Карима Егеубаева или, если хотите, Кирилла Султанова можно было бы без преувеличений назвать "Культовой фигурой N1" в постмодернистских литературных кругах Узбекистана, если бы современная литература здесь и по сей день оставалась хоть для кого-нибудь, кроме сумасбродной и несогласной друг с другом горстки в пять-шесть литераторов, предметом культа. Поэтому назовем его "легендарной личностью", так будет вернее. Впервые он стал известен в середине 90-х как редактор отдела прозы в журнале "Звезда Востока", в тот мимолетный, но навсегда оставивший ожег в памяти целого поколения, трехлетний период "вспышки этой сверхновой Звезды" при редакторстве Сабита Мадалиева. Тогда Карим успел опубликовать под своей пресловутой "глубокой редакцией"" "Музей" и "Уличный роман" Сергея Спирихина, "Смешанные мнения" Фридриха Ницше и "Спящих красавиц" Ясунари Кавабаты, а также выдумать "Майкла Маклашевича" - якобы заокеанского проповедника, продолжателя и интерпретатора спирихинской "философии се". "Глубокая редактура или редакция" по Кариму - была разновидностью перформанса в местной постмодернистской литературе тех лет. В отличии от борхесовского "Пьера Менара, автора "Дон Кихота", Карим переписывал Ницше и Кавабату своими словами - так, "...как это должно быть написано", если бы их настоящим автором был Карим. А в "надсюжетных" текстах Спирихина он создавал заново внутреннюю драматургию и фабулу, перестраивая композицию и меняя местами фрагменты. То был самоотверженный подвиг редактора - профессионального литератора, смиренно отрекшегося от авторского честолюбия ради престижа издания. Но вскоре "Звезда Востока" погасла, не выдержав бурного "роста национального самосознания" и, разыгравшихся вокруг этого, конъюнктурно-карьерных игр. С высот своей славы, с 14-го этажа издательского небоскреба Карим вновь спустился в патриархальную тишь чиланзарских трущобных задворков на "Квартале Девять"*, но не заснул там в прохладной, баюкающей тени катартальских аллей. Никогда не бывший мусульманином, "узбеко-татаро-русо-казах", атеист "по советскому воспитанию", в результате многолетних религиозных поисков в 96-м году он принял Православие и, при Крещении, получил имя христианское имя Кирилл, а фамилию взял по имени отца - Султанов. Почти тотчас за этим событием он получил Благословение от Митрополита читать в Ташкентской духовной семинарии два курса: "Введение в философию" и "Русскую философию". И что это были за семинары!.. Перформансы. Принципиально поспорив с одним из своих студентов по вопросу перевода богослужения с церковно-славянского на современный русский язык, Кирилл заключил с последним своего рода "духовное пари" - мол, если студент не смирится и не признает своей неправоты, Кирилл добровольно оставит кафедру. Проиграл и действительно собирался уйти, но вмешался Митрополит, призвав уже самого Кирилла к смирению. Когда в другой раз "азартный педагог" в богословской полемике "поставил на кон" ни что иное, как собственный рассудок, то есть пообещал сойти с ума, семинаристы боязливо поспешили ему уступить. А Карим, то есть, простите, Кирилл, продолжая вести семинары и став активнейшим членом редколлегии литературно-философского журнала "Восток Свыше" Московской Патриархии и Ташкентского и Среднеазиатского Епархиального управления Русской Православной Церкви с 98 по 2003 год напечатал в самиздате целую серию оригинальных книг: "ДНЕВНИК и АНТИДНЕВНИК" (в соавторстве с А.Устименко ), "АЙСБЕРГ ПОДСОЗНАНИЯ. Квадратура круглого стола", "ВОКРУГ ДА ОКОЛО АНАСТАСИИ. Хроника теософского чтения", "ЗАПИСКИ ПРИХОЖАНИНА. Против идеи перевода богослужения на русский язык", "САМОВЫРАЖЕНИЕ", "МУЗЫКА И МЫ", "ОТЛУЧЕНИЕ ОТ ТОЛСТОГО. Ответ читательнице из Киргизии", "В ЗАЩИТУ ИСКУССТВА" и др. По внешней (маскирующей перформанс) форме все эти книжицы - полемические заметки или теолого-философские эссе, но по внутренней сути и духу - постмодернистские мини-романы наивысшей пробы, сродни произведениям Умберто Эко или Милорада Павича - смак для ценителей "изящной словесности" и интеллектуальных хитросплетений. Параллельно Карим подготовил к изданию обширный сборник "Свобода и Творчество", включивший разножанровые размышления на эту тему всех, сколько смог собрать, представителей литературной элиты Ташкента, также помог Спирихину смонтировать из разрозненных частей дневника "Конину", а в N1 альманаха "ARK", вышедшего в сентябре 2003 года, опубликовал под видом пространного предисловия к спирихинскому "Бульварному роману***" собственный "роман вокруг романа", на подобии писем "Майкла Маклашевича о сеистической войне", некогда "сфабрикованных" им для "Звезды Востока". Просто немыслимая в наши дни продуктивность для литератора и редактора... Но ведь их же двое. Карим называет "принципиальным" творческое раздвоение своей личности.

