Текстовая запись пресс-конференции, которую провели 15 июня провели в Алма-Ате Жулдыз Кулиева (мать арестованной Эльмиры Кулиевой) и адвокат Дмитрий Куряченко (защитник главного редактора газеты «Версия» Ярослава Голышкина) при поддержке Международного фонда защиты свободы слова «Адил соз». Ее модератором выступила президент этой организации Тамара Калеева.

Тамара Калеева: Газета «Версия» - это независимая, одна из старейших газет Павлодара. …Ярослав Голышкин …он всегда отличался вот этой профессиональной дерзостью, хорошей профессиональной дерзостью, он не боялся влезать в серьезные темы, он действительно много критических материалов публиковал, публиковал много журналистских расследований. И вот, к великому сожалению, очередная его акция по сбору материалов и по публикации журналистского расследования обернулась против него.

Адвокат Дмитрий Куряченко: С 22 мая я вступил в дело по защите журналиста Голышкина. В процессе этого дела я столкнулся с такими нарушениями, которыми хотел бы поделиться, чтобы это могло как-то конструктивно повлиять, в том числе и на дальнейшее ведение судебного расследования по делу. Во-первых, я полагаю, как адвокат, основываясь на букве закона, а именно – Уголовно-процессуального кодекса, что нарушена подследственность. Республиканский КНБ расследует дело незаконно. Это первое нарушение, которое я усмотрел на стадии досудебного расследования. Второе – это то, что при очередном свидании с моим подзащитным журналистом Голышкиным мне было искусственно создано препятствие, письмо, которое я оставил в камере хранения, сотрудниками следственного изолятора …они попытались составить административный протокол, потащить меня в суд, что я нарушил правило проноса запрещенных предметов в следственный изолятор. Но, слава богу, им не удалось, потому что мне пришлось вызывать всех в суд . Хотя меня по делу привлекли правонарушителем в административном суде, пришлось их всех вызывать, допрашивать, ну и вроде как их идея распалась, ну, здесь отреагировала внутренняя безопасность управления внутренних дел Павлодарской области, они возбудили уголовное дело по факту превышения полномочий, меня признали потерпевшим, и сейчас идет это уголовное дело.

Тамара Калеева: То есть, попытка вас вывести из этого процесса как защитника, она провалилась?

Дмитрий Куряченко: Можно так сказать, что мне воспрепятствовали в том числе во встрече с самим Голышкиным как защитнику, и ему воспрепятствовали реализовать его конституционное право на свидание без ограничений со своим защитником. На следующий день, когда я пришел и встретился с моим подзащитным, выходя после этого, мне опять устроили очередное, так скажем, нарушение, начали копаться в моем досье, читать страницы, дежурный следственного изолятора попросил принести видеокамеру – что сейчас мы будем снимать постранично твое досье. Вот это продолжалось на протяжении минут десяти. Это прервалось тем, что пришел вот этот, так скажем, следователь, который возбудил уголовное дело за день раньше по факту превышения служебных полномочий. Я ему ситуацию здесь же обрисовал – что вот очередной раз не успели мы столкнуться с первым фактом, - вот второй. Я опять подал жалобу в областную прокуратуру. Что интересно отметить, что по жалобам в областную прокуратуру я еще ни одного ответа не получил. Реакция службы безопасности управления внутренних дел была осуществлена на основе обращения в Твиттере. Что интересно – что следователь пришел именно по этому обращению. Вот в данном случае вот такие факты происходят на стадии досудебного расследования. Это вот что касается нарушений, допускаемых со стороны…

Тамара Калеева: …Что касается обвинения по поводу участия Ярослава Голышкина в вымогательстве. Как вы считаете, насколько они обоснованны?

Дмитрий Куряченко: Касательно обвинения Ярослава Голышкина, мною была дважды подана жалоба на имя первого заместителя генерального прокурора, и сам Ярослав тоже от своего имени отправлял со следственного изолятора, не знаю, дошла она, жалоба до адресата или нет, но я подстраховался и его же жалобу тоже сдал в генеральную прокуратуру. То есть, где четко, черным по белому, и он и я в своей жалобе, ссылаясь в том числе и на его убеждения, что его необоснованно подозревают в совершении вымогательства. Он здесь в данном случае, проводя журналистское расследование по факту изнасилования и собирая материал, то есть этот материал возможно, и то, в данном случае я сомневаюсь, что этот материал мог попасть в плохие руки, потому что по данным, которые я увидел, и из слов самого Голышкина не следует, что он участвовал в этом вымогательстве. И сам потерпевший Бозумбаев в своем заявлении четко указывает на конкретное лицо, которое пыталось вымогать у него денежные средства. Голышкин там вообще никак не фигурирует, в заявлении Бозумбаева.

Тамара Калеева: Ну, насколько я поняла, - это уже ко всем журналистам, - Голышкин может быть отчасти пострадал оттого, что доверился своему источнику информации. Мы все гордимся, что у нас есть в тех или иных структурах источники информации, которые нам помогают собирать факты, но вполне возможно, что этот источник информации оказался недобросовестным и решил подставить самого журналиста. Это так, не так?

Дмитрий Куряченко: Это нельзя исключать, более того, я допускаю этот вариант, потому что если у самого Голышкина видеозапись, материалы его журналистского расследования изъяты 9 апреля. А потерпевший в своем заявлении указывает, что вымогательство в отношении него состоялось 15 марта. То есть, за 25 дней до того как были изъяты материалы у Голышкина. То есть, когда эти материалы ушли к тому источнику информации, который Голышкин привлекал для того, чтобы вести свое журналистское расследование по факту изнасилования в резиденции акима области.

