О трагических событиях "андижанской пятницы" написано и сказано довольно много. Однако, в связи с тем, что власти Республики Узбекистан продолжают принимать все возможные меры по блокированию информации из Ферганской долины, многие детали событий также остались неизвестными. Интервью Кабула Парпиева, которое мы предлагаем читателям, на наш взгляд, содержит отдельные принципиально новые сведения и проливает свет на некоторые обстоятельства той трагической ночи. Кабул Парпиев, один из активистов тех событий, в настоящее время скрывается от властей Узбекистана за пределами страны.

Корреспондент ИА "Фергана.Ру" побеседовал с Кабулом Парпиевым в середине июля. Мы публикуем рассказ нашего собеседника в виде монолога. Текст представляет собой почти дословный перевод с узбекского языка. Интервью было взято вскоре после того, как Кабул Парпиев дал интервью журналисту канадской газеты "The Globe and mail" Грэму Смиту.

Кабул Парпиев рассказывает об истории сообщества "акромистов" и непосредственно о событиях тринадцатого мая. Он считает, что власти Узбекистана специально инсценировали нападение на воинскую часть и захват тюрьмы, чтобы превратить мирные демонстрации протеста в "террористические акции". Краткие комментарии редакции выделены в тексте квадратными скобками и курсивом.

* * *

- Служба национальной безопасности проверяла всех ребят и все наши организации [имеется в виду реально существующее в Андижане бизнес-сообщество, названное "акромистами"]. И [поскольку] она [то есть, СНБ] не могла ничего вменить в вину, дела наши шли дальше и все знали об этом. Но потом наступил период сильного роста - 2000-2001 годы - когда дела пошли вверх и минимальная зарплата [работников компаний, принадлежащих к группе "акромистов"] тогда составляла от 40 тысяч сумов (примерно 40 долларов) до 120 тысяч сумов (примерно 120 долларов).

После экономического подъема и роста этих предприятий мы начали пытаться решать социальные проблемы. А что такое "социальные проблемы"? Ну, это свадьбы, строительство жилья, рождение детей, проблемы людей пенсионного возраста. Мы выдавали пенсии, платили пособие тем женщинам, которые были в декретном отпуске, выдавали деньги на содержание новорожденных детей до двухлетнего возраста, а также организовывали бесплатную медицинскую помощь. Это все делалось со стороны тех людей, кого сегодня обвиняют [в причастности] к группе "акрамиды".

Был открыт детский кружок при одном из предприятий. И дети этих работников посещали данный кружок два, три, а то и четыре раза в неделю после школы. Там для них организовывались кружки по их способностям, будь то электротехника [или что-то другое].

Увеличилось число наших сторонников. Вот только в одном предприятии работало 400 человек. Есть одна строительная фирма и вот только в ней было занято 400 человек. И сколько еще человек работало в других фирмах? Даже мы сами оказывается не знали, сколько у них [имеются в виду сторонники "акромистов"] фирм и компаний. Вот вчера показывали по ДАВР [информационный выпуск УзГТРК], что, мол, "по нашим сведениям было выявлено более 40 фирм [акрамидов]". Возможно, действительно более 40, но нам это было неизвестно. Нам и в голову не приходило их посчитать.

Для нас особенным объектом внимания было то, что мы решили поднимать социально-экономические проблемы населения и мы сфокусировались на поднятии уровня жизни [людей]. А почему [именно это]? Наши проверки показали то, что способности и отношение людей к производству и трудовой деятельности тесно связаны с их социальным положением. У нас есть несколько ребят, которые это изучают. И наши проверки показали следующее. Рост в производстве начинается когда улучшается социальное положение людей, и это было выявлено как один из основных факторов роста производства. И так, что же у нас происходило? У нас продолжался рост этой производственной силы. Число сторонников росло, и уже образовались очереди в лице знакомых, соседей, родственников и других, которые хотели поступить на работу [в какую-либо из этих компаний].

