Ма Джунин, фото из книги Хопкирка Setting the East Ablaze

События в эмигрантском Синьцзяне конца 1920-начала 1930-х годов поразительно схожи с событиями тех лет в Афганистане. Русским в Китае, подобно бухарским эмигрантам в Афганистане, пришлось быть вовлеченными в чужую для них войну. Восставший Синьцзянь, подобно русской Средней Азии и Афганистану, выдвинул из среды мусульманского населения своих героев. Об одном их них – дунганском генерале Ма Джунине и роли белоэмигрантов в его судьбе пойдет речь в настоящем очерке. Этим рассказом таджикского историка Камола Абдуллаева мы завершаем цикл исторических очерков о среднеазиатской эмиграции 1917-1934 годов.

* * *

ОБ АВТОРЕ: Камолудин Абдуллаев - кандидат исторических наук (1983 г.), независимый исследователь, автор нескольких книг по ранней истории Советской Средней Азии и Таджикистана, а также гражданской войны в Таджикистане. Живет в Душанбе.

Эмиграция первых послереволюционных волн не знала национального различия; она охватила все без исключения народы и этнические группы региона. Ее невозможно изучать с сугубо национальной – узбекской, русской, туркменской, казахской, таджикской или какой-либо другой – перспективы. Под «среднеазиатской» эмиграцией в настоящем исследовании подразумеваются не только таджики, узбеки, туркмены и прочие, но и те российские граждане-немусульмане, которые бежали из региона Средней Азии в сопредельные страны. Это, главным образом, русские белогвардейцы и члены их семей, бежавшие из южной Сибири и Семиречья в Западный Китай (большей частью в Илийский край). Многие из них, будучи этническими русскими, украинцами и пр., были связаны своим происхождением с Центральной Азией. К ним относятся семиреченские и оренбургские казаки. Другие, как побежденные белогвардейские генералы Дутов, Бакич и Анненков, стремились именно в этом регионе найти союзников, чтобы возобновить усилия по освобождению своей родины – России.

События в эмигрантском Синьцзяне конца 1920-начала 1930-х гг. развивались параллельно афганским, почти не пересекаясь. Но вместе с тем, наблюдается их поразительное сходство. Русским в Китае, подобно бухарским эмигрантам в Афганистане, пришлось быть вовлеченными в чужую для них войну. И там и здесь главным их мотивом было физическое выживание в незнакомой и враждебной обстановке. Восставший на рубеже 20- и 30-х годов Синьцзянь, подобно русской Средней Азии и Афганистану, выдвинул своих героев из среды мусульманского населения. Об одном их них – дунганском генерале Ма Джунине (Ma Chung-yin) и роли белоэмигрантов в его судьбе пойдет речь в настоящем очерке.

Немного истории

В период с 1916 по 1928 гг. - от смерти отца китайского милитаризма Юань Шикая до формального объединения под властью Чан Кайши - в Китае фактически существовало два правительства: северных милитаристов в Пекине и Сунь Ят-сена в Гуанчжоу. Этот период китайской истории оценивается по-разному. Западные исследователи считают, что господство милитаристов было отмечено хаосом и тщетными попытками добиться воссоединения Китая. Они совершенно справедливо указывают на политическую слабость и коррумпированность местных правителей того периода. Но в тоже время указывается, что милитаристы выполнили очень важную роль, избавив китайскую политику от косности имперских чиновников. В коммунистическом Китае к милитаристам («джунфа») относятся отрицательно, ссылаясь на разгром партией Гоминьдан коммунистов в Шанхае в 1927 г. С тех пор в официальной китайской историографии милитаристы изображаются компрадорским классом, прислуживавшим западному империализму.¹

Китайские милитаристы, взяв себе титул «дуцзюня» (советника по военным делам или военного губернатора), обладали почти неограниченной властью в своих провинциях. Они выполняли несвойственные им гражданские функции, при этом отдавая предпочтение применению военной силы. Во внешнеполитической деятельности они проявляли полную самостоятельность. В частности, губернаторы северных провинций строили свои взаимоотношения с русскими - как белыми, так и красными - исходя из своих собственных интересов. Более того, китайцы оказывали знаки внимания беглым белогвардейцам, нашедшим в марте 1920 г. приют в Синьцзяне. Это выразилось, в частности, в том, что милитаристы брали на службу русских офицеров. Согласно советско-китайскому соглашению 1924 г., пекинское правительство обязывалось не брать бывших российских поданных на службу в китайскую армию. Однако это условие выполнялось далеко не всегда. В результате, остатки белых армий оказались не только свидетелями, но и участниками развернувшейся в 1920-х и 1930-х гг. внутренней войны и борьбы за власть и влияние различных китайских маршалов и генералов.