Жулдыз Кулиева: Меня зовут Жулдыз, я из города Курчатова, у меня пятеро детей, я их всех вырастила сама, одна. Эльмира моя предпоследняя дочь, она является подружкой изнасилованной девочки. В феврале, когда я приехала в Павлодар, - она живет со старшей сестрой в Павлодаре, - вот эта старшая сестра родила, я приехала туда, и мне Эльмира начала рассказывать про это изнасилование, что эту девочку изнасиловали, было их двое, что один держал, другой насиловал, избили ее, телефон забрали и бросили на дороге. Ну, в это время, в день изнасилования, моей дочери не было в городе. На другой день, когда она приехала, она как бы в поддержку пошла с ней в полицию. И в полиции этой изнасилованной девочке предложили деньги. Предлагали 10 тысяч долларов ей, чтобы как примирение было. Моя дочь начала ругаться с ними, говорит «Не будет она брать деньги, не нужны ей деньги, пусть они сядут». Ее тогда закрыли в другую комнату, и до вечера продержали там. А эту изнасилованную девочку до вечера не знаю как, но уговорили до вечера, она взяла деньги, написала, мою дочь выпустили, и они ушли домой. Потом моя дочь в начале апреля… Ну, я каждый раз всем звоню. У меня хоть и четверо девочек, я всем звоню в день по 10 раз. И тут она не выходит на связь, я начала беспокоиться, начала ее искать. И в итоге нашла ее в КНБ. В КНБ меня к ней не стали допускать. Потом все-таки они мне дали свидание…

Кто-то из журналистов: Какого она возраста?

Жулдыз Кулиева: Ей 29 марта исполнилось 18 лет только. Мне дали это свидание, где она мне всё, что-то рассказывала. Они мне, сотрудники КНБ, сказали, что она идет как свидетель преступления, что на ее жизнь покушаются вот эти вымогатели, что хотят убрать как свидетелей, что они ее защищают, опасаясь за ее жизнь. Ну, я думала, так и есть, уехала, потом через неделю приехала, и увидела эту статью в газете «Версия». Когда было изнасилование, они говорили, что это высокопоставленный человек, что его все равно не посадят, ну, высокопоставленный-высокопоставленный, откуда я знаю, кто это. И тут в газете я читаю, что сын акима замешан как будто бы. Ну, я звоню нашему следователю, Кунбулатов следователь, звоню по телефону, говорю: «Что это такое в газете – ты же сказал, что ее жизни угрожают?» Он говорит: «Я сам в шоке, я сам в ужасе, это какой-то кошмар, завтра приди (ну, в КНБ), мы с тобой поговорим». Прихожу в КНБ – меня не пускают. Так и так – «он в командировке, его нет». Я неделю там, в день по три раза, с одной двери в другую дверь, к начальнику КНБ захожу, оттуда пресс-секретарь выходит и говорит: «А мы к этому делу отношения не имеем, это КНБ с Астаны, мы к ним отношения не имеем, и наш начальник не имеет отношения, мы помочь ничем не можем». Я бесконечно ходила-ходила, я говорю: «Ну, тогда найдите мне Конбулатова, он же не может потеряться».

Они все-таки его спустили. Я говорю: «Что это такое?» Мы очень сильно ругались. Я говорю: «Если ты сейчас не будешь, я сама пойду сейчас к журналистам». С этой газеты номер выписала, пошла, позвонила в эту «Версию», договорилась с ними, они собрали тоже также журналистов, ну, я рассказала то, что я знала на тот момент. Вот так вот было. Потом они все равно долго очень не запускали, потом начали обратно запускать. Попросила я, говорю: «Вот я наняла адвоката, допустите к ней, чтобы адвокат у нее был». Они мне всячески: «Да, да, конечно». Эльмире говорю: «Без адвоката им ничего не говори». Они обещают… Я же периодически хожу на свидания, говорю: «Почему вы адвоката не допустили?» То «некогда было», то еще что-нибудь. Я говорю: «Эльмира, ты сама требуй адвоката». Я наняла адвоката, он приходит, они его не запускают. Они его просто не запускают, под всякими причинами. Эльмире говорю: «Ты требуй адвоката, напиши им, потому что ты же там внутри находишься». Она говорит: «Мама, они мне этого не дают, если я говорю, они говорят: «Успокойся, или мы тебя в СИЗО закроем». Мы хоть слово скажем, они нас СИЗО пугают – «Мы тебя в СИЗО закроем». Я уже не знаю, как делать». Ну, я говорю: «Тогда ты мне напиши, что тебе нужен адвокат, распишись». Я вытащила эту расписку, потом думаю «Ну, я-то уже писала, что у меня дочь пропала, что ее незаконно держат там, но они пишут, что она сама отказывается». Хотя это неправда. Она никогда не отказывалась, она их просит, они ее просто запугивают. Ну, я вытащила [расписку], потом хотела отнести в прокуратуру, потом думаю, ну обратно они скажут, что она сама отказывается. Я обратно пришла на свидание, еще взяла свою старшую дочь, мы пришли на свидание, и Эльмира сидит. Я говорю: «Пожалуйста, дайте нам листок бумаги и ручку, чтобы она сама лично при мне написала, что ей требуется адвокат». Они начали очень сильно ругаться. Они начали кричать: «Эльмира, если ты сейчас не прекратишь, мы тебя закроем в СИЗО». Я уже вот так встала, говорю: «Я никуда не уйду, дайте мне ручку и листок бумаги». И нас силой выволокли оттуда. Прям по земле прокатили. И в этот же день ее сразу закрыли.

Тамара Калеева: То есть, в этот день она из свидетельницы…

Жулдыз Кулиева: Сразу превратилась в подозреваемую.

Тамара Калеева: Состоялось судебное заседание, на котором вы не присутствовали?

Жулдыз Кулиева: Ну, мне же все равно надо адвоката. Адвокат идет в следственный изолятор, утром, они ее утром рано забирают, после шести привозят. Он никак не мог с ней связаться. Мы идем в КНБ, он часами там сидит, они говорят: «Того нету, следователя нету» и не подпускают его, не запускают. Ну, мы потом, на другой день пошли, рано утром, с полвосьмого до полдесятого он успел зайти, вот как раз во время суда, в полдесятого он успел туда зайти, в следственный изолятор. С КНБ сотрудники приехали без 15, он успел у нее взять…

Тамара Калеева: Он успел у нее взять расписку, что она доверяет ему защиту, то есть, оформить успел.

