Среди этносов Центральной Азии, которая сама по себе стала регионом активной миграции, весьма высоким миграционным потенциалом, ориентированным, прежде всего, на Россию, обладают местные сообщества корейцев. Почему же они ориентированы именно на Россию, а не, скажем, на свою историческую родину – Корею? Дело в том, что бесчеловечная «социальная инженерия», применявшаяся советскими коммунистами при решении ими «национального вопроса», сформировала на пространстве бывшего СССР совершенно уникальные этносы из числа репрессированных народов – с двумя историческими родинами.

Этносы с двумя историческими родинами

Под первой исторической родиной в данном случае имеется в виду собственно историческая родина, то есть страна происхождения, откуда представители данного этноса некогда переселились в пределы Российской империи. Под второй – место традиционного компактного проживания этого этноса уже в пределах царской России, а позднее СССР, откуда в годы коммунистического террора эти этносы были поголовно депортированы и отправлены в «рассеяние».

Наиболее крупными этносами такого рода стали поволжские немцы, депортированные в Казахстан и Западную Сибирь, греки-понтийцы, высланные из Причерноморья в Среднюю Азию, и корейцы, изгнанные туда же из районов компактного проживания на российском Дальнем Востоке. «Двойственность» исторической родины породила у них и двойственность самоидентификации – после краха тоталитарной системы перед этими этносами встала дилемма выбора пути возвращения из «рассеяния», выбора ориентиров, с которыми будут связаны надежды на сохранение своей этнокультурной идентичности и возрождение национальной культуры. Проще говоря, встал вопрос: куда возвращаться-то? Туда, откуда выслали, или на изначальную родину предков, туда, где данный этнос является «титульной» нацией и обладает собственной национальной государственностью? Естественным следствием такого «промежуточного» состояния стала и высокая миграционная мобильность, причем не просто готовность сняться с места и поселиться где-нибудь в более комфортных условиях, но и готовность довольно быстро сняться уже с этого нового места, если условия не устраивают.

По мере того, как надежды на полноценное национально-культурное возрождение и достойную жизнь в России в силу различных причин не оправдывались, большинство казахстанских немцев (особенно после краха идеи восстановления Республики немцев Поволжья) и среднеазиатских греков, выталкиваемых в силу новых этнополитических реалий из бывших советских республик Центральной Азии, стали делать выбор в пользу «репатриации» – переезда, соответственно, в Германию и Грецию. Безусловно, огромным стимулом к репатриации немцев и греков служила и служит политика властей Германии и Греции, принимающих зарубежных соплеменников, предоставляющих им гражданство, подъемные, пособия и так далее. Не говоря уже о том, что благополучные Германия и Греция сами по себе, еще со времен советского бесправия и унижений, являются чрезвычайно привлекательными для немцев и греков бывшего СССР. И, тем не менее, первоначально значительная часть немцев и греков была ориентирована именно на возвращение в Россию, и они, как и их соплеменники, уже живущие в РФ, даже начали называть себя «российскими» немцами и греками. Но, увы, Россия оказалась не готова принять их.

Между тем, процессы, протекавшие в сообществах «коре сарам» (самоназвание корейцев бывшего СССР), хотя и были похожи на то, что происходило с немцами и греками, но все-таки отличались своей ярко выраженной спецификой, обусловленной особенностями истории, культуры и менталитета корейского этноса на территории России и Советского Союза.

Как «коре сарам» оказались в России

На других сайтах: Герман Ким. Исповедь корё Сарам Актуальные проблемы корейской диаспоры в Центральной Азии Корейская диаспора в Казахстане

Первые корейские поселения на российском Дальнем Востоке появились в шестидесятых годах XIX века, после того, как Российская империя, воспользовавшись поражением Китая в Третьей опиумной войне, вынудила китайское правительство подписать в 1860 году так называемый «Пекинский трактат», по которому к России перешли обширные и малонаселенные территории на правом берегу Амура. В результате у России появилась короткая, длиной почти в четырнадцать километров, граница с Кореей, находившейся в то время в вассальной зависимости от китайских императоров. Вскоре через эту, почти не охраняемую границу двинулись первые корейские переселенцы, в основном безземельные крестьяне из северных провинций, которых влекли тысячи гектаров необработанных плодородных земель российского Приморья. В 1864 году на этих новых территориях появился первый корейский поселок Тизинхе, в котором жили четырнадцать корейских семейств. С них, собственно, и началась история всей полумилионной корейской диаспоры СНГ.

К 1880 году на территории Приморья существовал уже 21 корейский поселок, а численность корейского населения края достигла 6700 человек (русских крестьян в Приморье тогда было всего лишь 8300). К 1901 году на территории края проживало уже около 30 тысяч корейцев.