Восстание в Хами

Отдаленный от центральных, восточных и южных провинций Синьцзянь не был в центре боевых действий милитаристов. Губернатор провинции хитроумный Ян Цзен-синь (правил в 1911-1928) придерживался политики нейтралитета во внутренних китайских делах и, независимо от центрального правительства, установил деловые отношения с большевиками в Верном и Ташкенте. Не обладая крупной армией и поддержкой китайского (ханьского и манчжурского) населения, составлявшего около 5 % от общего числа, ему удалось не только сохранить эту тюркско-мусульманскую провинцию в составе Китая, но и защитить ее от большевистского влияния. Всесильная власть губернатора Ян Цзен-синя закончилась в июле 1928 г. В результате заговора, организованного комиссаром по национальным делам провинции Фан Яо-нанем, он был убит. Тогда же в Синьцзяне, как и в других провинциях признавших власть нанкинского (национального) правительства, было образовано местное национальное правительство во главе с Чин Шуженем (Цзинь Шужень, Chen Shu-jen).² Чин происходил из китайцев хань соседней Синьцзяню провинции Ганьсу. С китайской точки зрения, его правление, длившееся пять лет, нельзя признать удачным из-за коррумпированности чиновников, непомерных налогов взимавшихся с населения и, самое главное, допущенного им обострения отношений между мусульманами и китайцами (ханьцами).³

Изменение политики по отношению к мусульманам было одной из принципиальных ошибок Чина. Он отказался от политики строгого, но разумного удерживания, проводившейся его предшественником, в пользу прямого нажима. Когда в марте 1930 г. скончался местный правитель города Кумула (по-китайски: Хами), уйгур по имени Максуд шах, китайцы вдобавок к увеличению поборов, попытались навязать мусульманам прямую китайскую администрацию, ликвидировав прежнюю, основанную на патронаже местных, лояльных им правителей. Надо сказать, что после захвата Синьцзяня Цзо Цунтаном (губернатором Шэнси и Ганьсу) в 1870-х гг., некоторым районам провинции было разрешено сохранять полу-автономию, нечто вроде владений раджей в Британской Индии. Сам Максуд шах – правитель Кумульского ханства, которого прозывали «Властелином Гоби» был лояльным китайцам правителем.⁴ В 1930 г. Чин Шужень положил конец последнему независимому ханству Центральной Азии – Кумульскому, спровоцировав тем самым невиданное по силе мусульманское восстание. Более того, он переселил в Синьцзянь своих земляков - голодающих ханьцев из соседней провинции Ганьсу.

Такая политика означала агрессивную китайско-ханьскую колонизацию края. Замена косвенного контроля региона прямым правлением из Урумчи и Пекина и постепенное превращение тюрков Синьцзяня в конфуцианских китайцев, предпринятое в самом конце 1920-х гг. было продуманной политикой нового национального правительства.⁵ Она сопровождалась притеснением и дискриминацией мусульман. При Чине китайцы поощряли расовые предрассудки, допускали пренебрежительное и даже враждебное отношение к исламу и мусульманам. В частности, под предлогом недопущения вывоза денег из пределов провинции, запрещалось совершать хадж в Мекку.⁶

Новые власти поддерживали распространение китайского языка за счет притеснения местного. Они также поощряли браки китайцев на местных мусульманках, что было недопустимо с точки зрения исламских канонов. Эти и другие причины вызвали народное восстание, начавшееся в Хами в конце 1930 г. Непосредственным поводом для восстания послужил факт изнасилования местной девушки китайским сборщиком налогов.⁷ Восстание было поднято уйгурами (оседлыми тюрками-мусульманами), на помощь к которым в начале 1931 г. прибыл из Ганьсу молодой мятежный китайский мусульманский генерал, дунганин Ма Чжунин.

Ма Джунин – предводитель повстанцев

Ма Чжунин, которого также называли “Большой конь”⁸ - еще один амбициозный претендент на владение “среднеазиатской империей». Подобно своему предшественнику сарту (по другим сведениям: таджику из Ходжента или Ташкентского оазиса) Якуббеку Бадавлету (1820-1877), он призывал к религиозной и этнической солидарности во имя достижения независимости Синьцзяня, а может и всей Средней Азии. Известный знаток Средней Азии швед Свен Хедин, путешествовавший в то время по Западному Китаю, писал, что Ма считал себя Тамерланом и мечтал завоевать весь мир с помощью Германии, Турции и России.⁹ Он был представителем влиятельного дунганского клана Ма. Дунганские вооруженные силы Ганьсу были фактически независимыми хотя номинально считались 36-й Дивизией Китайской Национальной Армии Чан Кайши. Командир Дунганской дивизии 22-летний генерал Ма Джунин некоторое время обучался в военной академии Гоминьдана, но устав от скучных лекций, быстро вернулся домой и вскоре взял всю прилегающую к Синьцзяню западную часть Ганьсу под свой контроль.¹⁰ В отличие от синьцзяньских уйгуров, Ма был не тюрком, а дунганином, то есть китайским мусульманином. Однако он недолюбливал ханьцев и симпатизировал синьцзяньским и среднеазиатским мусульманам. Восстание мусульман в Синьцзяне давало Ма Чжунину шанс направить его против “неверного” китайского правления и возглавить самому борьбу за некую мусульманскую империю в Западном Китае и Средней Азии. Так, в 1930 г. Синьцзянь был вовлечен в “джихад” против китайских властей, который длился четыре года и стоил 100 000 жизней ханьцев, манчжуров, уйгуров, дунган, казахов, киргизов, русских, узбеков и монголов.