Жулдыз Кулиева: Да. Только тогда он попал на этот суд. Ну, ни материалов дела, ничего, вообще он не в курсе ни в чем был.

Тамара Калеева: Вот у меня такое впечатление, что в этом деле абсолютно разные люди, то есть девочка, которой только исполнилось 18 лет, у которой нет никакого опыта жизни, которая, естественно, доверяет взрослым мужчинам солидным, а потом журналисту, у которого журналистское расследование главное, главное – рейтинг, тираж и так далее. Потом какой-то бизнесмен, у которого свои интересы, потом какие-то сотрудники следствия, - вот они как-то объединяются искусственно в какую-то группу. Дмитрий, вот у вас как у адвоката не складывается такого впечатления, что предпринимаются какие-то усилия по объединению разнородных и несвязываемых между собой людей в единое какое-то преступное сообщество?

Дмитрий Куряченко: Ну, у меня не только складывается впечатление, у меня складывается убеждение в этом, потому что я трижды подавал жалобу: два раза я подал в генеральную прокуратуру – о том, что искусственно формируется преступная организованная группа, и также подал жалобу следственному судье по данному факту. О том же самом подал жалобу и Голышкин, утверждая, что не только искусственно формируют преступную группу, но еще пытаются сделать его организатором этой группы.

Тамара Калеева: Мне страшно подумать об этой изнасилованной девочке, которую сейчас держат якобы как свидетеля защиты и охраняют, и которой, если как вашей дочери периодически говорят: «Не будешь соглашаться – уйдешь в СИЗО», и она там одна, и заступиться за нее некому, нет у нее такой мамы, которая могла бы хоть нанять какого-то адвоката, и могла бы хотя бы огласке все это предать, мне просто страшно представить, что она там испытывает. Но хватит эмоций, давайте перейдем, наверное, к вопросам, а потом, если что, кто еще захочет добавить – добавим.

31-й канал: …Первый вопрос: Почему пресс-конференция проводится здесь, в Алматы. Второй вопрос: говорилось о том, что у редактора газеты «Версия» было видеоинтервью с пострадавшей, куда оно делось? …

Дмитрий Куряченко: Отвечая на ваш первый вопрос – я приглашен сюда участвовать, и я надеюсь…

Тамара Калеева: Могу сказать - это было наше приглашение.

Дмитрий Куряченко: Я принял это приглашение по одной простой причине. Что это законный способ защиты моего подзащитного. То есть, я, в данном случае, видя как ведется досудебное расследование, вынужден тоже участвовать в таких конференциях, чтобы и вы как журналисты, потому что здесь в данном случае это и ваш коллега, да и просто потому, что ведется дело так именно как оно ведется, я призываю объективно чтобы освещали, без всякой подоплеки, чтобы как-то истина всё равно вышла наружу. Потому что это в интересах всех, и всего общества. Поэтому я сюда пришел. Это отвечая на ваш первый вопрос. Отвечая на второй вопрос: да, у него изъято видео, насколько он мне сказал, это видео, интервью, он снял с потерпевшей, девушкой, которая была изнасилована, и когда он явился в редакцию и предоставил материалы, которые он добыл, своему отцу, который учредитель и директор, этой газеты, то отец ему категорическим образом запретил эти материалы каким-либо образом публиковать, опасаясь, что редакция может быть закрыта. Это интервью не могу ответить где сейчас. Единственное, те бумаги, которые эти две девочки написали, они дали не только интервью, но и бумаги, которые они написали от своей руки, в прошлую пятницу я сдал эти бумаги в своей жалобе на имя генерального прокурора. И попросил, что изучив данные их обращения, этих двух девочек, проверить факты, изложенные в этих обращениях. И принять меры прокурорского реагирования. Ну, надеюсь, что так и будет.

Вопрос: В деле этого интервью нет?

Дмитрий Куряченко: Я не знаю, я не ознакамливался в деле, и не видел этого интервью вообще в деле. Предположительно, как говорит мой подзащитный, оно у него было изъято, в редакции, из его компьютера. Приобщили его к делу или нет, я не могу вам сказать.

Вопрос: Вы не ознакомлены с полным досье дела?

Дмитрий Куряченко: Нет, конечно. Но я и не могу быть ознакомлен с полным досье дела до окончания досудебного расследования. Я могу ознакомиться только с теми материалами дела и с теми протоколами процессуальных действий, где непосредственно участвовал мой подзащитный Голышкин. На сегодняшний день.

Вопрос к Жулдыз Кулиевой: Скажите, пожалуйста, ваша дочь – она была в статусе свидетеля, и находилась под защитой как особо важный свидетель?

Жулдыз Кулиева: Да. Без ее согласия. Они были против.

Вопрос: Вам не было известно, где ее содержат?

Жулдыз Кулиева: Нет, это я узнала со скандалом только. Ее хотят – привозят. Если я начинаю говорить что-то или адвоката требовать, они просто нам не дают встречаться, адвоката абсолютно не подпускают. Я его когда наняла? А он до сих пор только в день, когда мы успели придти – тогда только он пришел… В пятницу, 12 июня.

Вопрос: В пятницу в ее отношении суд вынес постановление о задержании ее сроком на 2 месяца?

Жулдыз Кулиева: Да. Хотя ее вина в том, что она всё знает со слов вот этой изнасилованной девочки. Вся ее вина в том, что она на видео рассказывает как с ней поступили, как ее в комнате закрыли. Про изнасилование она и знать не знает, там нету. Вся ее вина, что на видео – и где когда переговоры шли, вот я сколько с Эльмирой встречалась, вот эта изнасилованная девочка и этот следователь якобы, который в деле идет, они уходили куда-то, разговаривали, при ней никаких разговоров не вели. Вся ее вина, что она на видео рассказывает правду, как ее содержали в другой комнате.

Вопрос: А расследование уголовного дела ведет КНБ?

Жулдыз Кулиева: Да, КНБ.