И вот в июне месяце 2004 года, а наблюдение [спецслужб за нами], оказывается, началось еще в январе 2004, начали аресты. И начались допросы типа: "одна пятая [доходов] собирается отдельно; на что тратятся эти средства"? Сначала было задержано 13 ребят, после чего, я сейчас точно не помню, но, по-моему, было еще 9. После было арестовано еще пятеро, а потом еще пятеро. То есть цифра задержанных постепенно росла. Потом еще были задержания в Ташкенте. Там было задержано 16 человек, 7 из которых остались [под арестом], а остальных выпустили под расписку [о невыезде]. То есть, там оставалось семеро человек, и это тоже происходило в те же дни.

Эти ребята очень старались объяснить [на что тратится] эта пятая часть наших доходов. Это был своего рода отдельный бюджет. Я сам только сейчас начинаю понимать, почему это они [то есть, власти] так сильно увязались за нами: то, что делалось и было сделано, здесь должно было бы выполняться со стороны государства. Мы появились как нечто наподобие "оппозиции". И было так, что они [то есть, "акромисты"] выполняли то, что государство было обязано делать. В отличие [от налогов, собираемых государством] те деньги [т.е. одна пятая часть от доходов предприятий] не оседали у кого-то в карманах и тратились на то, на что было необходимо потратить. Одна часть использовалась на развитие производства, на закупку нового оборудования и открытие новых предприятий. А основная часть распределялась по шести или семи статьям, т.е. отдельные суммы для выдачи в виде пенсий, пособий для детей, на спорт, медицину, т.е. на все было распределено по отдельности.

Разумеется, правильное распределение налоговых поступлений только облегчает [жизнедеятельность] человека. Это именно то, что разработал Акрамджан Юлдашев [Акрам Юлдашев - так называемый лидер "акромистов", автор популярной религиозной книги "Иймонга йул" ("Путь к истинной вере")]. Но он был заключен под стражу. Был готов план, была разработана теория и теперь оставалось только ее реализовать. Он был выпущен в декабре 1998 под амнистию, на свободе находился 40 дней, и был снова арестован 17 февраля, то есть, сразу после взрывов [в Ташкенте]. Но он передал нам всю теорию в течение периода от декабря по 17 февраля [1998 и 1999 годов, соответственно].

И вот начиная с 1999 года у нас было шоковое состояние. Его [Юлдашева] видели чуть ли не в предсмертном состоянии. Его брат, увидев его в таком состоянии в сангородке [тюрьмы], даже испугался. Они просто ужаснулись при его виде, впали в шок. И только с 2001 люди и эти ребята начали приходить в себя. И они сказали "давайте делать сказанное [Юлдашевым]", и они попытались реализовать это, и их действие имело очень сильный эффект в течение двух-трех лет и апогей наступил был в 2004.

Судебный процесс над теми 23 первыми задержанными начался в феврале [2005 года]. Против них было выдвинуто обвинение, пять страшных обвинений. И вот, когда было предоставлено слово обвиняемым, они сказали, что "нас заставили взять на себя эту вину путем избиения, морального и физического насилия". А одному из тех, кого заставили подписать [повинное письмо], даже сказали "мы приведем твою жену". И вот он открыто об этом сказал на суде. "Я бы этого не подписал, я бы умер, но не стал бы этого подписывать. Но я был вынужден подписать это после того, как мне стали угрожать насилием над матерью и женой". Он этого не говорил в первый день судебного процесса. Он сказал "я не могу говорить здесь и сейчас. Я завтра буду говорить". На том и решили отложить на завтра. И на завтра он попросил судью "пусть моя жена не заходит в зал суда". И только на другой день он рассказал обо всем этом.

И вот после этого все и началось. То есть, люди начали задумываться "вот, значит, в какое состояние они [правоохранительные органы] ввели наших ребят". И после этого число желающих присутствовать на заседаниях суда начало увеличиваться. Таким образом, демонстрации [имеются в виду пикеты возле здания суда] начались с конца февраля, и число их участников росло с каждым днем.