Ситуацию осложняло то обстоятельство, что хамийские тюрки восстали против местных властей, которые подчинялись Нанкину номинально. О сепаратизме, то есть отделении провинции от Китая, в начале восстания не было и речи. Восстание кумульцев (хамийцев) было направлено не столько против центрального правительства, сколько против местной власти. К тому же, к восставшим уйгурам пришла помощь от китайца-мусульманина, который обожал Чан Кайши и его националистическое, нанкинское правительство. К слову сказать, против урумчинского правительства выступали и собственно ханьцы, в частности, противники губернатора. Проживавшие в провинции монголы заняли нейтральную позицию. И, наконец, тюрки и дунгане, хоть и объединенные одной религией, видели свое будущее по-разному. Между ними всегда сохранялись различия, в том числе расовые и языковые. Эти различия стали причиной острой межфракционной борьбы как между дунганами и тюрками, так и между самими тюрками.

Тем не менее, в начале восстания Ма удается объединить и тех и других. В апреле 1931 г. Ма Чжунин организовал осаду Комула. Тогда же объединенные силы уйгур и дунган двинулись на юг – в Хотан и Яркенд. Китайцы не могли остановить мусульман, уничтожавших “неверных” (как мирных, так и вооруженных) в огромном количестве. Тем временем, русские эмигранты организовали отряды самообороны в северном - Илийском районе. В начале 1931 г., когда движение еще не приняло больших размеров, русские в Или организовали отряд из 3-х сотен.¹¹ У Турфана (город на полпути от Урумчи до Хами) Ма получил отпор благодаря, главным образом, умелым действиям русских пулеметчиков. В Урумчи также был набран конный русский отряд в количестве 180 человек, и была принята на службу бывшая батарея атамана Анненкова. Командовал отрядом сотник Франк, а батареей - полковник Кузнецов. Русские военные части вступили в военные действия, в результате которых восставшие отступили: дунгане обратно к себе в Ганьсу, уйгуры - в горы. Опасаясь нового наступления, китайцы решили мобилизовать всех русских эмигрантов из остатков отрядов Дутова и Анненкова. Мобилизация, как оправдывались позже сами русские, была принудительной. Было, по их словам, объявлено, что те, кто не пожелает пойти на китайскую службу, в 24 часа будут высланы в СССР.¹² Другой автор указывал, что Чин приказал арестовать русских женщин, чтобы заставить их мужей воевать на стороне китайцев.¹³ В результате был набран отряд из двух пехотных и одного кавалерийского полка, равный китайской дивизии - 1, 5 тысяч человек. Возглавил его бывший ближайший сподвижник Дутова, полковник генерального штаба Павел Петрович Паппенгут.¹⁴ По сведениям самих китайцев и находившихся в провинции европейцев, русская эмиграционная армия (по-китайски: «куея чун») явилась наиболее боеспособной частью китайских войск.

В октябре 1931 г. Ма получил ранение и отступил в Ганьсу. Восстание, тем временем, развивалось своим ходом, перекидываясь на другие районы провинции.

Позиция СССР

А как отнесся СССР к восстанию дунган и уйгур? Отношение Советской власти к событиям в Синьцзяне в начале 1930-х гг. было неоднозначным. Традиционно, СССР имел достаточно миролюбивые отношения с китайской администрацией провинции. Соответственно, мирные аккорды преобладали в отношении китайцев к Советской власти. Губернатор в Урумчи проводил собственную советскую политику, игнорируя центральное правительство и развивал различные контакты с сопредельными территориями СССР. Основой такого согласия было не что иное, как общее желание русских и китайцев сохранить свою власть на этих отдаленных мусульманских окраинах. Согласно советско-китайского договора 1924 г., Советский Союз оказывал помощь синьцзяньскому правительству, снабжая его военным снаряжением. В Урумчи 8 советских аэропланов с советскими летчиками находились в качестве гаранта баланса имперских интересов в Западном Китае.

В начале 1930-х гг., когда восстали кумульцы, Советское правительство встало перед знакомой дилеммой: поддержать ли народное восстание во имя идей “мировой революции” или спасти феодально-милитаристский режим соседней страны?

Без сомнения, Ма способствовал росту национального самосознания дунган, уйгуров, казахов, киргизов, а также монголов и объединял их в общей борьбе против китайского владычества. С этой точки зрения он был союзником коммунистов. Эмигрантские источники свидетельствуют, что китайские мусульмане получали оружие из России, доставлявшееся через Внешнюю Монголию.¹⁵ На протяжении 1930-х и 1940-х гг. СССР оказывал всевозможную, в том числе военную, помощь восставшим национальным меньшинствам Синьцзяня.

