События в Кыргызстане вновь заставили обратить внимание на ситуацию, складывающуюся в центральноазиатском регионе, однако, под совершенно иным углом зрения, чем ранее. Во многом это обусловлено синхронизацией конституционного кризиса в Бишкеке и Киеве.

При всех различиях и даже кажущейся противоположности векторов развития процесса существует одна закономерность для всего постсоветского пространства, объединенного в СНГ. Её суть заключается в отсутствии реальных механизмов разделения властей, декларированных в принятых на постпрестроечной волне конституций, не обеспеченных уровнем развития гражданского общества. В Центральной Азии это явление сопровождалось на протяжении последних шестнадцати лет объединением советских, постсоветских, антисоветских и неосоветских черт в политике, экономике и социальной сфере.

Результатом этого естественного противоречивого движения стал перманентный кризис даже в тех благополучных по многим меркам странах, таких как Казахстан, и продолжающая существовать нерешенной проблема сменяемости власти. Частые изменения отдельных статей конституций, принятие подзаконных актов, призванных легитимизировать сложившуюся ситуацию в интересах сформировавшихся «правящих семей», дезориентированность общества, в котором оппозиция не может рассчитывать на стабильную и политически мотивированную поддержку, репрессии различной степени интенсивности и форм, осуществляемые властями, высокая степень коррупционности, ставшая уже правилом, а не исключением и значительный разрыв между богатыми и бедными при фактическом отсутствии среднего класса – таков «внешний образ» центральноазиатского пространства в глазах внерегиональных наблюдателей, как, впрочем, и общественного мнения за пределами новых государств Центральной Азии.

В определенной степени многое из перечисленного – реальность. Естественным на этом фоне становится поиск вероятных сценариев развития ситуации, главным из которых при всей вариативности выдвигается исключительно негативный: конфликт, приобретающий форму конфессиональной политизации, распространяющейся на весь регион и захват власти некими радикалами из числа представителей радикального политического ислама (см., например: Демоскоп; Арабески). Разумеется, для большинства тех, кто живёт в государствах региона, подобный прогноз может лишь служить примером того, как формируется образ народов столь многообразной и, в тоже время, единой Центральной Азии, и всего их жизненного уклада. Действительность, однако, свидетельствует о совершенно ином.

Установившиеся в государствах региона авторитарно-тоталитарные режимы различной степени жёсткости являются тупиковыми и бесперспективными как в политическом, так и социально-экономическом отношениях. Даже так называемые успехи экономического характера, в основе которых лежит, прежде всего, сырьевые ресурсы, не могут скрыть главной проблемы. Она заключается в невозможности по объективным причинам обеспечить ни социальных, ни политических потребностей общества, в связи с чем правящая группа прибегает к использованию как силовых методов защиты себя, так и экономических в виде «откупа».

Будучи замкнутой на одного человека - главу государства - политическая система представляет собой набор муляжей институтов, присущих демократическому обществу, но выполняющих здесь совершенно иную функцию. Они защищают политико-экономические интересы правящей группы. Отсутствие подлинных политических партий, или наличие ослабленных репрессиями политических организаций не спасают режимы от кризисов. Функции политических партий начинают переходить к формирующимся во власти группировкам внутри правящего круга. Именно здесь, судя по всему, и будет происходить настоящий политический процесс. Его сутью в условиях центральноазиатской реальности станет раскол правящих кругов, отдельные представители которых постараются номенклатурными способами после ослабления власти «отцов Семейств», а точнее, с их физическим уходом с политической сцены, осуществить контроль над различными государственными и общественными институтами, превращая их по объективным причинам в более значимые. Элементы этой тенденции хорошо просматриваются практически во всех государствах региона, включая даже во многом преуспевающий Казахстан.

На втором этапе, длительность которого будет зависеть от многих, прежде всего, внутренних факторов, на сцене начнут появляться массовые политические партии, что станет своеобразным аналогом позднеперестроечного времени в СССР, но с серьезной центральноазиатской спецификой. Часто встречающаяся во многих материалах по проблемам политического развития региона ссылка на превалирующее влияние внешних сил, которые, якобы, сориентируют соответствующие страны Центральной Азии на некие модели развития (иранскую, турецкую, пакистанскую, китайскую, российскую или даже некую «западную» см.: Арба.Ру) не выдерживают критики, т. к. существующее здесь общество при всей своей «восточности» серьезно отличается от обществ соответствующих стран бывшего «зарубежного Востока».

Переходный период «номенклатурной революции», содержательно и формально близкой к эволюции, станет основой для дальнейшего развития государств региона. Нынешний этап - более чем подготовительный, несмотря на то, что хронологически он достаточно протяжен. В действительности, с точки зрения истории, это - миг. Поэтому основной вопрос, стоящий на повестке дня, заключается в том, когда сойдут с политической сцены нынешние центральноазиатские правители, а не кто конкретно их заменит. Кем бы ни был их преемник, объективные законы политической борьбы окажутся сильнее его личной воли или желания.