Никто не смог ничего доказать в суде. 107 из 110 свидетелей позже отказались от своих [показаний, поскольку] их тоже заставляли в свое время подписать.

Они [предположительно, СНБ Узбекистана] очень сильно старались поднять скандал, но ничего не получилось. И позже мы поняли, что все это было инсценировано, и начиная с 10 чисел [месяц не назван] начались новые аресты. Они [предположительно, сотрудники силовых структур] фотографировали и снимали на видеокамеру всех, кто приходил на судебный процесс. И теперь начались задержания тех, кто приходил на судебные заседания. Начались аресты автомобилей, на которых они [пикетчики] приезжали. Тогда мы думали, что делали это именно местные гос.органы [по своей инициативе], и решили, что мы должны поставить в курс дела [официальный] Ташкент и 13 числа это приняло такой оборот, стало явью. И мы решили, что мы теперь должны пригласить кого-нибудь из Ташкента для проведения открытого судебного дела. И во время последнего заседания стороны были оповещены, что их проинформируют о месте, времени процесса и выноса вердикта. Но и дураку было ясно, что обвиняемые по-прежнему останутся в тюрьмах, приговоры будут вынесены тайно. Все [высокопоставленные лица] - областной хоким [губернатор Андижанской области], прокурор области, и сам начальник управления милиции, глава областного управления СНБ - были в курсе этого дела.

Нами были написаны и отправлены 24 инстанциям письма и велась работа над этими письмами. Поскольку там было сказано и предупреждено, что если это дело не решится положительно и если не прибудет комиссия для расследования, то мы выйдем на демонстрации. Как видно, они [то есть, власти] все были в курсе, и [мы считаем, что] все эти действия с тюрьмой, атака на воинскую часть - все эти действия являются игрой [инсценировкой] для предотвращения [того, о чем было сказано в письмах]. Все это было сделано, чтобы предотвратить демонстрацию и обвинить тех, кто выйдет на демонстрацию, в терроризме - вот для чего это все было нужно.

Вы знаете, все началось до того военного нападения, т.е. параллельно начались беспорядочные аресты - 11-12 мая. Вот в эти дни начались массовые аресты тех, кто участвовал в суде, или поддерживал подсудимых. Начались аресты их машин и конфискация имущества. И оставалось только одно - связаться с Ташкентом. Пусть люди из Ташкента приедут и рассмотрят этот вопрос, - думали мы. Мы им писали письма и обращения, но тщетно.

Ни одно оружие не было захвачено в той воинской части. Солдаты начали атаку первыми и начали стрелять в толпу. Это [известия о захвате оружия и т.д.] есть их [властей] версия, которую они сегодня предают через телевидение.

Я уже говорил о заключении в тюрьму ребят, так это началось 11 мая и длилось до вечера 12 числа. И вы знаете, Андижан впал в панику за ночь. Войска были наготове уже 12 мая. Я не знаю, они что - думают, что мы ничего не понимаем из того, что они [то есть, власти] говорят? Вот, например, по [телепрограмме] ДАВР показывают одного убитого милиционера в Ташкенте. Бахромжон, оказывается, его звали; там говорила его мать, которая сказала: "мой сын уехал в Андижан 8 числа". Вот видите, это было подготовлено заранее.

Вот еще один из известных фактов: раздается телефонный звонок одиннадцатого числа в Андижане. Один из его [не уточняется, чей] племянников работает в СНБ в Бухаре. Так вот, он звонит и говорит "не выходите из дому четыре дня". Его спрашивают: "в чем дело", а он в ответ: "не выходите из дома и все. Если хотите жить - не выходите на улицу". И это происходит 11 числа [мая]. А мать того самого Бахромжона говорит, что он выехал 8 числа. То есть, переброска [солдат] началась заранее.