С другой стороны, Советское государство никогда не игнорировало свои собственные национальные интересы, даже если они противоречили большевистской доктрине. Москва не могла в открытую помогать местному восстанию в отдаленном районе Китая, потому что эта поддержка могла угрожать советско-китайским отношениям и получить неблагожелательный отклик среди третьих стран. Кроме того, СССР знал, что в окружении Ма Чжунина находились японские милитаристы и турецкие националистические агенты и это могло повредить советским интересам в регионе.¹⁶ Перспектива образования под своим боком тюркско-мусульманского националистического антисоветского государства их совершенно не устраивала.

Однако более правильным было бы рассматривать события в Синьцзяне с позиций китайской революции 1924-1927 гг. и политики Сталина на Востоке. После не совсем удачных опытов на Среднем Востоке, СССР и Коминтерн в своей восточной стратегии основное внимание стали уделять именно Китаю. Главной составляющей их политики была опора на националистическую партию Гоминьдан, во главе с видным революционером Сунь Ят-сеном. Заигрывания РКП (б) с Гоминьданом удерживали Сталина от действий, которые могли быть расценены Сунь Ят-сеном, а после его смерти в 1925 г. Чан Кайши, как угроза единству Китая. В то же время, СССР не мог прямо помогать китайцам, которые подавляли мусульман в Китае. Судя по всему, в конце-концов в Кремле была подготовлена двухходовая комбинация. Первым ее шагом было взятие ситуации под контроль путем поддержки обеих сторон и перевода конфликта в состояние продолжительной войны. При этом закрывались пути каждой из противоборствующих сторон к единоличному доминированию. На втором этапе предполагалось вмешательство и поддержка китайцев в их борьбе против мусульман для того, чтобы диктовать условия ослабленному союзнику и усилить, таким образом, советское влияние в регионе. Был также разработан специальный подход к побежденным мусульманам. Предполагалось взять их руководителей под покровительство Москвы и предоставить им убежище (в частности, под предлогом приглашения на учебу в Коммунистический университет трудящихся Востока), с тем, чтобы использовать в дальнейшем в качестве потенциальной угрозы китайцам. Как мы убедимся ниже, СССР успешно реализовал эту схему. Важным шагом для ее воплощения явился незаконный, по сути, договор с СССР заключенный Чином в октябре 1931 г. Он предоставил Советской стороне неограниченные торговые преференции в ответ на оказание военной помощи провинциальному правительству.¹⁷ Согласно этому договору, СССР открыл 8 торговых представительств по всей провинции. Не секрет, что в их состав были включены профессиональные разведчики - эксперты в проведении «революционных войн».

Интересен и другой вопрос: почему русские эмигранты встали на сторону китайского меньшинства в этой ожесточенной борьбе? Вероятно, туда их привел элементарный инстинкт самосохранения. Мусульмане рассматривали и китайцев и русских как враждебных чужаков, “неверных”. Кроме того, к началу восстания часть русских уже имела китайское подданство и находилась на службе у китайцев. Вероятно, по указанным причинам русские поддержали китайцев в их противостоянии с мусульманами.

В литературе, особенно советской, много писалось об опасности английского, японского и даже турецкого проникновения в Синьцзянь. Тем самым оправдывалось советское вмешательство в китайские дела. На самом деле, все это время (1912-1944 гг.) Синьцзянь оставался на задворках мировой политики. Англия с ее военной немощью и обилием других проблем не интересовалась завоеванием этой отдаленной китайской провинции. Япония, занятая проблемами аннексии Манчжурии, также не предпринимала серьезных действий в Синьцзяне. Японский, а также турецкий след виден лишь в том, что дунганские и уйгурские лидеры имели при себе несколько инструкторов, которые были скорее военными авантюристами и индивидуальными джихадистами (в случае с турками и арабами), чем агентами своих правительств. Не то что дальнему зарубежью, даже нанкинскому правительству Чан Кайши было не до Синьцзяня. Ему приходилось основное внимание уделять борьбе с китайскими коммунистами и Японией. Конечно, Чан Кайши выражал постоянный интерес к тому, что происходило на северо-западе. Однако, его правительство испытывало недостаток ресурсов и политического веса, чтобы оказывать существенное влияние на события в Синьцзяне. Реальный политический вес Германии и Японии не шел ни в какое сравнение в советским влиянием. Вплоть до самого 1949 г. единственным реальным игроком на «синьцзяньском поле» оставался СССР. Во многом из-за отсутствия равных ему по весу противников, Советский Союз преуспел в этой приграничной провинции.