Дмитрий Куряченко: КНБ Республики.

Вопрос: Получается, была какая-то публикация в газете «Версия»? Когда и о чем была эта публикация? И Ярослава обвиняли сначала в чем-то другом, и предъявляли какую-то другую статью, на основании той публикации, а потом стали предъявлять вымогательство, или сразу вымогательство?

Жулдыз Кулиева: Нет…

Тамара Калеева: Статья была об аресте Голышкина. Об изнасиловании не было никаких публикаций.

Жулдыз Кулиева: Нет, я узнала, что якобы причастен к изнасилованию этот, я-то из этой газеты, из этой статьи узнала.

Тамара Калеева: Майская статья.

Вопрос: …была информация, что Голышкину сначала предъявляли 272-ю статью – «Распространение недостоверной информации», а потом стали «вымогательство», это так?

Дмитрий Куряченко: Насколько мне известно, ему 272-ю не предъявляли.

Вопрос: Сегодня вышло интервью сестры родной изнасилованной девочки, которая утверждает, что вы вместе с ней ездили на квартиру девочки, в которой содержали их сотрудники национальной безопасности, что им созданы были там условия нормальные, они ни в чем не нуждаются.

Жулдыз Кулиева: То, что условия у них нормальные – это да. Им поначалу за 11 тысяч [тенге] в день снимали квартиру, всё, что они хотели, им предоставляли. Ну, я эту квартиру нашла, потом за 500 тысяч [тенге] в коттедж с бассейном, со всем перевели. Когда я у этих просила адвоката, я понимала, что им сейчас всё предъявят, и они будут подписывать всё, что они скажут. А потом используют против моей дочери. Я-то это всё чувствую. Я говорю: «Дочь, пускай предъявляют...» (Поток сбивчивой речи.) Всё, что я просила – чтобы они ей допускали адвоката, чтобы при адвокате писала. Я чутьем чувствую, что не так просто это всё.

Вопрос: Но вы были там?

Жулдыз Кулиева: Не были, это все враньё.

Тамара Калеева: Я так поняла, что речь идет о том, что вы нашли эту квартиру первую.

Жулдыз Кулиева: Первую квартиру я нашла, и мы поехали туда с журналистами, я стучала там, ее не открыли. Нет, если я с ними с чем-то соглашаюсь – они нам дают свидание, если нет – всё, они сразу не подпускают.

Вопрос: Я читала материалы, я не поняла – ваша дочь познакомила девочку с… Или там еще третья девочка есть? Кто с кем познакомил?

Жулдыз Кулиева: Ну, я так понимаю, в день изнасилования моей дочери не было в городе. Она как раз уехала. Вот эта изнасилованная девочка с какой-то другой девочкой пришли к ней домой. К младшей дочери, ну, там у меня же другая дочь живет. Она говорит: «Мама, они посидели, кому-то позвонили, и уехали». И в этот день все произошло, там еще одна девочка была какая-то

Вопрос: Та девочка познакомила ее с этими парнями?

Жулдыз Кулиева: Вот этого я не знаю. Потом, по ее словам, как это было, это еще в феврале, как она говорила. Она говорит: «Я не знаю, я, говорит, пива выпила…». Там вообще моей дочери не было, она не пьет. Вот эта изнасилованная девочка.

Тамара Калеева: Ее дочери не было, это рассказывала вот эта изнасилованная девочка. Что они там пригласили, выпили пива, было что-то подмешано, не было что-то подмешано…

Жулдыз Кулиева: Они сами созвонились с кем-то… Вот и я сама спрашиваю в чем… Дело в чем? То, что на видео она рассказывает, на другой день [после] изнасилования ее в кабинете закрыли, - только об этом она говорит…

Тамара Калеева: Поскольку я с Жулдыз много общалась, я уяснила самую суть. То есть – ее дочери не было в день изнасилования, она вернулась, эта пострадавшая девочка с ней поделилась, излила ей душу, и Эльмира поехала с ней в полицию, чтобы подать заявление, чтобы наказать преступников. И там, в полиции, их разлучили. Пострадавшую поместили в один кабинет, а Эльмиру в другой кабинет, чтобы поодиночке с каждым работать. И пока Эльмира была изолирована в отдельном кабинете, вот эту пострадавшую девочку уговорили помириться за определенные деньги, не возбуждать дело. Вот так было дело. Потом, когда возникли люди, которые захотели все это записать на камеры, на сотовые телефоны, то пострадавшая девочка рассказала о том, как происходило изнасилование, а Эльмира рассказывала, что когда они были в полиции с тем чтобы подать заявление, то ее изолировали отдельно в комнате, она не знает как вели работу с той девочкой. Вот это вот её вина.

Жулдыз Кулиева: Да, вот вся ее вина.

Неразборчивый вопрос, что-то вроде: А меченые деньги были здесь? Была информация, что деньги, переданные для примирения сторон, оказались мечеными, так или не так?

Дмитрий Куряченко: Ну, я в том деле не участвовал, я вам не могу ответить.

Неразборчивый вопрос.

Тамара Калеева: Я понимаю вот это так – то, что я читала… Поскольку я не имею никакого отношения к следствию – это мое впечатление по информации из открытых источников, что вот девочке всучили пострадавшей вот эти пять тысяч долларов, и сказали: «Всё, забудь, инцидент исчерпан». Но потом возникли некие доброжелатели, которые сказали «Ты очень мало взяла, и они отделались легким испугом, их надо наказать. Давай запишем, как все было на самом деле, и будем требовать наказания». После этого, как я понимаю, отдельно было несколько камер, не только камера Голышкина, и вот эта пострадавшая девочка рассказала в деталях всё про изнасилование, а Эльмира рассказала опять же то, что ее держали изолированной, и не дали… (Неразборчивый вопрос.) Она же свидетель… Да, да, да, пострадавшая девочка, этот вопрос провисает.

Вопрос: Как вы считаете, кто (неразборчиво, возможно «эти люди, которые») подтолкнули к преступлению, к вымогательству?

