Все течет, все изменяется. Полсотни лет назад Владимир Семенович утверждал, что «на свете лучшей книгой считаю кодекс уголовный наш». Время прошло, история в очередной раз крутанулась по своей тошнотворной спирали, и появилось новое чтиво, ничем не уступающее любимой книге Высоцкого. И что интересно: роман с продолжениями, о котором расскажу дальше, переиздается всякий раз с новыми действующими лицами, у каждого из них своя и весьма «кучерявая» предыстория, но железная логика развития сюжета срабатывает безотказно – как, впрочем, и в том кодексе, который, на какой странице ни открой, всегда приводил на зону. Нервный читатель может не заглядывать в конец текста – end будет хоть и ничуть не happy, но известен заранее, так что чтиво это вполне заслуживает названия нервосберегающего.

Впрочем, хватит предисловий – речь идет о решениях нашей миграционной службы по обращениям людей, которые хотят получить в России убежище от преследований в своих странах. Тут и узбеки-таджики, и другие иностранцы (причем, отнюдь не только из СНГовии), которые по наивности своей представляли нашу необъятную чем-то вроде свободной демократической страны, где закон – это нечто хоть и строгое, но справедливое, одинаковое для всех, и если в нем чего написано, то так тому и быть.

Вот, к примеру, в российском законе «О беженцах», сочиненном когда-то на основе почти одноименной ООНовской Конвенции 1951 года «О статусе беженцев», указано, что беженец – это человек, который обоснованно опасается преследований на родине за политические и/или религиозные убеждения, по причине своего этнического происхождения или расы либо из-за принадлежности к определенной социальной группе.

Ну и идут они, сердешные, как за синей птицей, в ближайшее Управление ФМС России – вереницы искателей убежища, оставивших свою страну, дом и зачастую близких из-за реальной угрозы стать жертвами таких преследований. Там они рассказывают, как их прессовали на родине: кого – потому что молился не там, кого – за то, что лет 20 назад в школе учился не с тем или жил в детстве на одной улице с кем-то нехорошим. А кто и вообще ни сном, ни духом. Не поверите: один парнишка, обвиненный на родине в исламском экстремизме, в мечети сроду не бывал, а по-русски умел хорошо выговаривать только одно слово – «бухать».

Через три месяца те из заявителей, кого за это время не арестовали для последующей экстрадиции в страну исхода (что не такая уж экзотика – они ведь должны назвать свой адрес в России при обращении за убежищем), получают решение об отказе в предоставлении статуса беженца, где написано, что раз розыска нет, то и волноваться не о чем. Езжай, мил человек, домой с богом и ни в чем себе не отказывай. А если мы, паче чаяния, ошиблись и тебя там арестуют ни за что, вот тогда и приходи (этого, правда, не пишут, но явно подразумевают).

Ну а те, кто в розыске, получат свой отказ, скорее всего, уже сидя в СИЗО в ожидании выдачи на родину для уголовного преследования по тем самым липовым обвинениям, опасаясь которых, они и бежали из дома. И отказ этот будет аргументирован тем, что они не преследований за свои, например, убеждения опасаются, а хотят избежать ответственности за «содеянное».

Никаких сомнений в том, что это самое «содеянное» было-таки содеяно заявителем, у миграционной службы не возникнет: она объясняет, что обвинительные документы поступили к ней через российскую Генеральную прокуратуру, которая, мол, туфты не пришлет. Правда, Генпрокуратура играет здесь роль почтового ящика, пересылая в ФМС документы, полученные ею из страны исхода заявителя – но этого лучше не акцентировать, чтобы не портить имидж святой непредвзятости. По тем же соображениям не стоит вникать в содержание обвинений, чтобы не нарваться в них на явный абсурд и бьющие в глаза нестыковки. Увернуться от их анализа проще простого: хорошо помогает бесспорное утверждение, что ФМС не уполномочена проводить расследования по предъявленным обвинениям.

Между тем, никто и не просит ее что-то расследовать. Речь идет именно о содержании обвинений – о том, что же, все-таки, вменяется человеку, а вовсе не о том, виновен ли он в преступлениях, которые, кстати, могут и не считаться таковыми по российским законам. Занятно, что не смущают миграционную службу даже встречающиеся время от времени отказы Генпрокуратуры экстрадировать заявителя, причем как раз по упомянутой причине – ну не удается даже за уши притянуть к российскому УК то, за что человеку могут дома впаять лет 10-15 строгого. Не производят на ФМС впечатления и решения Верховного Суда, время от времени подтверждающего отмену некоторых (увы – далеко не всех!) из наиболее одиозных экстрадиций, в результате которых заявителей неминуемо запытали бы в родных пенатах.