Вопрос: - Какая разница между филологией и философией, литературой и жизнью, Каримом Егеубаевым и Кириллом Султановым?

К: - Карим Егеубаев - это рядовой член общества, обыватель, вполне заурядная личность, конечно, не без талантов, но с самым обычным, дежурным набором проблем, озабоченный тем, что мало успел в своей жизни - не заработал денег по больше, не достиг вершин власти, не снискал более блестящей славы. А Кирилл Султанов - литературный герой, педагог и Учитель жизни, идеал подражания моих семинаристов. Я не дотягиваю откровенно до этого образа, хотя тщусь изо всех сил. Сам понимаю, что недостоин тех Истин, которые проповедую. Но пути назад уже нет. Ортодоксия, культовость предполагает авторитетность и безграничную самоуверенность. Я же ни в чем не уверен. Выбрал стезю религии, а в душе остался художником. И в этом, честно говоря, вижу свое поражение...

Вопрос: - Поэтому одной из последних тем для письма ты избрал "Защиту искусства"? От себя защищаешь, в себе?..

К: - Нет. К сожалению, в наши дни искусство часто нуждается в защите от идеологов разных мастей. И от таких как ты, пессимистов, любящих провозглашать его преждевременную гибель, и, с другой стороны, от новых религиозных догматиков, ставящих ему в вину, наоборот популярность и "светскость", соблазн, искушение душ. По моему мнению, в искусстве гораздо меньше соблазна, чем в духовном делании**, тем более в, так называемой, "духовности", прекраснодушной болтовне о вере. Искусство, в лучшем случае - свидетельство Красоты творения, а стало быть и Творца. Но не более чем свидетельство. Одно менее свободно потому, что не может остановится в поиске, не знает покоя. Религия же ведет к окончательным ценностям, не только задает "вечные вопросы", но и отвечает на них окончательно, определенно. Поэтому соблазн "духовности" на словах, "духовного развития", "самосовершенствования", куда более серьезен. Гораздо опаснее, тешащая человеческую гордыню иллюзия, что, будто бы, духовное делание возможно вне Церкви и вне Служения. Искусство, по сути, - та же религия, но в форме игры, понарошку, этакая благородная "пародия" на религиозность, "игра в Храм", в подвижничество, в Предназначение. При этом же не проливается настоящей крови...

Вопрос: - Но разве не тратится на эту, как ты говоришь, забаву, самая настоящая жизнь, годы усилий, поиска, сбывшихся и несбывшихся надежд?..

К: - Все равно - это игра. Кому, как не постмодернистам должно это понимать. Хотя именно искусство, а вовсе не наука, действительно конкурирует с религией на протяжении всей истории человечества. Не побудительные мотивы самих творцов, а порождаемые их произведениями чувства часто бывают духовны, глубоко религиозны. Поэтому Церковь всегда ищет диалога с искусством, но ни в коем случае не призывает своих служителей делать из религиозности акт художественного творчества, актерство, игру. На этой, весьма рискованной для ума и души, бритвенной грани взаимоотношений между религией и искусством разворачивается драма всей моей жизни.

Вопрос: - А как ты оцениваешь сегодняшний литературный процесс в нашей стране?

К: - Считаю, что он существует. Как минимум, несмотря ни на что, ни на какие "объективные условия". Пока я жив и здесь... Как бы нескромно это не прозвучало. Раз я есть - значит есть и другие, подобные мне или отличные, но занимающиеся литературой, искусством. Независимо от того, сколько существует журналов, альманахов, сайтов и существуют ли они вообще. Мысль никогда не останавливается. Природа мысли - слово. Есть "Малый Шелковый Путь", "Ферганская и Ташкентская школы", появился "ARK", будет "Свобода и Творчество". Но даже если бы их не было, если бы пишущие никогда не встречались друг с другом, не знали друг друга в лицо или понаслышке, все равно мыслящий человек не может жить без Логоса, то есть деятельной веры в Смысл. А оценивать свое место в литературном процессе, измерять его "скорость и интенсивность", прочие "характеристики и параметры", как это пытаешься делать ты, по моему, можно только взглядом со стороны... Пусть это лучше делает кто-нибудь извне, кого нет среди нас здесь и теперь.

Андрей Кудряшов, Ташкент

Примечания:

* "Квартал Девять" - название последней, кульминационной и самой драматичной части романа С.Спирихина "Конина" (2002г.), одним из действующих персонажей которой выступает Карим.

** духовное делание - молитва, пост, покаяние, милосердие и смирение. Кирилл (Карим) допускает, что литературное творчество при определенных условиях может стать или быть формой духовного делания, но не само по себе, тем более - не по определению.