Тамара Калеева: Я думаю, не подтолкнули, а организовали это преступление, воспользовавшись несчастьем девчонки, за которую некому заступиться. Но кто эти люди… Вы же понимаете, что идет следствие, мы не знаем никаких персоналий, я уверена, что такие люди есть, и я очень боюсь, что если там один-два проходимца, то это не выглядит громким делом, а вот если там организованная преступная группа, то там и сами преступники, там и журналисты, там и девочка, и девочка-свидетель, это звучит как громкое преступление, расследование которого принесет очень серьезные акции.

Вопрос: Сколько всего… можете сказать… [проходит] по уголовному делу?

Дмитрий Куряченко: До Кулиевой… фигурировало три человека. Насколько мне известно. Ну, один человек – на которого прямо указывает потерпевший в своем заявлении. Он единственный, так скажем, основной подозреваемый, вокруг которого… ну, оно опубликовано в газете «Время», его зовут Сулейменов Нуржан. То есть, он, ну, какой-то бизнесмен, живет в Павлодаре, ну, сейчас находится в СИЗО, естественно. Он отношение имеет, как рассказал Ярослав… Когда пошли слухи о том, что произошло изнасилование в резиденции акима, он начал, естественно, через свои источники информацию выяснять. И он указывает детально через кого он начал выяснять. Один из источников информации у него, вообще в его профессиональной журналистской деятельности был вот этот бизнесмен Сулейменов. Он постоянно к нему обращался за какой-либо информацией, которая нужна ему была для того, чтобы опубликовать…

Тамара Калеева: По всяким другим поводам, не по этому делу, да?

Дмитрий Куряченко: Абсолютно. Нет, не только по этому.

Тамара Калеева: В общем, доверенный источник информации.

Неразборчивый вопрос.

Дмитрий Куряченко: Сейчас четыре.

Вопрос: А кто третий?

Дмитрий Куряченко: Вот третьего я не знаю, я ищу протокола очных ставок, мне не предоставили пока возможности ознакомиться.

Неразборчивый вопрос. Звучит фраза «вначале ей предлагали 10 тысяч».

Жулдыз Кулиева: Когда в этом… По изнасилованию – да. (Вопрос.) Нет, она тоже со слов изнасилованной девочки, что ей сказали 10 дадут, дали 5. Это по изнасилованию.

Вопрос: Ваша дочь была свидетелем того, что ей предлагали деньги?

Жулдыз Кулиева: Нет, но ее-то закрыли… А. когда предлагали деньги – да, была, орала, кричала «Не нужны ей деньги, пусть они сидят», она кричала, ее закрыли и до вечера продержали в кабинете отдельном. А она одна была. И вот сейчас, даже по этому вымогательству, все вот эти действия, я знаю, что с этим следователем, и этим, вот изнасилованная девочка, при моей дочери никаких разговоров не производилось, они выходили в коридор, если она по телефону с ним разговаривала, она выходила, она вообще не знает ничего. При ней никаких разговоров этих не было. Всё, только что ей говорят, в кабинете всё вот это вот, от нее что идет…

Не очень разборчивый вопрос, что-то вроде: «Через некоторое время ей предлагают деньги?»

Жулдыз Кулиева: Нет, там, в полиции прямо, деньги за примирение.

Тамара Калеева: Как только они принесли заявление – правильно, Жулдыз? – ей стали предлагать деньги, чтобы не возбуждать дело, закончить миром. Кто предлагал? Ну, сотрудники полиции, к которым они обратились.

Жулдыз Кулиева: Потому что, насколько я знаю, даже ее ударили там.

Тамара Калеева: После того как Эльмира сказала «Нет, не надо брать деньги, а надо требовать наказания», они, чтобы она не настраивала пострадавшую вот так вот непримиримо, они ее изолировали, и работали с ней так, чтобы Эльмира не могла влиять на ее убеждение.

Вопрос: Когда та девушка получила деньги?

Жулдыз Кулиева: Сразу же.

Вопрос: В тот же день?

Жулдыз Кулиева: Вроде, да. (Отвечая на не очень разборчивый вопрос.) Насколько я знаю, на другой день их еще раз вызвали на допрос, чтобы эти деньги дать. Первый день [после самого] изнасилования она приехала на машине какой-то, ее же бросили на дороге замерзать, это в феврале месяце было, и, там поблизости которая деревня – участковый вызвал с южной полиции полицию, и ее в тот день забрали. Долго очень продержали, на другой день вызвали, на другой день моя дочь приехала, и она пошла вместе с ней. Вот так вот было. (Отвечая на вопрос). Нет, нет, ее закрыли в СИЗО, предъявили обвинение.

Вопрос: Если дело об изнасиловании закончилось примирением, для чего держат вашу дочь?

Жулдыз Кулиева: Ну, наверно, чтобы сейчас, как будто бы фигурирует сын акима, может быть, из-за этого… Я не знаю…

Тамара Калеева: Нет, ее в связи с обвинением в вымогательстве.

[…]

Дмитрий Куряченко: В субботу после ее ареста она является уже подозреваемой по делу о вымогательстве. Ее 18-летняя дочь.

Жулдыз Кулиева: Хотя везде участвовала эта изнасилованная девочка, она свидетель, а моя почему-то оказалась обвиняемой. Моя девочка в СИЗО, а она там – в коттедже. Моя почему-то обвиняемая.

Тамара Калеева: Пострадавшая в особняке, а кто с ней работает, как работает, что она подписывает – какие документы, сказать некому.

Жулдыз Кулиева: Потому что во всей этой истории работали только с изнасилованной девочкой. При моей дочери никаких разговоров не было…

Тамара Калеева: Не исключаю, что она завтра может выступить публично, и сказать, что вот – моя подруга меня подбила, журналист меня подбил, они меня вынудили оговорить честного человека, сына акима, и они такие-сякие, а я жертва их оговора. Я не исключаю такой метаморфозы. Когда девочка одна, не имеет никакой защиты, а с ней работают только люди в погонах, у которых тоже могут быть самые разные мотивы, и очень хочется, я понимаю, хочется иметь выразительное дело, яркое, любому журналисту хочется иметь яркий материал, я думаю, любому следователю хочется иметь такое вот показательное, блестящее дело. А тут девчонка, которую (неразборчиво) можно.