[Было такое, что] милиционеры в гражданском заходили в некоторые места и начинали избивать других милиционеров. Понимаете, какая тут идет игра?

Но как же все это доказать? Ведь это только лишь мои слова. А у них есть нечто другое сказать. И эти две позиции в полном противоречии, не так ли? И для уточнения этого вопроса я собираюсь потребовать, хотя пока и не знаю, как, допуска независимых международных наблюдателей в Узбекистан. Пусть это будут нейтральные люди - ни со стороны [властей] Узбекистана, ни с нашей стороны. Пусть это будут абсолютно посторонние люди, которые приедут и оценят, и накажут тех, кто виноват.

Вы знаете некоего Бахрома Шакирова? Нет? [Бахром Шакиров - отец братьев Шакировых, обвиняемых в причастности к группировке "Акромия", которые находились в числе 23-х. Власти Узбекистана заявляют, что Бахром Шакиров был организатором митингов, проходивших возле здания суда.] Ну они [в СНБ] знают. Так вот, некто Абдуносир - замначальника УВД - приходит к нему в дом вечером 11 числа и говорит: "Бахром-ака, остановите эту свою демонстрацию, а иначе мы покончим со всеми вами за полчаса". Ему [заместителю] было сказано: "а разве так можно, можно ли заключить под стражу 23 невинных людей?" На что он ответил: "нет, надо взять под арест, иначе нельзя". "А почему нельзя, разве вы не обязаны отпустить их, если они невиновны?" "Нет, отпускать нельзя. Перед СНБ [стоит задача] ареста двадцати человек за неправильные деяния. Понимаете, мы должны бросить в тюрьму хотя бы трех или четырех из них. Но если вы не согласны на это, то мы сможем ликвидировать вас всех в течение дня, или даже часа". [Бахром] сказал: "сможете ликвидировать - пожалуйста, ликвидируйте". Как видите, перед последним был поставлен ультиматум.

А на следующее утро - 12 мая - начались беспорядочные аресты и к вечеру все приняло серьезный оборот. А ночью началась паника. Меня самого забрали из дома [мои товарищи]. А иначе я бы тоже, оказывается, попался бы им. Мне позвонили и сказали: "срочно покиньте свой дом и прибудьте туда-то". И я отправился по указанному адресу. Все это происходило 12го вечером, примерно в 20:30.

А пара-тройка ребят убежали прямо из ГАИ. Инспекторы ГАИ их остановили и под предлогом, мол, нам нужно проверить ваши автомобили, привезли шестерых в ГАИ. Половина из них была задержана, а другая успела скрыться. Милиционеры просто не успели их задержать.

И после этого мы были вынуждены будить людей: мол, они собираются истребить нас за ночь. После этого народ начал подниматься. А к этому времени уже светало, люди собрались возле здания хокимията и, установив микрофоны, люди начали выражать свое отношение к происходящим событиям.

После этого один из демонстрантов принес мне телефонную трубку - был получен звонок от [министра внутренних дел] Закира Алматова. Мы побеседовали и он спросил, в чем заключается наше требование. На это мы ответили, что наше требование - это освобождение невинно осужденных и пересмотр их дела.

Они вменяют ему [Акраму Юлдашеву] в вину его книжку. Но эта книжка-брошюра имеется в Интернете на русском языке, и сегодня весь мир читает ее. И в этой брошюре в корне отсутствует какой-либо террористический или экстремистский настрой. Поэтому наше требование заключается в их освобождении. Ведь нехорошо так сильно унижать бизнесменов и предпринимателей. Надо дать им [возможность защитить] свои человеческие права. Не давайте им ничего иного, но дайте защитить свои права. Но в ответ [от Закира Алматова] прозвучало "нет", и никаких переговоров фактически не было. Он только послушал меня, и как только он услышал последнее, он сказал: "нет, этого не будет". "То, что я смогу сделать это то, что я предоставлю автобусы, чтобы вы покинули Узбекистан". Я спросил: куда же нам ехать? В ответ он сказал, что в Ош. Я позже понял смысл этого предложения ехать в Ош: они хотели посадить нас в автобус и наверняка расстрелять где-нибудь по дороге в Ош.