С одной стороны, российские власти приветствовали корейскую иммиграцию, ведь трудолюбивые, умелые и законопослушные переселенцы здорово помогали осваивать огромный безлюдный край. Однако, с другой стороны, корейцы воспринимались властями как потенциальная «пятая колона» - власти опасались, что заселение дальневосточных земель «желтыми» со временем позволит азиатским соседям претендовать на российские владения на Дальнем Востоке. Причем российская пресса того времени писала о корейских переселенцах примерно то же самое, что сейчас пишется о китайцах, «заполонивших» Дальний Восток. Политика по отношению к переселенцам определялась в основном личными взглядами генерал-губернаторов. Одни, как С.М.Духовский и Н.И.Гродеков, поощряли корейскую иммиграцию и бесплатно давали корейским крестьянам большие земельные наделы, другие, как Н.А.Корф и П.Ф.Унтербергер, сдерживали иммиграцию и проводили дискриминационную политику. Пытались препятствовать эмиграции в Россию и корейские власти, которые были недовольны сокращением «налогооблагаемой базы».

Однако корейская община на Дальнем Востоке все равно увеличивалась с каждым годом. После 1905 года, после того, как Корея была оккупирована Японией, иммиграция корейцев в Россию стала подстегиваться еще и политическими причинами - на русской территории стали укрываться политэмигранты, разбитые японцами партизанские отряды и даже целые подразделения корейской регулярной армии, которые отказались подчиниться отданному японцами приказу о разоружении. После официального провозглашения Кореи японской колонией в 1910 году, когда в самой Корее колониальные власти практически запретили книгоиздание и образование на корейском языке, российский Дальний Восток стал одним из немногих мест, где корейцы могли относительно свободно получать образование и издавать литературу на родном языке, вести просветительскую деятельность и даже заниматься политикой.

К 1917 году в России проживало уже более 90 тысяч корейцев, причем в Приморском крае они составляли почти треть населения. Главным центром расселения иммигрантов стал Посьетский район, находящийся близ Владивостока, на самой границе с Кореей. Корейские переселенцы составили там до 90 процентов всего населения, большинство иммигрантов по-прежнему были крестьянами нищих провинций северо-восточной Кореи. Переселенцы говорили в основном на северо-восточном (хамгенском) диалекте, который сильно отличается от литературного сеульского диалекта. Поэтому распространенное среди корейцев СНГ убеждение, что их язык «искажен» долгой жизнью в России, не имеет под собой оснований. Корейцы СНГ не «исказили» язык, а, наоборот, сохранили говор своих предков, которые по-сеульски никогда не говорили.

В начале XX века возникло и самоназвание российских корейцев - «коре сарам» (явно под влиянием русского названия страны «Корея», которое в самой Корее не используется уже несколько столетий). Большинство корейцев переселялось в Россию с семьями (или вызывали семьи при первой возможности) и стремилось получить русское подданство, ради чего многие принимали православие. Ведь русским подданным было легче получить землю в собственность, в то время как иностранцы были вынуждены арендовать ее или батрачить. Корейцы побогаче старались выучить русский язык, а по возможности - и отправить детей в русскую гимназию. К 1917 году среди переселенцев встречались уже и выпускники российских университетов. Однако эти корейцы составляли лишь небольшую часть общины, которая в целом продолжала жить очень замкнуто. Большинство корейцев русским не владело, потому что в Приморье в начале XX века переселенцу можно было обойтись одним корейским языком, покупая товары только в корейских магазинах, обучая детей в корейских школах и общаясь с корейскими старостами.

В годы Гражданской войны корейцы активно поддерживали большевиков. Это понятно - большевики обещали покончить с любой дискриминацией нацменьшинств и разделить землю поровну, а корейцы были нацменьшинством, к тому же среди них преобладали малоземельные крестьяне. Кроме того, главными союзниками белых на Дальнем Востоке были ненавистные корейцам японцы, и это тоже сказалось на взглядах переселенцев.

Впоследствии большевики по-своему «отблагодарили» корейцев за поддержку, но поначалу, в двадцатые годы, казалось, что они вроде бы начали выполнять свои обещания: корейские крестьяне получили землю, в крае открылись новые корейские школы (к началу 30-х годов их было более трехсот), в Уссурийске начал работать корейский педтехникум, были основаны корейский театр и корейская газета «Сонбон», во Владивостоке был создан корейский педагогический институт, который тогда был вообще единственным корейским вузом в мире (в самой Корее преподавание в вузах велось только на японском языке). Появились корейцы-партработники, корейцы-«красные командиры», корейцы-управленцы. Были созданы корейские сельсоветы, а военнообязанные корейцы проходили службу в корейском полку.