Жулдыз Кулиева: Она… У нее мама умерла, когда ей было лет 7. Старшая сестра воспитала ее.

Тамара Калеева: Ее воспитала старшая сестра. То есть за нее заступиться, чтобы нанять на последние деньги адвоката, ходить обивать пороги всех этих СИЗО, просто некому.

Жулдыз Кулиева: Сейчас ей еще и говорят: «Вот видите – ты там вела, она там сидит, хочешь к ней следом?» Я сейчас представляю, какое давление на нее, на эту изнасилованную девочку.

Неразборчивый вопрос.

Дмитрий Куряченко: Как Ярослав показывает ясно, что, во-первых, когда слух пошел об изнасиловании в резиденции, он начал проверять, находить подтверждения, действительно ли это случилось или нет. Он… в том числе они обратились в этот Южный РОВД города Павлодара, на что им ответили, что никакого изнасилования не было. Потом он по одному источнику, по второму, и потом в результате через свой этот источник он обнаружил, что да, есть эта девочка, которая подверглась изнасилованию, и, стремясь вот именно предать огласке в силу своей профессиональной деятельности произошедшее, он начал это журналистское расследование, и с помощью этого источника – тот предложил оказать ему помощь в организации этого интервью, – он взял интервью у них, и не только интервью взял, но еще попросил их написать на бумаге произошедшее с ней, в том числе и дочь вот этой женщины. Эти бумаги я сдал вот в пятницу в Генеральную прокуратуру. Которые были этими девочками написаны. (Отвечая на неразборчивый вопрос). Я же до этого пояснил, что он пришел в редакцию, а отец, который учредитель и директор, посмотрев, он категорически отказался и запретил ему публиковать.

Вопрос: Зачем тогда публиковали в разделе «Слухи» (неразборчиво)? Это же похоже на вброс…

Дмитрий Куряченко: Ну, во-первых, начали сначала публиковать слухи, потому что не было результата журналистского расследования. То есть, слухи – они есть слухи. Поэтому журналист начал со слухов, а потом продолжил уже вот таким путем идти к журналистскому расследованию.

Тамара Калеева: Он готовил, видимо, подогревал аудиторию, что сейчас будет уже сама публикация.

[…]

Вопрос адвокату, не писал ли он запрос акиму области.

Дмитрий Куряченко: Ну, я так понял, что эти запросы писали уже журналисты самой газеты «Версия». Они писали не только такие запросы, но и писали запросы за счет кого содержится эта резиденция, где в это время находился сам аким, какие вопросы к нему поступали. Но получили ли они на них ответы, я не знаю.

Неразборчивый вопрос.

Тамара Калеева: Девчонки это молодые, познакомились с ребятами, понравились друг другу: «Пойдемте повеселимся», поехали. Вот и всё. Обыкновенные молодежные дела.

Жулдыз Кулиева: Она говорила, что она очнулась там.

Неразборчивый вопрос.

Дмитрий Куряченко: Здесь видите как – вот в данной части вопрос… Вообще, это подследственность органов внутренних дел. Но в данном деле было поручение заместителя генпрокурора, в котором он поручает ведение данного дела следственному департаменту КНБ. Но закон предусматривает: это должно происходить в исключительном случае. Я в своей жалобе пишу, что должность акима области не является исключительным случаем. Почему? Потому что согласно статье 15-й Конституции, перед законом все равны, в том числе и аким области. То есть, предпочтение такое…

[…]

Тамара Калеева: Я не думаю, что это принципиально – МВД или КНБ.

Неразборчивый вопрос адвокату.

Дмитрий Куряченко: Каким образом они вышли? Во-первых, если следуя рассказу самого Голышкина, и исходя из заявления потерпевшего… То есть, он заявление подал 30-го марта, в котором указывает, что 15-го марта уже выставлено требование с него денежных средств. (Тамара Калеева: У акима). То есть, 15 марта выставлено требование. Сулейменов, как показывает Голышкин, пришел к нему за материалом 9 апреля. Какой материал показывал Сулейменов 15 марта, я не знаю. Голышкин никакого материала ему до 9 апреля не передавал. А если мы посмотрим, то органы КНБ приступили к этому расследованию именно первого апреля. То есть, девятого апреля, как показал сам Голышкин, позвонил ему восьмого апреля Сулейменов, и сказал, что «Мне срочно нужны твои результаты журналистского расследования, ты всё равно их не будешь публиковать, они мне нужны. Я же тебе помогал это типа сделать, всё». Он говорит: «Я сегодня не могу с тобой встретиться». Он настойчиво его долбил по телефону. Это всё, надеюсь, будет подтверждаться в процессе судебного разбирательства. Но так он с ним восьмого числа и не встретился и отказался с ним встречаться. Девятого числа он продолжил у него настойчиво просить материал, он ему отвез и отдал. Запись.

Вопрос: А вы считаете, журналист может так поступать? Вести расследование, а потом не публиковать, а отдавать…

Тамара Калеева: Если речь идет об источнике информации, если этот Сулейменов действительно не один месяц давал ему какую-то ценную информацию, если у них были такие доверительные отношения… Закон тут ведь ничего не предусматривает, это на уровне человеческих отношений. Он был уверен в подлинности этой записи, всё, и она не пошла. Может быть Сулейменов по каким-то другим правовым, публичным или международным каналам хотел это как-то предать огласке, тут всё может быть.

Не совсем разборчивый вопрос или возражение: говорится, что журналист собирает информацию только с целью опубликовать.

