Степной сказитель, часами поющий древние дастаны о битвах богатырей, любви и смерти, вписывается в обывательский стереотип — «шылдыр-пылдыр, шылдыр-пылдыр, одна палка, два струна». Бишкекский театр «Сахна», который два вечера показывал зрителям ташкентского «Ильхома», как играть дастан на сцене, такому обывателю противопоказан — чревато культурным обмороком.

«Сахна» обращает киргизскую эпическую поэзию в сценическое священнодействие, где метод Станиславского усилен шаманским камланиям, а реквизит мудро ограничен остовом юрты, войлоком и шкурами. Именно это и содержится в повозке кочевника, который внимает рокоту двух струн сказителя-дастанчи, каждый раз заново перепевающего деяния киргизов.

В представлениях «Сахны» изначально одноголосый жанр дастана перекладывается в партитуру актерских голосов, пересказывающих и показывающих эпическое прошлое, подчас незаслуженно забытое. Вот и у греков были дастаны раскрученные и не очень — «Илиада» и «Одиссея» пережили века, а другие эпосы троянского цикла до нас не дошли, не достало папируса и читательского интереса.

«Сахна» спасает от подобного забвения киргизские малые эпосы — а их более сорока, говорит руководитель и режиссер театра Нурлан Асанбеков, и известны они гораздо меньше, чем канонизированное сказание о Манасе.

В первый свой ташкентский вечер «Сахна» сыграла эпос «Керээз» («Завещание»), вещь почти мифологическую, из которой досужий антрополог может извлечь успешную диссертацию. Удачливый охотник Кожожаш спасает родное кочевье от голода, убивая детей и мужа Сур Эчки — священной Серой Козы, тотемной покровительницы рода. Смерть неизбежна, но народ спасен — и киргизское переложение вечной темы действует не слабее «Ивана Сусанина».

Вторым «Сахна» представила спектакль «Курманбек», эпос исторический, основанный на жизни героя 15 века — ханского сына, который разбил орду врагов-калмыков и добился руки афганской принцессы. Проклятие отца, позавидовавшего сыновним успехам, и отступничество соратников бросают Курманбека в последний бой, где один в поле он противостоит калмыкам и гибнет, не сдавшись.

На счету питомца московского ВГИКа Нурлана Асанбекова — постановки опер Чайковского, пьес Кокто и Мольера, и приемов европейской режиссуры ему не занимать. Но в «Сахне» он с чистого листа изобретает киргизский народный театр — не поступаясь киргизским языком, ограничивая перевод скудными субтитрами. Здесь поет настоящий дастанчи, а железные трубы служат то флейтами, то мечами. В боевых поединках угадываются ритуальные танцы, убранство юрты становится моделью мира, а резкость крика оправдывается его искренностью.

Этот театр не боится натурализма или неблагозвучия, и ему не страшна измена артистической моды. За три года своего существования «Сахна» удостоилась и наград, и славословий. Но на родине театр выживает лишь благодаря помощи зарубежных фондов и любопытным иностранным туристам, которые приходят посмотреть на малопонятную для них экзотику. Эдакий шылдыр-пылдыр.