Некоторые политические мифы сродни аксиомам. Во всяком случае, их также никто не собирается доказывать.

Ближайший пример - неустроенная судьба СНГ, уже почти двадцатилетние разговоры о том, как хочет современная Россия организовать на постсоветском пространстве имперский ренессанс, а у нее все никак не получается.

А кто сказал, чего хочет Россия? Где и кем это программно заявлено, помимо выкриков политиков-неудачников и аналитиков-конспирологов? Если ориентироваться на политические мифы (в которых не принято сомневаться), то выходит, что интегристский потенциал Содружества критически мал, а лидерские позиции Москвы поставлены под сомнение. И это повод для очень серьезного скепсиса сторонников единства постсоветских государств, сторонников выстраивания на основе СНГ нового культурно-политического проекта. Тем более, в отдельных секторах Содружества утверждаются те, кто в отношении его интеграции настроен подчеркнуто враждебно. Многие СМИ в России говорят о рецидивах холодной войны и о том, что ближнее зарубежье формирует в отношении России конфликтную политику. Формируется знакомый по временам СССР комплекс осажденной крепости, предполагающий настороженное отношение к Западу и тем политическим силам, которые на него откровенно ориентируются.

Все эти мифы качественно и убедительно работают. Избиратели переживают, аналитики сокрушаются, в целом политический бомонд либо удивляется неторопливости политики РФ в ближнем зарубежье, прямо называя такую неторопливость самым обыкновенным отставанием, либо говорит об отсутствии самой концепции выстраивания новых блоковых отношений с партнерами по СНГ.

А предполагаемые партнеры разводят руками, словно говоря: «мы готовы, но не знаем, чего от нас хотят»…

Особенно часто такие оценки звучат, когда мы имеем дело с конкретными примерами стратегической беспечности или тактических проблем российской политики в ближнем зарубежье, неудач сторонников интеграции с Россией.

Одного мы не видим во всем этом многообразии сюжетов. Мы не видим указаний (исключая формальные декларации и тон отдельных телевизионных передач) на то, что реальная Россия стремится к интеграции СНГ. Реальная Россия, где формирование решений идет на других уровнях власти и на несколько других принципах, чем в телевизоре.

Я вижу российскую логику в отношении СНГ даже не как неопределенную, а как четкую логику дистанции. Это если говорить о фактах. Что касается пропаганды, то доминанта ее — сентиментальная тематика развода. Но, вопреки тому, что принято соотносить с этой тематикой, Россия разводится не с «ближним зарубежьем». Она расстается с прежними имперскими стереотипами, и подобное расставание не может пройти быстро и незаметно.

Ведь одновременно, подспудно, незаметно формируется новый имперский сценарий. Но он уже иного жанра. Постиндустриальное общество основано на принципах «корпораций», а не «государств».

Ельцинская политика в отношении СНГ была скорее прозрачна и предсказуема. Она основывалась на искреннем и иррациональном понимании о том, что крах СССР больше касался идеологического формата распущенного Союза, а народы — они «как-нибудь когда-нибудь соберутся», долг политиков не спорить с этим и по мере сил такому развитию событий содействовать. Для внутреннего понимания Содружество олицетворяло исторические и культурные связи, пространство русского языка (наподобие британского или французского «содружества наций»), для внешней политики оно фактически было оформлено как российская зона интересов.

Политика нынешнего руководства выстроена на основе совсем других приоритетов. Они жестко и конкретно делят политический сектор не на гуманитарные иллюзии, а на «эффективные» и «неэффективные» варианты, на четкие «да» и «нет». Поэтому это более однозначная и менее неопределенная политика, чем та, что была при Ельцине. Она кристаллизует смыслы, и жестко, технично эти смыслы реализует.

Многие пытаются иронизировать над тем, что новое руководство России видит в ней по большому счету площадку континентального продвижения мега-проекта корпорации «Газпром». Но это не первый пример «государствообразующей корпорации».

Российское руководство никогда не опровергает такого представления, даже если оно сформулировано в откровенно провокационном стиле. Здесь уместно вспомнить максиму «что хорошо для „Дженерал моторс“, то хорошо для Америки».

Политическая конвертация энергетического проекта выделяет базовый приоритет российской политики, вокруг которого выстраиваются другие — «газовый ОПЕК», транспортные маршруты, приобретение пакетов энергетических кампаний Западной Европы. Этот приоритет — мировые цены на энергоносители. И никаких оснований для не-мировых.

Чем являлось все последнее время СНГ? В первую очередь, территорией, требовавшей особых ценовых преференций со ссылкой на общее прошлое и исторические связи. Это не Москва формировала пророссийскую повестку дня, а партнеры эксплуатировали ее роль постимперского центра, обязанного раздавать и прощать кредиты, финансировать целые комплексы национальных экономик своих соседей.

Понятно, что все это совсем не про нас. Но Казахстан — скорее исключение. Общий тон в СНГ задавали режимы, ориентированные на демонстративное иждивение. При этом политически они максимально дистанцировались от России, акцентируя имперское прошлое и неопределенное постимперское настоящее только в моменты острой политической и экономической необходимости.

Александр Лукашенко, безусловно, великолепный оратор и полемист, но в своих требованиях «справедливых цен на газ» он апеллировал к общей борьбе русских и белорусов в борьбе с фашизмом. При этом надменно отворачиваясь от любых встречных предложений пакетно разменять эти «справедливые цены» на допуск российского капитала в РБ и долевое участие Москвы в белорусской газотранспортной и перерабатывающей системе. С Украиной и Молдавией ситуация выглядела еще сложнее.