Тамара Калеева: Я знаю много ситуаций, наверняка вы их знаете: вы собираете материал, вам в редакции говорят «Нет, публиковать не будем. Не потому что плохое качество, а потому что у нас есть другие побочные соображения». И тогда очень жалко этот материал, или отдаешь его в другое издание, или делишься этими фактами с коллегой, чтобы не пропал труд даром. …Ну, Сулейменов – не журналист, я же вот говорю, он, видимо, такой доверенный источник информации…

Дмитрий Куряченко: Здесь просто остается такой простой вопрос: если 15 марта Сулейменов показывал видео и уже выставил требования, то какая необходимость была у него это видео истребовать 9 апреля у Голышкина? Какая в этом необходимость, я не знаю.

Тамара Калеева: Дмитрий, а вы исключаете такую цепочку, что, может быть, Сулейменов подстраховался и сделал сам какую-то запись, хотя бы фрагментарно, сейчас все могут снять на сотку. Потом, когда ему уже предъявили обвинение, он начал, спасая себя, он начал привлекать всех, кого можно привлечь. И начал говорить, что это вот не я – это тот-то, тот-то, тот-то.

Дмитрий Куряченко: Вполне возможно предположить…

Тамара Калеева: Что он обратился к Голышкину, когда над ним уже нависла эта угроза наказания, разоблачения.

Дмитрий Куряченко: Ну, сам Голышкин говорит, что Сулейменов снимал на свой сотовый телефон, когда он брал интервью у девочек.

Тамара Калеева: Ну так о чем тогда речь, он, наверное, своими записями оперировал, когда требовал этих денег.

Дмитрий Куряченко: Но зачем понадобилось… Сам аким в своем заявление конкретно указывает на это лицо, и расписывает путь, как это происходило.

Неразборчивый вопрос о том, как складывались взаимоотношения между газетой «Версия» и Канатом Бозумбаевым.

Тамара Калеева: Интересные, конечно, вопросы. Во-первых, я хочу сказать, что мы с газетой «Версия» сотрудничаем хоть и давно, но не очень тесно, только в тех случах, когда возникают какие-то нарушения журналистских прав. То есть, мы сотрудничали еще и с его папой, когда он был редактором. Потом всё это исчезает, каждый идет своей параллельной дорогой. Я не могу вам конкретно сказать, как газета «Версия» и конкретно Ярослав Голышкин сотрудничали, взаимодействовали с акимом области. Я знаю опять же задним числом, что они позволяли себе критические публикации по поводу каких-то его действий, эти публикации, кстати, не оспаривались, достоверность... То есть, они действительно проводили независимую политику, позволяли себе критиковать действия должностных лиц, ну в интересах общества, я так это воспринимаю. О каких-то личных там, антагонистических, неприязненных отношениях - я просто этого не знаю, и не думаю, что они действительно были. А что касается отношения пострадавшего в этом деле к Голышкину – я думаю, это несоизмеримые величины. Я думаю, что смешно предполагать, чтобы аким области строил какие-то сценарии по уничтожению определенного журналиста. Критика была.

Дмитрий Куряченко: Критика – да. Я читал материалы, они достаточно, и он в первую очередь критиковал акима области. Но эта критика была направлена на то, чтобы конструктивно влиять на существующую власть, чтобы иметь позитивные последствия от нее…

Тамара Калеева: По каким-то конкретным проблемам, да, деятельности?

Неразборчивый вопрос.

Дмитрий Куряченко: Прокуратура в апреле выступила, прокурор области выступил. Из его выступления я почерпнул такую фразу, что «по делу обеспечена достаточная совокупность доказательств». То есть, как это можно было заявлять в апреле? Надеюсь, что прокурору… действительно у него есть эта «достаточная совокупность».

Вопрос: А дело об изнасиловании закрыто?

Дмитрий Куряченко: Да, закрыто. 15 апреля, насколько мне известно.

Неразборчивый вопрос.

Дмитрий Куряченко: Сам Голышкин говорит, что даже он пошел, и ему показали, что там было какое-то изнасилование, но какой-то женщины 63 года рождения, а вот изнасилование вот этой девушки, ну, девочки – почему – потому что она была девственницей, эта девочка. Ей, по-моему, 20. Экспертиза… В ее рукописных записях, которые я приложил к жалобе к генеральному прокурору она указывает, что ее отвез попутчик, когда ее по дороге выбросили, в участок, в полицию, ее сразу отправили на освидетельствование, допросили, а потом уже стали искать тех, кто это сделал. Экспертиза – да, она утверждает, что экспертиза была, и более того, установила, что она… (Отвечая на неразборчивый вопрос). Нет, я не могу, я ссылаюсь только на ее письменные… Я не занимался делом об изнасиловании. Я к нему отношения не имею.

Вопрос: Как адвокат скажите – они должны были то дело, взять материалы того дела… (неразборчиво).

Дмитрий Куряченко: В деле о вымогательстве? Ну, понимаете как, если человек выставил требования о вымогательстве, то информация, за которую он вымогает деньги, она должна иметь значимость для потерпевшего. Она иметь должна значимость. Ну, я же не буду отдавать деньги за то, что для меня не имеет никакого значения.

Тамара Калеева: То есть, в данном случае потерпевший – аким. Он же потерпевший. То есть, эта информация – это запись рассказа об изнасиловании – должна иметь для него значение, так?

Дмитрий Куряченко: А была эта значимость или нет, я не знаю. […]

Вопрос о том, что кто-то указывает, что там она находится добровольно. (Видимо, там, где девушек удерживают сотрудники КНБ – ред.)

Жулдыз Кулиева: Как я объяснила, это их вынуждают делать. По вымогательству же везде вот эта изнасилованная девочка шла. Она как бы, с этим Фархадом, следователем, со всеми, она разговаривала, моя дочь ни при чем. Моя дочь вообще не присутствовала – ни при разговорах, они сами разговаривали. Получается так: та с ними дело имела – она свидетель, потому что она не пошла против КНБ. А моя дочь – она почему-то обвиняемой получилась. И сейчас ее запугивают так: «Если ты не будешь писать, видишь – вот она ушла, хотя никакого дела не имеет, и ты сядешь рядом». Потому что мне даже вот этот следователь ихний, Данияр, он встал, я говорю: «Дай мне ручку и бумагу», он говорит: «Я тебе клянусь: если ты сейчас не уйдешь, я посажу твою дочку». Вот так он мне прямо в лицо, они меня выволокли прямо с этого КНБ, чуть ли не за волосы. Сами же это снимали. (Отвечая на вопрос о том, кто ее дочь). Она подружка просто. Ее вся вина, что на видео снята, а все разговоры вела вот эта изнасилованная девочка. И сейчас она под большим прессом находится.