Прошло примерно два часа и поступил еще один звонок - звонил сам Алматов, спрашивающий "решили ли вы выехать, мне отправлять автобус?". Мы ему сказали, что не нуждаемся в его автобусе, и если надо будет - сами сможем доехать. Он сказал: "или вы выходите в течение двух-трех часов, [или же вы будете иметь дело] с двадцатитысячным войском, которое я уже перебросил [в Андижан]". Если надо будет, он сказал, я могу довести число армии до 65.000. И посему, Кабулджан, он сказал, теперь случится то, что было вам предписано Богом. Он также сказал: "все, теперь мы идем [на народ]". Я спросил, сможет ли он просто так взять и расстрелять столько человек? Он сказал: "значит, судьба". И тогда я сказал: "удачи вам тогда, Зокирджон-ака", и повесил трубку. И после я сказал парням, что вот как обстоят дела, он нам выставил ультиматум. Скоро начнется стрельба, и он, оказывается, уже получил приказ об открытии огня.

Время в тот момент было 13 мая, 16 часов. Мы посоветовались между собой, и прошло полчаса-час, и уже было примерно 17 часов. Мы решили, что если мы останемся, то действительно они расстреляют народ, и посему нам лучше выйти. Потом вышли к людям и сказали: "друзья, был вынесен приказ об открытии огня. Президент выставил ультиматум, используя Алматова как посредника. Всем надо разойтись, нет никакой надобности проливать невинную кровь".

Некоторые участники судебных заседаний сказали, что "мы участвовали в заседаниях, и теперь мы все равно умрем". И они начали уходить и все остальные тоже начали идти с ними. Мы направились на проспект [Чолпон], потому что мы думали - мы уйдем через Тешик-Таш. Мы достигли кинотеатра Чолпон, а шли две толпы - в передней мы, а сзади были те, кому мы сказали остаться, то есть, женщины. И увидев, что женщины тоже двинулись в путь, мужчины окружили их кольцом для защиты и тоже начали идти в этом положении. Вблизи театра Чолпон, а точнее, слева от него находится школа, а справа - техникум. Вот театр, а вот эта 15-ая школа, а это - здание техникума [показывает на схематической карте]. А солдаты находились вот здесь, дислоцированные примерно в ста пятидесяти метрах от школы.

Солдаты стояли в два ряда, а так же там было два БТРа. Вот когда мы достигли школы, солдаты отошли назад и оба БТРа начали стрелять. Мы обратились к ним: "мы ничего не имеем против вас, мы только хотим пройти". И сразу после этого началась беспорядочная стрельба, и это было просто чудовищно. Представляете, два БТРа стреляют - это страшное зрелище. Они начали стрелять по тем, кто шел сзади, и они тоже упали на землю. Мы находились вот здесь, рядом с 15 школой. Мы сразу же упали на землю после начала стрельбы. А они [солдаты] даже не видели того, что [мы] упали на землю. И они начали стрелять по тем, кто начал двигаться. Потом они начали снова обстреливать нас. А пока солдаты стреляли по нам, вот эти [люди во второй толпе] долго не знали, что предпринять. Наконец, один из них сказал: "вставайте, раз уж мы решили уходить, то так и сделаем", и они повернули вот сюда [показывает направление движения на карте].

Так вот, те, кто ушел в эту сторону, они и смогли перейти [в Кыргызстан]. Говорят же про беженцев в Джалалабадской [области]: это те, кто повернул вот сюда. А всех остальных, кто был впереди, расстреляли. Очень малое количество людей из этих осталось [в живых] - наверно человек 300-400 из более чем 1000.