Однако, несмотря на весь свой «интернационализм», советские власти относились к корейцам с подозрением. Сильно раздражала их и продолжающаяся иммиграция. Только в 1930 году границу с Кореей и Китаем удалось полностью закрыть. С этого времени дальневосточная корейская община извне уже не пополнялась, а ее связи с Кореей оборвались (исключением являются корейцы Сахалина, у которых своя собственная, специфическая история). Дело кончилось трагическим парадоксом – корейцев поголовно объявили японскими шпионами (это корейцев-то, традиционно относившихся к Японии с ненавистью!) и так же поголовно депортировали с Дальнего Востока в Среднюю Азию. Были почти полностью уничтожены выдвинувшиеся в послереволюционные годы партийные руководители-корейцы, практически все корейцы-офицеры, вся корейская секция Коминтерна и большинство корейцев с высшим образованием.

Решение о выселении всех корейцев из приграничных районов и об их отправке в Среднюю Азию было принято ЦК ВКП(б) и Совнаркомом 21 августа 1937 года (директива №1428-326бсс). Впервые в советской истории принадлежность к определенной этнической группе сама по себе стала достаточным основанием для наказания, таким образом корейцы стали первым репрессированным народом СССР.

Депортация, адаптация, аккультурация

Сама депортация произошла осенью 1937 года со всеми положенными в подобных случаях зверствами: 170 тысячам человек дали минимальный срок на сборы, погрузили в эшелоны по 5-6 семей в вагон для перевозки скота и к зиме 1937-38 годов перевезли в Среднюю Азию (в основном в Узбекистан и Казахстан), где выгрузили практически в чистом поле. В результате в первую зиму, которую пришлось провести в наспех построенных землянках, умерло много детей (в том числе треть всех грудных младенцев) и стариков.

Правда, по сравнению с народами, репрессированными позднее (немцами, чеченцами, калмыками, крымскими татарами и другими) положение корейцев было несколько лучше. Они не должны были еженедельно лично являться в «спецкомендатуры» для регистрации, могли передвигаться по территории Средней Азии, а при наличии спецразрешения - и за ее пределами. Наконец, корейцы могли учиться в вузах и даже занимать некоторые ответственные посты - в 1941-1953 годах в местах депортации корейцы иногда встречались среди секретарей райкомов, председателей колхозов и на низших должностях в НКВД. Но в армию корейцев не брали, и во время войны направляли на принудительные работы в «Трудармию», где из-за голода, болезней и тяжелейшего труда выжить было немногим легче, чем на фронте. Правда, запрет на службу в армии не распространялся на тех немногих корейцев, которые в 1937 году проживали за пределами Дальнего Востока и избежали депортации. Значительная часть этой группы корейцев участвовала в войне.

Расселяли корейцев в сельской местности (по данным переписи 1959 года, в Узбекистане проживало 44,1 процента всех советских корейцев, в Казахстане - 23,6 процента), обязывая трудиться в переселенческих колхозах, создаваемых фактически на голом месте. Лишь небольшой части интеллигенции разрешалось жить в городах и работать по специальности. Корейские колхозы в основном специализировались на выращивании риса и овощей. Однако возникновения «чисто корейских» районов не допускали - корейские поселки были разбросаны довольно далеко друг от друга, среди поселков узбекских, казахских, русских. Еще в 1937-1938 годах были ликвидированы практически все корейские культурные и образовательные учреждения, в школах, а также в педучилищах и пединституте, переведенном из Владивостока в Кзыл-Орду (Казахстан) преподавание было переведено на русский язык. В июле 1945 году по приказу Берии статус административно переселенных для корейцев был заменен статусом спецпереселенцев. Они полностью потеряли право свободного передвижения.

Едва ли не самым главным последствием репрессивных мер в области образования и культуры стала почти полная утрата корейским этносом в Средней Азии родного языка, Это, в общем, понятно – если язык фактически запрещен, а образования на родном языке не существует, то в условиях иноязычного окружения сохранить и развивать язык его носителям довольно сложно. Заметно сузилась сфера применения корейского, ослабла устойчивая лингвистическая среда. Да и сам язык, оторванный от основной массы носителей, законсервировался. Однако в случае с корейцами не последнюю роль сыграла еще и исключительная способность корейского этноса к всесторонней адаптации в новых условиях, в данном случае в условиях дискриминации по этническому признаку. Адаптации не только экологической, но и социальной, экономической и культурной. А после адаптации, как отмечают исследователи из числа самих корейцев СНГ (Герман Ким, Валерий Хан и др.) происходит «аккультурация» – освоение чужой, в данном случае русской культуры и языка. Случилось так, что корейская молодежь из второго и третьего поколений депортированных сменила «языковой код» и образ жизни, сохранив, тем не менее, четкую самоидентификацию, основанную на принадлежности к определенному этносу – коре сарам или, если употребить русский термин, к «советским корейцам».