Тамара Калеева: Обе девочки были как свидетели защиты, они были в этом особняке. Но Жулдыз решила свою дочь оттуда забрать, подозревая, что там ее принуждают к писанине незаконной. И в результате ее действий ее дочь стала подозреваемой, ее посадили в СИЗО. А изнасилованная девушка-сирота – она до сих пор вот, свидетель защиты, находится в этом особняке. […]

Дмитрий Куряченко: Причем, свидетель она с правом на защиту. Не просто свидетель. То есть, это как начиналось с Голышкиным. Он в первую очередь был свидетелем, имеющим право на защиту, а потом его перевели в подозреваемые.

[…]

Жулдыз Кулиева: […] Остальные переговоры с этими велись с этой изнасилованной девочкой. Когда изнасилованная девочка с этим Фархадом, который как бы вымогал, разговаривала, они уходили в другую комнату или по телефону в другой, моя дочь вообще не слышала и не знает. Но почему-то она сидит в СИЗО как сообщник, а вот эта девочка, которая с ними переговоры, она как свидетель сидит в особняке. Это потому, что я попросила листок бумаги и ручку, чтобы к ней допустили адвоката. Всё.

Вопрос к адвокату: Вы настаиваете на невиновности вашего подзащитного?

Дмитрий Куряченко: Конечно, настаиваю.

Тамара Калеева: По вашим прогнозам, может ли судебное рассмотрение дела такое, которое бы вас… Вот не знаю, как сформулировать, чтобы и не в лоб… То есть, возможен ли оправдательный приговор для невиновных людей вот в этом деле?

Дмитрий Куряченко: Для невиновных людей – я думаю, что если это дело будет предано огласке с целью именно обеспечения объективности, достижения истины по делу, чтобы не дать возможности вот так прятать факты, то тогда возможно. Если нет – то это сложно.

Вопрос: О ней можно как о человеке узнать (Об Эльмире Кулиевой – ред.)? Где она училась, ей 18 лет, поступила куда-то, чем она вообще занималась, планировала ли она работать?

Жулдыз Кулиева: Ну, у меня которая постарше дочка в Павлодаре, она вышла замуж, родила, и пока она беременная была, она находилась, помогала ей. Потому что я пока ей помогала, ну, материально мы помогаем, она родила ребенка, ей же тяжело. Я сказала: «Находись с ней рядом. Будь, потому что я не могу и там и тут быть. Каждому человеку нужна помощь». А так она всегда мне помогала. Она такая девочка, что вот таких вот людей, которые чем-то, она их жалеет. У нее даже была подружка, даже в школе всегда говорили: «Зачем ты с ней возишься?» - немножко не от мира сего. Ну, такая, что все ее пинали, ругали. Она всегда ее возле себя держала, никому обижать не давала, и домой приводила. И эта тоже как сирота, она жалеет таких […], обижать не будет давать. Она сама по себе вот такой человек.

Вопрос: Она что планировала – чем заниматься, или поступать куда?

Жулдыз Кулиева: Работать.

Тамара Калеева: Она закончила школу и сразу стала помогать сестре воспитывать племянника.

Жулдыз Кулиева: Со мной, может быть. Я тоже нет-нет коммерцией занимаюсь, и они бы так же наверное.

Вопрос: А вот эта вторая девочка 21-летняя – она чем занималась, она где-то работала? Чем она вообще занималась?

Жулдыз Кулиева: Они уехали же, в Павлодаре были. Моя же дочь попозже в Павлодар приехала. Она в Павлодаре же жила, и они в Павлодаре обратно встретились. А так мы все с Курчатова. И на данный момент она работала вроде бы… Нет, ну она ходит-ходит, с сестрой живет. Я как-то даже не спрашивала.

Вопрос: Была информация, что у этой девочки планы были, она нашла своего отца, собиралась уезжать в Россию.

Жулдыз Кулиева: Это да. Она там жила какое-то время, и вот она приехала в Павлодар. Про отца я знаю – есть у нее отец в России.

Вопрос: Достаточно обеспеченная семья как бы…

Жулдыз Кулиева: Вроде да.

Вопрос адвокату: Какие ваши дальнейшие действия? […]

Дмитрий Куряченко: Ну, я как предпринимаю – я всячески пишу: следственному судье, областному прокурору, в генеральную прокуратуру жалобы, потому что это те органы, которые же должны реагировать на те нарушения, которые допускаются. То есть, генеральная прокуратура мне присылает ответы, что отправляет в областную, от областной я пока никаких ответов… Получается, уже 5 жалоб ушло в областную прокуратуру, но пока ни одного ответа я не получил.

Вопрос: А о третьей девочке вы что-нибудь знаете?

Жулдыз Кулиева: Нет, вот только из слов моей дочери, что они вдвоем приехали в день изнасилования.

Тамара Калеева: Ну, Жулдыз ведь не живет в Павлодаре, она в Курчатове, просто случилось несчастье, и она помчалась на выручку. […] Про ту девочку (которой была с жертвой – ред.) никто ничего не знает.

Жулдыз Кулиева: Вот эта изнасилованная девочка и рассказывает: «Ну, я выпила пива и вообще…». Исчезла… (Отвечает на вопросы). Да, с другой подружкой. Ну вот, она и говорит, что очнулась в резиденции уже. [Говорит] «Не знаю, как я туда попала и как».

Тамара Калеева: Ну, если вопросов больше нет, то тогда всем спасибо за внимание. Будем следить за публикациями.