*** "Бульварный роман" - "Уличный роман" Спирихина под "глубокой редакцией" Карима.

==================

Комментарии Карима Егеубаева (Кирилла Султанова), присланные в редакцию после того, как текст интервью уже был опубликован.

"Как человек, проснувшийся знаменитым, выражаю огромную благодарность «Фергане.Ру» за публикацию интервью и за это дорогое удовольствие – испытать счастье. Наверное, как большой испорченный ребёнок, я нуждался в толике подобного внимания. Мне лишь хотелось бы устранить несколько неточностей, которые прошли в тексте. Их допустил не столько интервьюер, сколько сам я по своей тугосообразительности: не те подобрал слова, простите. А именно (в порядке главенства):

1. Фраза, вложенная в мои уста: «Кирилл Султанов – литературный герой, педагог и Учитель жизни, идеал подражания моих семинаристов» – святотатственна. Учитель (с большой буквы) вообще-то относится к Господу нашему Иисусу Христу. Был период (средневековье), когда на Востоке и на Западе так величали Аристотеля. Один раз, правда, я поименовал себя «Учителем» (с большой буквы), но в кавычках и с принципиальным уточнением – «Учителем школы», а не жизни (см. «Восток Свыше», IV, с.94). Но даже и сугубо книжный Кирилл Султанов – конечно же, не «идеал подражания моих семинаристов», напротив – соблазн и искушение, оправдываемые в одних случаях спецификой учебного процесса, в других – добротой моих оппонентов.

2. Фраза: «Ортодоксия, культовость предполагает авторитетность и безграничную самоуверенность». Верующему здесь слышится, что «ортодоксия предполагает сатанизм». Имелось в виду, что, напротив, признак ортодоксии – скорее неуверенность в себе, чем самоуверенность, а в идеале и нищета духа (не путать с «богатством духа»). То есть главный вопрос: почему я православный? Таков, во всяком случае, мой вопрос. Будь я инославным, я бы хорошо понимал, почему я инославный. Так же могу понять и объяснить, почему кто-то другой православен, но почему же именно я – лично я, такой умница и молодец (если верить А. Кудряшову), стал православным, – однозначного ответа нет. Тут мне ещё долго разбираться. А всё остальное на свете, действительно, – перформанс.

3. Фраза: «Карим называет «принципиальным» творческое раздвоение своей личности». Фраза и в самом деле была мной произнесена, однако в ином контексте. Раздвоение не принципиальное – скорее вынужденное, быть может временное (надеюсь). Свидетельство того, что однажды я не выполнил обязательств, взятых Кириллом Султановым. Отсюда следовало, что Кирилл Султанов – не более чем литературный герой, и сам я не философ и учитель, а скорее художник, писатель, поэт. И кто бы мог подумать, что такое открытие означает горечь поражения и свидетельствует о духовной несостоятельности? Если мои семинары в Ташкентской семинарии суть перформансы, то я – лгун и лицемер, заведомо планирующий и разыгрывающий их на чувствах верующих, в том числе и на своих. Я бы не хотел, чтобы за моими книгами и семинарами утвердилась такая репутация. Истинный перформанс – творческое поражение, а не достижение.

4. А.Кудряшов сообщает, что некогда я «сфабриковал» «Письмо о сёистической войне» для «Звезды Востока» (№ 3, 1996). К сожалению, нет. Мне бы очень хотелось «ограбить» Сергея Спирихина хотя бы на это «Письмо», но – увы, увы. За именем Майкла Маклашевича скрывается Спирихин и только Спирихин. Я лишь позволил себе одну фразу в его тексте перевести из настоящего в прошедшее время (поскольку это был последний номер, редактируемый Сабитом Мадалиевым): «…не на сёистический взгляд, а просто со стороны – журнал всё-таки выглядел отлично, пожалуй, это был единственный теперь культурный журнал, журнал-музей иноземной культуры, католический десант. Издалека это выглядело красиво…», – и дописать от себя: «…и, разумеется, вечно длиться не могло» (с.176).

5. Всё-таки мне кажется, «Культовая фигура № 1» относится более к Шамшаду Абдуллаеву, чем – ко мне. Я понял это теперь, после публикации интервью. Доказательство простое: представьте себе «Звезду Востока» Сабита Мадалиева без меня, но с Шамшадом, а затем представьте ту же «Звезду Востока» со мной, но без Шамшада…

Таковые главные неточности, о которых я не имел права умолчать. Прочие не так принципиальны, хотя Сократ поставил бы на вид: «Лучше для человека, чтобы его недооценивали, нежели переоценивали…» Но, полагаю, всякий нуждается в том, чтобы его хотя бы раз в жизни перехвалили – независимо от заслуг и действительного положения вещей. Ведь правды нет на земле. Как правило, недосолят, в лучшем случае – пересолят. И в том мимолётное авторское счастье, вкушённое мной благодаря «Фергане.Ру». Большое вам спасибо.

Кирилл или, если угодно, Карим."