Москва все больше переходит на позиции здравой экономической логики. Путинская Россия может вынести много эпитетов, но она точно не наивна. Заклинания про общую судьбу больше не достигают цели. Особенно если учесть всю структурную поляризацию бывших советских республик — никакой общей судьбы нет, мы идем в современный мир разными путями, предполагая для себя совсем разные форматы участия в нем.

При этом Россия не может открыто снять тему СНГ. По большому ряду причин. Советская ностальгия является существенной частью новой политической идеологии, и на уровне коллективного сознания россиян такая позиция была бы воспринята болезненно и существенно повлияла бы на рейтинг доверия действующей власти. СНГ малопригодно для внешней политики, оно скорее зона затрат (насколько далеко здесь можно идти — вопрос обсуждаемый, и на уровне элит обсуждаемый постоянно). Но с точки зрения политики внутренней СНГ - окупаемый миф.

При этом собственная позиция высказывается более откровенно, чем в предшествующее десятилетие. И более однозначно: хочется Белоруссии общего государства — пожалуйста. На общих условиях. Несколько новых субъектов федерации принимаются в РФ соответствующим законодательным решением. Политическому классу РБ места в этом будущем нет.

Парадоксально, но России с этой точки зрения выгодны оранжевые революции. Оранжевые политики — враждебны, но иметь дело с ними проще. Они лишены возможности играть в «пророссийских» за газовые льготы и кредиты. С ними, напротив, можно выстраивать сколь угодно жесткую прагматику, и давление на них российский избиратель не только не осуждает, но и напротив — активно поддерживает.

Если понимать стратегию РФ как необходимость сброса балласта СНГ, то «оранжевые» — идеальный партнер для такой цивилизационной расстыковки. Изоляционизм — все более модная тема для России и одновременно мощный стимул для тех, кто уверен в возможности большего экономического рывка. Важна и культурная ситуация: именно Россия становится той послесоветской республикой, где отношение к вчерашним «братьям» наиболее настороженное и отстраненное. С Западом есть дискуссии, но это дискуссии элит и простого человека мало задевают. Простой человек ту же Англию видел только на глобусе. С ближним зарубежьем — совсем наоборот. Здесь имеет место конкретная враждебность.

Конфликты с Украиной, Молдавией, Белоруссией плюс ситуация на Северном Кавказе сформировали долгосрочную полосу отчуждения.

Итак, если с точки зрения мифов — то Москва «теряет» «ближнее зарубежье». А с точки зрения логики — «она и не пытается его удерживать». Приоритеты рисуются в совсем других направлениях.

Пророссийская интеграция СНГ неэффективна не оттого, что Москва играет слабо, а оттого, что играет она ради проформы. Одно дело — стратегические ошибки, другое — не особо старательные имитации.

Заметим, насколько иной видится картина от одной только перемены позиции смотрящего.

Мы должны понимать логику реального положения вещей, чтобы самим не двигаться по несуществующим поверхностям. И последнее сближение Казахстана с РФ важно, потому что развивается на экономической прагматике, а не взывает к замогильному советскому прошлому. Оно — практически антитеза тому качеству отношений, которые Москва выстраивает с западными соседями по пост-Союзу и Варшавскому договору.

Необходимо ясно и четко понимать: Россия берет курс на строительство Европейской энергетической империи, на монополию генерирующих и передающих мощностей, систем транспортировки, сопутствующих производств. На этом направлении она готова активно оттеснять американцев и конфликтовать со странами Восточной Европы, активно играя на их политическом поле и содействуя приходу пророссийских лидеров, как в Венгрии или Болгарии. Иные направления для Москвы малопринципиальны. Вернее будет сказать, принципиальны они ровно настолько, насколько эффективно их удастся разыграть и разменять в игре со Штатами в качестве компенсации за Большую энергетическую игру в Европе.

Это — про Иран, здесь есть такой потенциал игры. Регион Центральной Азии для Москвы в этой системе интересов непринципиален, необходимо в определенном смысле сохранять в нем знаковое присутствие, но это необходимость внутриполитическая и активных действий по такому «сохранению» не будет. В качестве сферы политических инвестиций это направление не рассматривается вовсе.

Что объективно получает Казахстан в результате последних договоренностей Назарбаев-Путин? Казахстан отказывается от самостоятельной игры в Европе, от транспортировки Одесса-Броды, от возможности играть на противоречиях поставщиков и от выгодных контрактов, которые готова предложить, прежде всего, Восточная Европа для дифференциации топливного рынка. Казахстан однозначно подыграл России, и не в чем-то, а в ее главной игре. Казахстанское топливо пойдет в Европу под российским флагом и как российский актив.

Поддержав европейский проект Москвы, Астана получает политические резервы для собственной и единоличной лидерской позиции в регионе Центральной Азии и в перспективе — на дальнейших смежных направлениях. Ответы подсказывает сама схема происходящего. Если Казахстан резко меняет «разновекторный» курс на серьезную стратегическую смычку с Россией, ценой такого альянса может быть только согласие сторон на Казахстанское содружество наций, на поддержку Москвой нашего первенства в Центральной Азии. Если вспомнить о необходимости для российских интересов знакового присутствия в регионе, то только Казахстан объективно способен его обеспечить, поскольку сам в нем заинтересован. Те же проекты поддержки русского языка в государствах Центральной Азии могут стать не только российскими, но и казахскими национальными проектами. Они системно соответствуют роли Казахстана как континентального интегратора европейской и азиатской цивилизаций.

В итоге мы получаем умноженные на российские возможности собственные континентальные преимущества.

Источник – Zona.kz