Но обо всем этом защита будет твердить уже на следующей стадии обжалования отказа в статусе – в суде, который у нас, как известно, запредельно объективен, ни от чего вообще не зависим и насмерть стоит на страже прав человека в случае нарушения их государством (сомневающихся милости просим в любой из судов от тайги до британских морей, особенно в Московский городской – впечатлений хватит на всю оставшуюся).

В конце концов, «всестороннее изучение причин и обстоятельств, изложенных заявителем <…>, а также сведений, полученных при дополнительных собеседованиях», как сказано в требовании п.48 Административного регламента ФМС России по исполнению государственной функции по исполнению законодательства РФ о беженцах, благополучно сводится к направлению в ФСБ и МВД запросов о наличии либо отсутствии информации о его розыске в стране исхода. А дальше, в зависимости от результата, остается только выбрать подходящую мотивировку отказа в предоставлении статуса беженца: либо на основании отсутствия розыска (чего бояться-то?), либо в связи с его наличием («хочет скрыться от правосудия»).

Это самое «стремление избежать наказания на родине» в качестве основания для отказа в признании беженцем стоит особого внимания. Подразумевается, что раз тебя обвинили во всех смертных грехах безо всяких на то оснований, то ты, как честный человек, должен сломя голову мчаться к следователю, склепавшему из воздуха твое уголовное дело, и доказывать свою невиновность. И не моги сомневаться, что и следователь, и судья выслушают тебя внимательно, в полном соответствии с международными нормами в сфере прав человека и ни разу не перебивая, а потом растроганно попросят прощения и подарят цветы.

А что показания против тебя были выбиты тем самым следователем из твоего соседа, обвиненного в том же самом, подвешенного за что побольнее и потом осужденного тем же судьей лет на …дцать, так это, всего лишь твои пустые домыслы. Если же не хочешь экспериментировать, потому как уверен, что и сам повиснешь рядом с соседом, как только заартачишься и откажешься сознаваться в покушении на Александра Македонского по мотивам религиозного экстремизма, значит, ты и есть экстремист, а никакой не беженец.

Стоит ли при таком раскладе удивляться, что иной раз человек, которого на родине преследуют, к примеру, за то, что ходил не в ту мечеть, вдруг оказывается в розыске вскоре после обращения за убежищем, хотя перед этим в нем не числился? О да, не спорю – от случайных совпадений никто не застрахован!

Особенно впечатляют автора этих заметок дополнительные аргументы, практически всегда присутствующие в решениях миграционной службы. Она, судя по всему, искренне полагает, что если родственники заявителя – жена, дети, старики-родители, – не арестованы, то и его опасения подвергнуться преследованиям совершенно безосновательны. Интересно, сколько еще нужно накрутить кругов по пустыне, чтобы выветрилась из менталитета совковая уверенность в том, что судьба ЧСИР («членов семьи изменника родины») непременно и без вариантов должна постигнуть семьи всех поголовно политэмигрантов?

Так что прежде чем просить убежища, надо, видимо, для убедительности скормить правящему в стране происхождения Молоху всю свою родню. Правда, не факт, что поможет – скорее всего, такому заявителю объяснят в каком-нибудь из территориальных управлений ФМС, что по сведениям МИДа России, население его страны составляет вон сколько миллионов человек, большинство из которых все еще живет, хоть и не слишком здравствует. А посему, раз его превосходительство всенародно избранный г-н Молох стрескал на завтрак именно его жену и детишек, это наверняка неспроста – небось, они чем-то особенно раздразнили его аппетит.

В общем, нет на свете более однообразного чтива, чем эти самые решения об отказе в предоставлении статуса беженца. Будь ты родом хоть из Узбекистана, хоть из Таджикистана или, например, окажись на свою беду узбеком с юга Киргизии – все едино. Прочитав такое решение, узнаешь, наконец, что на твоей родине расцвет демократии, покой и благолепие (ну разве что с точностью до отдельных неизбежных и необходимых перегибов), закон – скала, перед которой равны все, от любимого президента до последнего погонщика ишака. Так что беды твои попросту приснились тебе в страшном сне и никакого отношения к критериям понятия «беженец» не имеют.

И не забудь: если ты не в розыске, то опасаться тебе нечего, а если в розыске, значит, твой дом – тюрьма. А беженцем в России может быть только тот, чьи обстоятельства не подпадают ни под первое, ни под второе условие.

Понятно, или еще разок повторить?

Елена Рябинина, руководитель программы «Право на убежище» Института прав человека

Международное информационное агентство «Фергана»