Однако при всем этом сохраняются определенные различия между корейцами Узбекистана и Казахстана. Казахстанские корейцы прошли гораздо дальше по пути аккультурации, чем их соплеменники в Узбекистане. Дело в том, что вплоть до 80-х годов корейцы в Узбекистане проживали относительно компактно, в корейских колхозах, и смогли в большей степени сохранить корейский язык. Казахстанские же корейцы, как только стало невыгодно заниматься сельским хозяйством, быстро урбанизировались и переселились в большие города, чтобы получить образование. За 60 лет корейцы Казахстана превратились из сельского населения (85 процентов корейцев были сельчанами) в население городское. Численность корейцев в Алма-Ате, Ташкенте и Бишкека увеличилась за последние два десятилетия в несколько раз.

Это привело к разрушению традиционного общества, индивидуализации жизни в корейских сообществах, росту числа межнациональных браков, процент которых среди корейцев Казахстана стал очень высок. Свою роль сыграла и традиционная толерантность казахской культуры, казахской версии ислама и присутствие в казахском менталитете значимых индивидуалистических черт, которые еще и подстегивались процессами урбанизации и модернизации жизни уже самих казахов.

В Узбекистане же корейцы находились (и находятся) в несколько других условиях. Прежде всего, в силу конфессионального фактора – узбекский ислам довольно сильно отличается от казахского в плане толерантности. Еще один фактор - узбекская махалля. Туда чужих не впускают и своих стараются не выпускать. К тому же для узбеков смешанный брак не самое, мягко говоря, радостное событие.

Однако если рассматривать вопрос в целом, все корейцы, проживающие в Средней Азии и Казахстане, несмотря на определенные региональные различия, безусловно, относятся к русскоязычному населению центральноазиатского региона и в качестве такового воспринимаются как «титульным» населением, так и, что немаловажно, властями соответствующих суверенных государств.

На процессы аккультурации корейского этноса в Средней Азии, в общем, не смогли серьезно повлиять те послабления, в том числе в национально-культурной области, которые произошли после смерти Сталина. В Алма-Ате открылся корейский театр, стала выходить межреспубликанская газета на корейском языке «Ленин кичи» («Ленинское знамя»). Получив паспорта, корейцы смогли выезжать за пределы Средней Азии, искать родных, поехать на учебу и оседать в других районах СССР.

К этому времени окрепли корейские колхозы, специализирующиеся на рисоводстве и овощеводстве. Уже в шестидесятые годы многие корейские семьи, используя традиционное трудолюбие и предприимчивость, занялись овощеводством на арендуемых площадях с последующей самостоятельной реализацией продукции. По сути дела, они оказались своего рода проводниками рыночной экономики в условиях советского социализма.

Большую роль сыграла также сезонная сельскохозяйственная деятельность по выращиванию овощей и бахчевых культур, получившая название «кобонджи». Тысячи корейцев, организованные по семейно-клановому принципу, разъезжались из среднеазиатских республик по всему Советскому Союзу: в Поволжье, на Украину, на Северный Кавказ, в Сибирь и на Урал. Не будет преувеличением сказать, что почти весь лук, выращиваемый в СССР, выращивался корейцами, которые долгие годы не знали конкуренции в этой области.

Однако никуда не делась и дискриминация, хотя и негласная, при приеме на работу, выдвижении на руководящие должности, при награждении. Корейцы как-то не очень вписывались в советскую жизнь и оставались, в общем-то, «под подозрением». Все это, естественно, рождало у них чувство морального дискомфорта, которое могло быть компенсировано лишь в материальной сфере. Отсюда уход многих корейцев в «теневую экономику» и рыночную торговлю.

И все же к восьмидесятым годам большинство корейцев окончательно адаптировалось в Средней Азии, превратившись в органичную часть многонационального среднеазиатского сообщества. Новые поколения стали воспринимать бывшее место ссылки как свою родину, хотя старики по-прежнему хранили память о Дальнем Востоке и исторической родине – Корее. И передавали эту память своим детям и внукам.

(Продолжение следует)

* * *

Об авторе: Михаил Калишевский - независимый журналист, живет в Москве. Статья написана специально для ИА «Фергана.Ру»