На мирный характер отношений правительства Урумчи и СССР оказал влияние тот факт, что оба режима были репрессивными. Их отличала крайняя подозрительность, непримиримость и жестокость к своим явным и мнимым противникам. В частности, политика насильственной коллективизации казахов и киргизов, проводившаяся Сталиным, оказала свое влияние на положение в районе китайско-советской границы в Синьцзяне, а именно в районе Тянь-Шаня, вдоль которого, с запада на восток простирается условная линия, разделяющая северный Синьцзянь от южного. В марте 1932 г. большое количество преследуемых войсками НКВД принарынских киргизов перешло границу. Возмущенные тем, что у них обобществляют скот и отбирают пастбища, киргизы, поддержанные своими китайскими собратьями, подняли восстание. Они громили пограничные посты, совершали набеги на советскую территорию. В результате этих действий весной того года было убито 37 советских военнослужащих и один китайский чиновник.¹⁸

Лояльное Урумчи правительство Кашгара (что на юге провинции), обеспокоенное киргизским бунтом под руководством Ид Мираба, собрало войска, в котором преобладали дунгане и под командованием бригадира Яна в июле 1932 г. отправило их в Тянь-Шань. Поддержанные советскими войсками, китайцы провели карательные операции против киргизских повстанцев. В составе китайских войск были в основном необученные, деклассированные криминальные элементы. Обкуренные опиумом, они жестоко расправлялись с киргизами. Прижатые к границе, некоторые из них были вынуждены спасаться там, откуда недавно их вынудили бежать – в СССР. Для того чтобы подчинить себе киргизов, Ян захватил 70 заложников из различных киргизских племен. Эти горцы были перевезены в долину – в Хотан и другие южные города, где они вынуждены были жить в непривычных для них условиях в качестве арестантов.

Таким образом, губернатор Чин сумел с пользой для себя воспользоваться передышкой, связанной с уходом Ма Чжунина в Ганьсу, и ценой больших жертв усмирить непокорных тянь-шаньских кочевников. Вместе с тем, тюрки Синьцзяня, в том числе киргизы, под руководством Османали и уйгуры кашгарца Тимура, явились свидетелями советско-китайского сотрудничества в деле подавления мусульманского восстания. Они также видели растущую военную зависимость провинции от СССР. Это еще больше убеждало их в необходимости самой решительной борьбы за независимость. Расправа над восставшими киргизами Ид Мираба, настроила кашгарских тюрков как против китайцев, так и против дунган.

«Христос воскрес, Синьцзянь воскрес!»

В первой половине января 1933 г., в истории Синьцзяня произошло важное событие, в котором решающую роль сыграли русские. Тогда, во время страшных холодов, восставшие мусульмане предприняли штурм Урумчи, поголовно уничтожая все китайское население. Командовал дунганским войском верный Ма Чжунину дунганский командир Ма Шинмин. Как вспоминал русский эмигрант Серебренников, за время этого похода отряд мусульман уничтожил до 20 тысяч китайцев. Когда дунгане достигли ворот Урумчи в феврале 1933 г., по утверждению Свена Хедина, свидетеля тех событий, китайцы оказались в полной растерянности. Губернатор обратился к русским за помощью, после того, как последним было отведено место в укреплении в китайской части города. Китайский чиновник Ай Чен-Ву, посланный в это время нанкинским правительством инспектировать Синьцзянь, писал:

«Артиллерийские залпы сотрясали окна. Мусульмане подошли к самым воротам (города). Единственной надеждой оставалась стойкая, пропитанная водкой когорта из 300 белогвардейцев, под командованием бывшего царского офицера Паппенгута».¹⁹

Сам Паппенгут, описывая это событие, был краток:

“Чтобы спасти себя и китайское население от поголовного истребления мы решились. Был выбран подходящий момент... после короткого боя город остался за нами.”²⁰

Хедин дает более подробные обстоятельства спасения Урумчи. По его словам, 21 февраля 1933 г. русские, количеством 300 бойцов, заняв позиции в западной части города, вступили в бой. Правительственные войска поддержали их, пустив в ход артиллерию, стрелявшую прямо по домам жителей. В ходе тех боев, китайцы подожгли целую улицу, носившую название «Улица Малой Религии» и населенную мусульманами. Два дня, по словам Хедина и Ай-Чен Ву, продолжалась настоящая бойня, сопровождавшаяся пожарами. Западные миссии, расположенные в Урумчи оказывали помощь раненным. Их поразила жестокость, проявленная обеими сторонами. «Людей не просто убивали, а терзали до смерти», вспоминал Хедин. По его словам, китайцами было казнено бесчисленное количество людей, заподозренных в симпатии к повстанцам. Шесть тысяч мирных жителей остались лежать мертвыми среди руин.²¹ Несмотря на проявленное упорство и огромные потери, повстанцы на следующий день отступили в горы. Город был спасен. Ситуация окончательно стабилизировалась по прибытии войск губернатора Чина. Затем отряд из 200 белоказаков нанес сокрушительное поражение отряду из 600 мусульман, спешивших на выручку повстанцам.²² Отступившее мусульманское войско на своем пути уничтожало всех, кто не желал присоединиться к восставшим. В этих боях русские, благодаря высокой воинской дисциплине и выучке, понесли сравнительно небольшие потери.

