют политические интересы, не выраженные ни в парламенте, ни в политических партиях, ни в общественных организациях. А это напоминает ситуацию парового котла, который закрыт и перегревается. Это может привести к социальному взрыву. Единственное условие предотвращения взрыва — это реальная демократизация политической системы, что позволит обществу разговаривать с государством и разным социальным группам вести диалог между собой».

Отсюда логично вытекает, что чем дальше зайдет политическая демократизация и экономическая либерализация во всех странах региона, а также в России и в Китае, тем больше объективных предпосылок возникнет для успешной региональной интеграции (почти 70-летний европейский опыт – неопровержимое тому доказательство). Увы, подобный вариант развития представляется сейчас маловероятным. Столь же маловероятным в ближайшем будущем представляется и вариант, когда импульсы к этой демократизации и либерализации будут исходить из Москвы или из Пекина. А вот США и Запад объективно заинтересованы в таком варианте развития и, в принципе, должны бы ему поспособствовать даже с учетом всего цинизма-«прагматизма» их политики по отношению к центральноазиатским диктаторам.

Какова же альтернатива?

Стоит остановиться и на, мягко говоря, продуктивности прогнозируемых и явно желаемых многими «лидерских альтернатив». Об оправданных опасениях, существующих в центральной Азии в отношении, например, регионального лидерства Китая говорилось уже достаточно. А если представить Китай в роли «мирового полицейского»? Наконец, представьте себе мир, в котором крупнейшей экономикой становится гораздо более бедная страна — такая, как Китай. Готовность и способность тамошнего правительства к лидерству по таким вопросам, как изменение климата, нераспространение ядерного оружия, оказание помощи беднейшим странам вряд ли смогут сравниться с нынешним лидерством Америки в этих областях - и это еще одна причина, по которой Китай не скоро займет место Запада.

В качестве наиболее частой альтернативы нынешнему мировому порядку упоминается пресловутая «многополярность». Термин вроде бы новый, но в условиях «многополярности» человечество уже пожило. Тогда государства «среднего ранга», преследуя глобальные амбиции, рвались к мировому господству, что вело к многочисленным кровавым конфликтам. Между двумя мировыми войнами США пытались отсидеться в сторонке, тогда как СССР, Германия, Италия, Япония, Великобритания и Франция вступили в борьбу за защиту и расширение своих сфер влияния. Чем это кончилось – известно. Затем, в период «холодной войны», сформировался биполярный мировой порядок, в котором США и СССР возглавляли противостоящие политические блоки. Наконец, наступил период «монополярного» мира при абсолютном лидерстве США. Если нынешняя американская «передышка» затянется, это опять приведет к «мировому беспорядку», чреватому новыми катастрофами, пока не возникнет новое «глобальное равновесие сил». Вопрос, какое равновесие и какой ценой?

Впрочем, как уже говорилось, природа самого глобального лидерства меняется. Вернемся к точке зрения Иэна Бреммера: «Складывается ситуация, которую я называю «большим нулем»: это период, когда глобальное лидерство уходит на обочину. Такой мир будет менее продуктивным, более податливым на кризисы, но для США менее болезненным, чем для всех остальных. Если Америка сможет взаимодействовать с миром, в большей степени руководствуясь собственными интересами, результаты не замедлят себя ждать. Она получит возможность анализировать возможные выгоды и издержки, прежде чем вмешиваться в дела мира. Роль менее видная, но не надо путать это с упадком».

Может быть, «конец истории» все-таки наступит?

Если рассматривать Запад как образ жизни и систему жизненных ценностей, то есть как версию цивилизации, опирающейся на демократию, капитализм, суверенитет личности и верховенство закона, то он по большому счету практически не имеет серьезных идеологических противников за пределами Северной Кореи и закрытых традиционалистских сообществ, находящихся под контролем ультрарадикальных исламистов. Вспомним, что движущей силой той же «арабской весны» были слои общества, ориентированные именно на западные либерально-демократические ценности, которые как раз и свергли коррумпированные авторитарные режимы. Отдельный вопрос, почему затем на первый план вышли всякого рода исламисты. В данном случае важно, что они изначально находились вне революционных процессов, не инспирировали их и не контролировали. Показательно также, что даже в Иране параллельно с теократическим режимом существует прозападное сообщество, которое, несомненно, еще скажет свое слово.

При этом речь совсем не идет о выступлении в качестве некоей «пятой колонны», просто процесса глобализации и перехода к информационной цивилизации никто не отменял и вряд ли может отменить. И в этом смысле и Россия, при всех вывертах и колебаниях в ее истории, и Индия, и даже Китай, а вместе с ними те же постсоветские государства Центральной Азии уже давно уже ступили на стезю «вестернизации» - в разной, конечно, степени, но со всеми вытекающими отсюда последствиями. И тогда вроде бы логично термин «упадок» применить также к странам и регионам за пределами Европы и Северной Америки. Но все же вряд ли можно использовать этот термин по отношению к цивилизации, продолжающей являться своего рода образцово-показательным «эталоном», к стандартам которого стремятся все большие и большие «сегменты» человечества. Другими словами, Запад не просто находится в самом центре процессов глобализации, определяющих мировое развитие, но еще и стимулирует их.

В принципе ничего удивительного в этом нет, ибо Запад представляет собой пространство политической, экономической и культурной свободы, на котором проблемы социальной справедливости и равных возможностей решаются лучше, чем где-либо в мире. Безусловно, все это, даже сама цивилизационная идентичность Запада, сталкивается с угрозами – в частности, из-за демографических и этнокультурных проблем, связанных с иммиграцией «неинтегрируемых» сообществ, например, из мусульманских стран. Политические процессы внутри самих западных стран свидетельствуют о росте озабоченности «коренного» населения проблемами защиты своей «идентичности». Но и здесь некоторые алармистские предупреждения, ранее считавшиеся бесспорными, в последнее время выглядят не столь однозначно. В этой связи весьма интересно недавнее исследование Дуга Сандерса «The Myth of the Muslim Tide», подрывающее многие стереотипы: о тотальной неинтегрируемости мусульман-иммигрантов, об их поголовной «двойной лояльности» и склонности к поддержке экстремизма, а также о неизбежности «исламизации» Запада по чисто демографическим причинам. В любом случае, Запад имеет достаточно возможностей для того, чтобы сохранить свое громадное, ни с чем не сравнимое влияние, так как его конкуренты имеют дело с еще более серьезными вызовами.

А потому стоит, вероятно, формулировать проблему иначе: Запад на вершине исторического восхождения, прогнозы о его упадке и деградации преждевременны. Может быть, Фрэнсис Фукуяма со своей изруганной со всех сторон теорией «конца истории», то есть грядущего всемирного торжества западной цивилизационной модели, был не так уж и не прав. По крайней мере, точка в этой дискуссии еще не поставлена…

Михаил Калишевский

Международное информационное агентство «Фергана»