Тем не менее, не думать сегодня о коммерческой составляющей не может себе позволить ни один режиссер, приступая к постановке нового спектакля в Москве.

Режиссеры редко берутся за постановку мольеровского "Дон Жуана", считая, что гарантии коммерческого успеха спектакля малы, зато слишком велика вероятность провала. Однако премьера, состоявшаяся в конце апреля на сцене "Содружества актеров Таганки", продемонстрировала, что творческое прочтение этой непростой пьесы великого французского драматурга способно вызвать и зрительский успех, и высокую оценку самых строгих театральных критиков, и успех коммерческий. Новая работа режиссера Марка Вайля обещает войти в число наиболее интересных премьер нынешнего московского театрального сезона.

Хотя Марка Вайля нередко представляют как "режиссера из Ташкента" (в этом городе он действительно родился и вырос, здесь создал легендарный театр "Ильхом", объездивший со спектаклями полмира), однако сам он о себе полушутя-полусерьезно говорит как о "человеке планеты". Определенные основания утверждать подобное у него есть - он ставит спектакли во многих странах, читает лекции в Европе и США. М.Вайль весьма авторитетен в мире театра, его имя всегда в числе приглашенных крупнейших фестивалей.

Особые отношения у него с театральной Москвой, которая уже давным-давно приняла его за своего. Причем, отношения эти предельно уважительные: Вайль видит в российской столице своеобразную "театральную Мекку", Москва в нем - незаурядного художника с индивидуальным почерком и особым видением мира, которому можно и нужно предоставлять московские сцены. А потому уже полтора десятка лет спектакли в его постановке в московском театральном репертуаре. В нынешнем сезоне таких спектаклей три: шекспировская "Двенадцатая ночь", "Дамская война" (обработка пьесы Скриба) и вот теперь мольеровский "Дон Жуан".

- Марк Яковлевич, знаю, что вы любите театральную Москву, внимательно следите за происходящим в ней. Какие изменения прежде всего бросаются в глаза иногороднему театральному деятелю?

- Я перестал видеть ярко выраженные художественные тенденций московского театра. Они размыты. Тотально выражена только одна - тенденция коммерческого, бульварного театра, сориентированного на зрителя, на желание заработать, продав товар любой ценою.

Нетрудно "сварганить" театр в какой-нибудь антрепризе. Поставить спектакль ремесленно, но так, чтобы он был прочным, крепким, с небольшим количеством актеров. А вот сделать работу художественную и принципиальную - это стало крайне сложно. И, прежде всего, из-за того, что ориентированность театра на работу художественную как-то незаметно отошла на второй план. Она, эта работа, безмерно, например, затянется, если решишь делать ее с известными актерами. Ты оказываешься в абсолютной зависимости от графика их занятости в многочисленных сериалах, а, увы, сегодня московский артист предпочтет отказаться даже от очень хорошей роли в театральном спектакле, если в это время он приглашен в какой-нибудь долгоиграющий многосерийный сериал.

- Там большие деньги?

- Разумеется! Для многих актеров особенно молодого и среднего поколения театр - несерьезная альтернатива кино. Не то, что исчез театральный артист, но он сегодня в поисках денег. А какая-то часть актеров уже избалована ими и не может остановиться. То есть Москва просто в силу своей индустриальности, чрезмерной рыночности поставила актера на такой потогонный конвейер, что встретить в театральной работе свежего, полного сил и энергии артиста стало, практически, невозможно. Если же свежая интонация сохраняется, то, как правило, это спектакли, где заняты актеры начинающие. Таких, например, немало в недрах ГИТИСа, что нам блестяще и демонстрирует Петр Фоменко.

Так что, готовясь к постановке, театральный режиссер должен расчистить "экологическую зону" для своего нового творения, продумать, как расположить к себе артиста, быть капитаном-психоаналитиком, очень умелым стратегом, способным довести свой замысел до конца. И при этом суметь сделать спектакль не мертворожденным ребенком, а полноценным энергетически завершенным зрелищем.

- Сами-то вы давно в последний раз наслаждались классным театром, таким, от которого "мурашки по коже"?

- Давно. Я избалованный человек. Поколение, внутри которого я становился на ноги, много плодотворнее (хотя я моложе лет на десять того же Гинкаса, Некрошуса и Васильева, тем не менее, считаю, что я из того же поколения конца 70-х - начала 80-х годов, именно в эти годы сложилось мое имя и имя "Ильхома"). Мы "обжигались" переживали, но каждый из нас был открыт, искренен в своих спектаклях. Внимательно следили за работой друг друга.

Сегодня все названные мною режиссеры при деле, все выдают спектакли на очень хорошем уровне, и своему художественному вкусу не изменили. Но они, я бы сказал, такие "волки-одиночки", рудименты того времени. Кто-то рассматривает их как явление, уходящее в прошлое. Не так много эстафеты я вижу в новом поколении. Появились режиссеры, среди которых есть достаточно умелые, хорошо владеющие ремеслом, но обезоруживающие своей беззастенчивой компилятивностью. Чтобы создать товар, они совершенно не стесняются содрать какие-то чужие приемы, ловко беззастенчиво ввести в свой спектакль, превратив его в набор клипов. Их уже мало интересует, будет ли в центре спектакля человек, его духовная сущность, выход на какие-то уровни. Не обременены они этим! Они верят: чтобы спектакль состоялся, достаточно, если это будет крепкий товар. О том, что спектакль должен что-то поразительно открыть зрителю, даже разговора нет. Хотя тут же приезжает какой-нибудь театр из провинции и словно открывает глаза на настоящий театр. Недавно такое случилось, когда в Москву приехал Адольф Шапиро. В конце семидесятых-восьмидесятых он имел свой блестящий театр в Риге. Потом переехал в Москву, но по каким-то причинам, подозреваю, из-за здешней "конвейерной" жизни, не поставил ни одного спектакля на том уровне, на котором он выдавал их в Риге. Но вот уехал в какой-то небольшой эстонский городок, стал там работать. И привез в Москву, как ни странно, русскую классику - хрестоматийный роман Тургенева "Отцы и дети". Московская критика посмотрела и зарыдала: "Боже мой, ведь сегодня так не играют даже во МХАТе!..". А вывод следующий: Шапиро было достаточно уехать в маленький эстонский городок, где были актеры, свободные от суеты, может быть, просто более душевно здоровые, более независимые от власти денег, чтобы родить произведение, о котором говорят как о предмете искусства.