Если стрельба началась примерно в 18:00, то закончилась она примерно в 19:30-20:00, то есть, стрельба [по нам] длилась примерно полтора-два часа. Вот где пал Шарифджан; он был рядом со мной [Шариф Шакиров – один из обвиняемых по делу «акромистов», сын Бахрома Шакирова, о котором упоминалось выше]. А те, кто остался в живых, начали потихоньку передвигаться и, перепрыгивая через стены, начали убегать, а раненые так и остались там. Вот где были основные жертвы. А другие жертвы - они [солдаты] стреляли по тем, кто просто вышел из своего дома, а еще было очень много жертв возле хокимията. Вот здесь проводится демонстрация возле хокимията, а вот - круговое кольцо. [Солдаты] прибывают на БТРах по этому проспекту и стреляют, проезжая туда, а также продолжают стрельбу на обратном пути. Раненые были занесены в здание хокимията, а некоторые трупы так и остались там лежать. БТРы появились отсюда, по проспекту и просто напросто расстреливали. Они появились на Бобура, проезжая проспект Навои, и поворачиваются на «Победу», непрерывно стреляя. То же самое делается и на обратном пути БТРов. Они просто стреляли, и в результате очень много людей погибло здесь.

Возле театра Чолпон есть круговое кольцо. Здесь БТРы находились весь день, еще были возле СНБ. Одна из улиц называлась имени Клары Цеткин, и люди находились от речки вплоть до этой улицы. Они собрались там, чтобы пройти к хокимияту, но их не пропустили. Даже стреляли по ним, и здесь тоже были много жертв. В районе Сойгузар также были мардикеры [рабочие-поденщики] - расстреляли даже их. Демонстрантов не пропускали к центру, а людей собралось там не мало. Они увидели это все с вертолета и, наверно, увидев, насколько опасна ситуация, отдали приказ стрелять. Я этого не знаю. Теперь есть только один путь проверки этого - требуется прибытие нейтральных и независимых людей. А иначе нельзя определить ничего.

У демонстрантов в начале [предположительно, оружия] не было. Вы наверно, спросите, когда появилось оружие. Оно появилось рядом с хокимиятом. Они [милиционеры] были в гражданской одежде и расстреливали людей, предварительно надев бронежилеты под одеждой. И когда эти люди прибыли в хокимият, наши ребята поймали их и ввели в здание как заложников. А если вы спросите, кем были эти заложники? Заложникам были сотрудники спец.служб в гражданской одежде. Это началось с утра. Эти люди появились, когда начало светать. Мы останавливали этих людей, забирали их автоматы и все это оружие собиралось в здании хокимията, а их самих мы задерживали как заложников.

Насколько я помню, я сам видел примерно 24 единицы оружия - мы насчитали 24 единицы. А заложников было примерно человек 50, потом было больше 50, потому что они говорят "мы журналисты". Их допускали, но при обыске находили их удостоверения [сотрудников спецслужб] или же их просто кто-то [из наших] знал в лицо, потому что наших ребят вызывали и проверяли многократно, и они запомнились таким образом. "Он из СНБ, с такого-то отдела", - говорили ребята. Проверив карманы, мы находили удостоверения.

Таким образом, контингент заложников состоял из сотрудников СНБ и солдат, намеревавшихся расстрелять [нас попав во внутрь здания]. Эти заложники были с нами, когда мы выходили из здания. Мы их взяли с собой, сказав, мол, ну-ка пойдем и выйдем к вашим же солдатам и посмотрим, как они поступят. Говорят, что мы ими прикрывались, но нет, впереди были мы. И началась стрельба. Но, видать, человек не умрет, пока не настанет его час, и мы остались в живых. Я сам не понимаю, как я выжил.

Требуется независимое расследование извне, а иначе никто не поверит ни в мои слова, ни в их [то есть, в утверждения властей]. Но народ с нами, и он все знает и видит. Народ - свидетель и давайте у него возьмем показания при проведении расследования.