В 1933 г. в Синьцзяне царил настоящий хаос. На юге, сразу после того как он в мае пал в руки восставших, начались распри между тюрками и дунганами. В результате, дунганский генерал Ма Шинцзинь был изолирован в Кашгаре, занятом тюрками – киргизами Османали и уйгурами Тимура. На Алтае, в районе Шарасуме началось восстание казахов киреитов под руководством Шариф Хана. Как писал Серебренников, “в феврале 1933 г. по всему Синьцзяню - от Хами до Кашгара всколыхнулся весь мусульманский мир”.²³ Об этом же вспоминал Паппенгут 3 августа 1933 г. в письме некоему Н. А. Щелокову в Тяньзинь:

“В начале, когда движение было незначительным, только в Хаминском районе у нас работали 3 сотни . . . Но движение приняло более широкие размеры. В начале этого года восстание захватило весь юг, Алтай и бои шли уже под Урумчи.”²⁴

Восстания, особенно казахское в Шарасуме, склонили Советский Союз к решению осуществить вмешательство. В конце марта 1933 г. в провинцию из территории СССР вошли ... китайские войска. Это были верные Гоминьдану части Северо-Восточной Добровольческой Армии генерала Су Пин-вена, бежавшие из Барги от натиска японцев, занявших северную Манчжурию в 1931 г.²⁵ СССР переправил манчжуров по железной дороге в Советский Алтай и Казахстан. Оттуда, они через Чугучак были направлены в Урумчи. Манчжуры появились как раз кстати, поскольку из Ганьсу на помощь уйгурам двинулись дунгане Ма Чжунина.²⁶ Сразу после перехода советской границы манчжуры стали «умиротворять» казахов. Однако вновь прибывшие не могли предоставить осажденным урумчинцам реальную помощь, так как они были предварительно разоружены на советской территории. Об этом писал Паппенгут. Тем не менее, появление маньчжурской армии придало силы китайцам в их противостоянии с мусульманами. В апреле 1933 г. повстанцы снова приблизились к Урумчи и осадили его, надеясь взять город измором. Скачком цен на продовольствие не преминул воспользоваться губернатор Чин, взявший всю торговлю хлебом в свои руки. На этот раз русские решили не противопоставлять себя мусульманам, а путем заговора сместить непопулярного Чин Шуженя, бездеятельность которого, по мнению многих, вызвала пламя народного восстания. Кроме того, русские были возмущены неблагодарным к ним отношением со стороны Чина. Он создавал для русских всевозможные трудности, давал плохое оружие и негодных лошадей.²⁷ Впрочем, Хедин считает, что инициатива свержения Чина принадлежала его китайским противникам, в частности маньчжурам Су Пин-вена, призвавших русских осуществить заговор. Он также указывает, что сами мусульманские повстанцы согласились сложить оружие в случае отставки Чина. И, наконец, Форбс считает, что Паппенгут обратился к командованию Северо-Восточной Добровольческой Армии с жалобой на Чина и заручился его поддержкой, прежде чем приступить к заговору.²⁸ Как бы то ни было, вскоре заговор против Чина был осуществлен. Его главными участниками были русские. 12 апреля 1933 г., после небольшой перестрелки, русские заняли резиденцию председателя. Другая группа белогвардейцев заняла позиции за пределами городских ворот. Чин, который догадывался о заговоре и подготовил пути отхода, перепрыгнул через забор своей резиденции и был таков. Его брат Чин Шицин (руководитель военного бюро провинциального правительства) был арестован и позже казнен. Ай Чен-Ву был свидетелем и участником того события. Он сформулировал отношение китайцев к перевороту и участию в нем русских следующим образом:

«Все сошлись на том, что хотя действия русских были жестокими и чрезвычайно опасными для города, они были продиктованы искренней озабоченностью общественным благом, а также собственным благополучием. Поскольку все закончилось без особых осложнений и больших жертв, общественное мнение склонилось в их (русских) пользу. (Люди) больше говорили об их смелости, нежели об их жестокости».²⁹

Шен Шикай (Sheng Shicai), который позже заменит Чена на посту главы провинции, в своих мемуарах напишет, что переворот был подготовлен Советским Союзом, а сам он (Шен) не имел о нем никакого представления. На самом деле, Шен предусмотрительно покинул Урумчи накануне описываемого события и вернулся в столицу после удачно завершенного переворота, чтобы при поддержке командования Северо-Восточной Добровольческой Армии и русских белогвардейцев возглавить провинцию.³⁰ Таким образом, русские во второй раз спасли китайцев и Урумчи. Благодаря их отваге и решительности, ненавистный губернатор со своими сторонниками бежал, а его правительство пало. Был создан военный Совет провинции, в который наряду с представителями других народов были включены русские эмигранты.

События апреля трудного для русских 1933 года, совпали с православной Пасхой. В тот день русские эмигранты приветствовали друг друга возгласами: «Христос воскрес, Синьцзянь воскрес»! Этот день принес настоящее облегчение для всей русской общины. Трудно себе представить судьбу русских Западного Китая в случае провала заговора 12 апреля.

В этом эпизоде русские и мусульмане выступили союзниками. Тому были вполне понятные причины, так как большинство русских стали гражданами Китая и требования мусульман о культурой автономии и недопустимости притеснения по религиозному признаку выглядели в глазах русских вполне законными.

