Таджикистан направил в Россию запрос об экстрадиции оппозиционера Дододжона Атовуллоева
«Фергана» связалась с г-ном Атовуллоевым.
- Вы действительно находитесь в России?
- Зачем же я буду подводить российские власти? Я был готов к такому повороту событий, о запросе я узнал две недели назад.
- То есть Вы не в России?
- Вы хотите, чтобы я адрес назвал?
- Нет. Как Вам кажется, почему о том, что направлен запрос, генпрокуратура Таджикистана объявила во всеуслышание?
- Я думаю, что на этот раз таджикские власти нашли в России человека или группу лиц, которые пообещали решить мой вопрос и доставить меня в Душанбе. Я знаю, что в Москве сейчас находится группа сотрудников спецслужб Таджикистана, которые активно меня ищут, они даже обращались к российскому криминалитету, к ворам в законе, чтобы те помогли либо выкрасть меня, либо устроить мне автокатастрофу.
- Откуда Вам это известно?
- Из источников в силовых структурах Таджикистана. К тому же они обратились к людям, которые меня знают.
Все восемнадцать лет, пока Рахмон находится у власти, он меня разыскивает и хочет от меня избавиться, хочет, чтобы я замолчал. За эти годы в Россию были направлено более 20 запросов, и лишь однажды, в 2001 году, меня все же задержали в Шереметьево, и я семь дней просидел, ожидая экстрадиции. И только вмешательство мирового сообщества, поддержка журналистов, правозащитников и политическая воля тогдашнего президента России Владимира Путина помогли мне не попасть в таджикский зиндан, за что я благодарен России и ее руководству.
Но попытки добиться моей экстрадиции шли постоянно. Прежний генпрокурор Бободжон Бобохонов клялся, что достанет меня и привезет в Душанбе, - но он был смещен с должности, и его сын сидит в тюрьме.
Чего только не перепробовали в Душанбе, чтобы меня «заполучить», даже объявили в 2004 году, что я амнистирован, могу приехать на родину и там издавать свою газету. Но амнистия эта была смешная - она могла быть объявлена только после решения суда, который бы меня признал виновным, но такого суда не было. Однако я воспользовался этой возможностью, и в 2004 году приехал в Душанбе в сопровождении большой группы журналистов из России и Европы. Я давал пресс-конференции, свободно ходил по улицам… Они не верили своим глазам, не ожидали от меня такой наглости. Начались провокации, пошло давление на журналистов, - и я уехал. А потом в отношении меня было снова заведено уголовное дело.
Я никогда не рассказывал об этом, но в 1998 году у меня была четырехчасовая беседа с Рахмоном, в его кабинете. Он был очень заинтересован в моем возвращении. Я и сам очень хочу вернуться домой, я устал жить в чужих домах, есть чужой хлеб. Но я боюсь повторить судьбу Отахона Латифи, который поверил Рахмону, вернулся - и был убит возле своего дома. В 2007 году на меня вышел самый близкий человек Рахмона, брат его жены Хасан Садуллоев - это самый влиятельный и самый богатый человек в Таджикистане после Рахмона. Его люди в 2007 году полгода вели со мной переговоры, они ничем не заканчивались, и тогда Садуллоев, потеряв терпение, решил лично со мной встретиться. Назначили встречу в Норвегии. Но я в последний момент отказался: когда ты всю жизнь выступаешь против режима, ты не можешь вдруг дать задний ход.
Когда меня отпустили в 2001 году - это был сильный удар для Рахмона, он ведь задействовал все свои ресурсы, чтобы заполучить меня. Но за меня заступились президенты России, Франции, министр иностранных дел Германии, правозащитники…
В Душанбе часто повторяют, что Дододжон Атовуллоев ничего из себя не представляет, что движение «Ватандор» не несет никакой опасности, - но при этом мой вопрос постоянно поднимается во время переговоров с российской стороной. Я не хочу стать предметом торга между Москвой и Душанбе. Я хочу предупредить господина Рахмона, что в Германии мне выдали паспорт в соответствии с Конвенцией ООН о статусе беженцев (от 28 июля 1951 года). Ни одна страна мира не имеет права меня задержать и выдать Рахмону. И новое требование об экстрадиции станет очередным позором для Рахмона, потому что я убежден: что бы он ни предлагал в обмен на мою жизнь, меня не отдадут.
Мария Яновская