- Но разве вы, Марк Яковлевич, не идете на компромиссы, совсем отказываетесь от существующих правил игры? Разве ваш спектакль "Дамская война" в театре Моссовета стопроцентно лишен коммерческого налета?

- В "Дамской войне" я действительно играл в понятие "коммерция", потому что Скриб - это классически коммерческий драматург, который в 19 веке явил новую буржуазную формацию театра. Ему страшнее всего было не отразить жизнь, а не понравиться публике. И он стряпал свои сюжеты и пьесы, старясь быть современным, острым, злободневным, но при этом замечательно интригующим в своих сюжетах, чтобы держать публику в некотором напряжении. Мне было очень важно теперь - с дистанции времени - сыграть Скриба, где сегодня напрямую не сможет сработать ни один его сюжет. Политические интриги того времени с сегодняшними напрямую не перекликаются. Но при этом есть прелесть характеров, есть тема любви, любовного треугольника. Передо мной стояла задача "скальпелем" счищалось окисление, то, что, быть может, мешало первозданному блеску этой пьесы. Был рад, что спектакль угодил и публике, и критикам. И, может быть, даже критикам больше, потому что они почувствовали в нем тонкую эстетическую игру в театр, нежели безалаберное стряпание иллюстрации сюжета. Критики оценили стильность спектакля.

- С точки зрения коммерции, мольеровский "Дон Жуан" действительно далеко не лучшая пьеса. Это после премьеры стало очевидно, что коммерческий успех иметь она будет. Но когда вы решились на постановку, разве опасений не было?

- Конечно, были. У Мольера много замечательных комедий, которые "обречены на успех". "Дон Жуан" же ставится крайне редко. Эта, самая загадочная из всех пьес Мольера, где спешивается абсолютно чистая философская основа в обрамлении комедии почти дель-артовской, считается опасной для большой сцены. Можно только удивляться мужеству агентства "Арт-партнер", которое более года вело со мной переговоры. Честно говоря, "Дон Жуана" я дал почти на засыпку и вдруг услышал мгновенный ответ: "Да, мы согласны - ставьте!". Естественно, существует легкий путь - поставить более развлекательную, более малочисленную по количеству действующих лиц пьесу и знать, что она принесет прибыль, нежели ставить пьесу такую сложную, концептуальную. Но, видимо, время сдвигает сознание театральных агентств, и "Арт-партнер", похоже, делает некий прорыв.

- А как живется режиссеру на два, а в вашем случае - на три-четыре дома? Ведь вам приходится часто уезжать из Ташкента, оставляя там свой театр, репертуарные задумки:

- Без жертв не обходится. Такова жизнь у театрального режиссера, если он выходит на какую-то орбиту. Стараюсь сохранить театр в Ташкенте, работаю много в Москве, преподаю в одном из крупнейших университетов Америки в Сиэтле, читаю лекции в Европе, езжу с "Ильхомом" на гастроли в разные страны мира. Жизнь интенсивная, плотная. Сетую на то, что работаю в Москве, как на вокзале, где расписание поездов, присутствие на репетициях актеров едва сводится для того, чтобы мы успели на полустанке что-то порепетировать и что-то найти. Я - часть этого расписания. Что себе никогда не позволяю - это каких-то параллельных работ. Дивлюсь моим коллегам-режиссерам, которые репетируют два, а то заделывают параллельно и третий спектакль. Я так не умею.

- Времени и без того в обрез, а тут еще в Ташкенте театральная школа Марка Вайля. Ей ведь тоже плохо оставаться без главного педагога?

- По счастью, в "Ильхоме" ничего не останавливается. И пока я, допустим, в Москве репетировал "Дон Жуана", в Ташкенте с моим театром работал Мик Гордон - один из самых интересных молодых режиссеров Англии. То есть процесс удается как-то организовать. Но моя сосудисто-капиллярная связь, если говорить о целостности обмена, она, конечно же, прерывается. То есть для очищения "почки" я подключаюсь то к одному аппарату, то к другому.

Главное не потерять ощущение разности театральных сред, которые я вынужден периодически менять. И не допускать механического переноса штампов и прежних наработок в новые спектакли, потому что это и будет творческим концом. А заниматься просто коммерческим театральным ремеслом я не хочу.

* * *

Жизнь Марка Вайля расписана на год вперед. Сразу после премьеры "Дон Жуана" он вылетел в Бишкек на II международный фестиваль искусств "Мир и уважение", который открывался спектаклем "Ильхома". После фестиваля - неделя работы в Ташкенте и новая поездка. На этот раз в Берлин на Международный театральный фестиваль, куда режиссер приглашен в качества члена жюри.