Позже Чин пытался взять реванш, обещая вырезать всех русских, но преследуемый тюрками, был вынужден перейти на нелегальное положение. В конце-концов Чин перешел в Советский Казахстан, и далее по Транссибирской железной дороге добрался до Дальнего Востока. Оттуда он прибыл в Нанкин, где и был предан суду в 1933 г. Он был осужден на 7 лет за заключение незаконного договора с СССР и получение оттуда оружия для подавления восстания.

Шен Шикай: “контроль над варварами при помощи варваров”

В середине апреля 1933 г. место военного губернатора занял генерал Шен Шикай (Шэн Шицай, 1892-1970) – способный, но жестокий маньчжурский офицер.³¹ Он явился одним из плеяды китайских милитаристов, правивших провинциями Китая с 1912 до 1944 гг.

Шен не стал называть себя губернатором. Взамен, он восстановил старый титул военного губернатора (дубаня). Тем не менее, он являлся фактическим руководителем военной и гражданской администрации провинции с 1933 по 1944 гг. С его правлением связаны не только продолжавшаяся вооруженная борьба, но и значительные политические, социально-экономические и культурные изменения. До прихода к власти Шена, местное тюркское оседлое мусульманское население Синьцзяня называлось «сартами» или, как в соседней Средней Азии, обозначалось по месту проживания (кашгарлык, хотанлык, кумуллык и т. п.). Именно во время Шен Шикая, оно стало обозначаться названием «уйгур». При этом Шен пользовался рекомендациями своих советских наставников, которые несколькими годами ранее провели нацразмежевание Средней Азии и заодно восстановили этноним «уйгур» для обозначения оседлых тюрков-мусульман - выходцев из Китая. В середине 1930-х, помимо уйгуров, составлявших 75% населения края, Шен официально утвердил еще 13 групп, населявших провинцию включая: таранчи, казахов, киргизов, узбеков, татар, таджиков, манчжуров, сибо, салан, ханьцев, дунган, монголов и русских. В отличие от своего предшественника, Шен отказался от политики массового переселения ханьцев. Он провозгласил принцип равноправия национальностей провинции. При этом имелось в виду, что каждая «национальность» имеет право на представительство в органах власти. Следуя примеру советской национальной политики, со второй половины 1930-х гг. Шен начал открывать школы для казахов, киргизов, уйгур, русских и др. При нем начали выпускаться национальные газеты, были открыты театры. В правительство провинции включались национальные кадры – уйгуры, казахи, киргизы, русские. Однако эта политика имела свои негативные стороны. Во-первых, всем декларированным «национальностям» приходилось, отложив общие претензии против китайцев, вступать в острое соперничество друг с другом из-за ресурсов и политического представительства. Это было ничем иным, как проявлением политики «разделяй и властвуй». Для китайцев она нашла свое конкретное выражение в принципе «ю ю жи ю» ("контроль над варварами при помощи варваров").³² С этой целью, Шен способствовал развитию национальных кадров, стараясь играть на возникающих при этом противоречиях.

Во-вторых, уравнивание всех национальностей, независимо от их численности, означало приравнивание их с уйгурами, представлявшими в то время абсолютное большинство населения края и мечтавшими об установлении независимого «Уйгуристана» по примеру соседних Афганистана и советских «станов». Результатом такой противоречивой политики Шэн Шицая стало установление в провинции террористического режима, который привел к еще большему угнетению местного населения.

Что касается русских, то при Шене они стали официально признанными жителями провинции, обладавшими всеми правами китайских граждан. Фактическим военно-политическим лидером русских эмигрантов являлся полковник Паппенгут – «блестящий, но непредсказуемый офицер», организатор переворота 12 апреля 1933 г.³³ Он не был склонен доверять мусульманам и настаивал на самых жестких мерах подавления восстания. Паппенгут был категорически против переговоров с Ма Чжунином, который в мае 1933 г. вернулся из Ганьсу в качестве командующего 36-й дивизии Национальной армии Китая (Гоминьдан) и вступил в переговоры с Шеном.³⁴ Растущее влияние Паппенгута и его неуправляемость не устраивали ни советских представителей, ни китайцев. Он был расстрелян Шеном по настоянию советского консула в Кашгаре Апресова в декабре 1933-го или январе 1934 г. Вместо него, командиром отряда русских эмигрантов был назначен политически нейтральный генерал Н. И. Бектеев, который позже вошел в правительство провинции как представитель русской общины. Генерал Антонов стал советником военного губернатора Шена.

Приход к власти Шен Шикая после «Апрельской революции» (выражение самого Шена) означал новую фазу развития белой эмиграции в Синьцзяне. Устранение им Паппенгута означало ликвидацию русской эмиграции как самостоятельной антисоветской единицы в противоборстве различных направлений и группировок провинции. Отныне, русские белогвардейцы превратились в послушный и страшный военный инструмент в руках китайцев и стоявших за ними советских представителей.

В мае 1933 г. восставшие под предводительством Ходжа Нияза и Юлбарс Хана из Хами вновь попросили помощи Ма Чжунина. Как указывалось выше, к тому времени, Ма Чжунин был назначен командующим 36-й армией нанкинского правительства. Непонятно, кого именно поддерживал Нанкин в этот период, так как обе воюющие стороны присягали на верность Гоминьдану. Чан Кайши, вероятно, поддерживал попеременно обе стороны, чтобы быть в курсе событий и сделать правильный выбор в нужный момент. В начале, в военном противостоянии с Шеном Ма Чжунин был более удачен. Он захватил Кумул и Гучен. В июне 1933 г., когда Ма подошел к Урумчи, на его пути встали правительственные войска, состоявшие главным образом из манчжуров и русских эмигрантов. На этот раз дунгане, потеряв почти 100 человек убитыми, отступили в Гучен, а затем на Турфан. Война приняла позиционный характер.

Чтобы выиграть в противостоянии с армией Ма Чжунина, Шен решил заключить союз с уйгурами Комула – теми самыми мусульманами, начавшими восстание в 1930 г. В июле 1933 г. он добился соглашения с их лидером Ходжа Ниязом, обещав уйгурам национальную автономию. В ответ Ходжа Нияз обещал передать свои войска в распоряжение Шена и выступить против Ма Чжунина.³⁵ Несмотря на все эти маневры, урумчинское правительство Шена продолжало вызывать острое недовольство населения – как мусульманского, так и китайского.

Окончание следует

¹ Rich Paul B.“The Emergence and Significance of Warlordism in International Politics”, Paul Rich (ed.) Warlordism in International Politics. New York: Macmillan Press LTD, 1999, 3.

² Владимиров Б. «Предисловие». Скрин А. Китайский Туркестан. 1930. С.12.

³ Hedin, Sven. The Flight of “Big Hourse” The Trail of War in Central Asia. New York” E. P. Dutton and Co.., Inc, 1936. 3.

⁴ См.: Forbes, D. W. Warlords and Muslims in Chinese Central Asia. A Political History of Republican Sinkiang 1911-1949. Cambridge, London, New York, New Rochelle, Melburne, Sydney: Cambridge University Press, 1986, 44.

⁵ Christian Tyler, Wild West China: The Taming of Xinjiang. New Brunswick, New Jersey: Rutgers University Press, 2004. 89-90.

⁶ Forbes E. D. W., Op. cit, 42

⁷ На версии с изнасилованием настаивала уйгурская сторона. По другим сведениям, речь шла о намерении китайца жениться на местной девушке.

⁸ «Ма» - китайское производное от «Мухаммад». Оно также переводится на китайский как: «конь».

⁹ См.: Clubb E., Century China. New York & London: Columbia University Press, 179.

¹⁰ Hopkirk P., Setting the East Ablaze, Oxford,1986.217; Hedin, Sven. The Flight of Big Hourse, 5.

¹¹ ГАРФ, ф.5873, оп.1, д.8, л.37.

¹² ГАРФ, ф.5873, оп.1, д.91, л.137.

¹³ Forbes E. D. W., Op. cit,, 100.

¹⁴ Там же. В отряде самого Паппенгута было от 300 до 500 бойцов.

¹⁵ ГАРФ, ф.5873, оп.1, д.91, л.137.

¹⁶ Командующим штабом у него служил турок Кемал Кая Эфенди. Среди советников Ма были также немецкие офицеры и представители других национальностей. См.: Wu, Aithchen, K. Turkistan Tumult. Hong Kong: Оxford University Press, 1984, 75-76.

¹⁷ Этот договор был незаконным потому, что был заключен между правительством страны (СССР) и китайской провинцией, без санкции центрального правительства Китая.

¹⁸ Forbes E. D. W., Op. cit, 71.

¹⁹ Christian Tyler, Wild West China: The Taming of Xinjiang, 104.

²⁰ ГАРФ, ф. 5873, оп.1, д.8, л.38.

²¹ Hedin, Sven. The Flight of Big Hourse, 7

²² Wu, Aithchen. Turkistan Tumult, 1984, 83.

²³ ГАРФ, ф.5873, оп.1, д.91, л.138.

²⁴ ГАРФ, ф.5873, оп.1, д.8, л.38.

²⁵ В сентябре 1931 г. японская армия оккупировала Маньчжурию, и годом позже создала марионеточное государство Маньчжоу-го. Hasiotis, Arthur C. Soviet Political, Economic and Military Involvement in Sinkiang from 1928 to 1949. New York and London: Garland Publishing, Inc, 1987. 78-79.

²⁶ ГАРФ, ф. 5873, оп.1, д. 91, л. 138.

²⁷ Hopkirk, Peter, Setting the East Ablaze, 223.

²⁸ Forbes E. D. W., 4Op. cit, 106.

²⁹ Wu, Aithchen, Op. cit, 114.

³⁰ Forbes E. D. W., Op. cit, 106.

³¹ Hedin, Sven. The Flight of Big Hourse, 9-10.

³² Benson, Linda and Svanberg, Ingvar. China’s Last Nomads. The History and Culture of China’s Kazaks. M. E. Sharpe, 67.

³³ Wu, Aithchen, Op. cit, 166.

³⁴ Forbes E. D. W., Op. cit, 249.

³⁵ Гуань Ю.П. «Штрихи к политическому портрету Шэн Шицая»