Вы находитесь в архивной версии сайта информагентства "Фергана.Ру"

Для доступа на актуальный сайт перейдите по любой из ссылок:

Или закройте это окно, чтобы остаться в архиве



Новости Центральной Азии

Война и тыл: Семейная история Абдуллы Шарифуллина и Вагизы Мубаракшиной

Война и тыл: Семейная история Абдуллы Шарифуллина и Вагизы Мубаракшиной

«Фергана» продолжает публикацию историй наших читателей об их родителях - фронтовиках и тружениках тыла. Сегодня – рассказ о военном связисте Абдулле Шарифуллине и колхознице Вагизе Мубаракшиной: как воевали, как надрывались на работе, как старались уберечь детей от воспоминаний нечеловеческой тяжести. «Как-то папу вызвали – правильнее сказать, настойчиво пригласили - на пионерский сбор в школу, где я училась. Папа пришел, постоял-постоял перед пионерами, смахнул слезу и ушел. Так ни слова и не смог вымолвить… А мама никогда не произносила слов «День Победы». Этот день она называла «Сугыш беткән көн» - День Окончания Войны. Эти слова были самыми главными, все ведь так устали за войну, так настрадались…»

* * *

Мой папа, Шарифуллин Абдулла Фазлымухамедович, родился в 1915 году в деревне Кузяново нынешнего Ишимбайского района Башкирии.

В 1939 отец окончил Казанский техникум связи и был командирован в город Нукус - столицу тогдашней Каракалпакской АССР, а ныне Республики Каракалпакстан. В конторе связи, как это тогда называлось, папа был одновременно и техником-телеграфистом, и заместителем начальника по технической части, но проработал там совсем недолго - 10 января 1940 года Абдуллу Шарифуллина призвали в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии. «По мобилизации», как значится в его красноармейской книжке.


Служба проходила в 7-й роте связи 14-го гвардейского механизированного полка, который, по рассказам папы, был расквартирован в Молдавии, непосредственно на границе СССР. В то время рядовой состав служил два года, и к лету 1941-го папе оставалось всего полгода до демобилизации, но 22 июня началась война.

Папина рота, где он был командиром отделения связи, сразу же оказалась на передовой, а полк вошел в состав 2-го Украинского Фронта под командованием маршала Конева. Фронтовыми дорогами папа прошел Крым, Болгарию и Румынию.

С Крымом связано одно из самых трагических воспоминаний моего отца: связисты однажды попали в засаду. Зона, по которой двигалось подразделение, считалась очищенной от фашистов, дорога казалось безопасной, однако на склоне горы уцелела вражеская пулеметная точка. Отряд был обстрелян, и многие товарищи отца погибли.

Уже в Праге, куда папа дошел дорогами войны, он попал под бомбежку и получил множество осколочных ранений – потерял мизинец правой руки, а напоминанием о том дне были множественные шрамы на лице и по всему телу. Часть осколков так и осталась в теле, и при плохой погоде они давали о себе знать. Там же, под Прагой, закончился боевой путь моего отца, однако направили его не домой, а в тыл, в Белоцерковский район.

Демобилизовался папа только в сентябре 1945 г. по Указу Президиума Верховного совета СССР №1027 «О демобилизации второй очереди личного состава Красной армии» от 25 сентября 1945 года.

Очень часто слышишь: ветераны, прошедшие войну, не любят о ней рассказывать. Таким был и мой отец, на все мои детские вопросы он отвечал шутками:

- А знаешь, когда мы шли по Болгарии, то все время путались: в знак согласия болгары качают головой, а в знак несогласия кивают. Совсем не так, как мы! Болгары к нам хорошо относились. Обращались к нам «браток».

Или:

- Да, мы по Румынии тоже шли. Там такие красивые и добрые девушки!

Как-то папу вызвали – правильнее сказать, настойчиво пригласили - на пионерский сбор в школу, где я училась. Папа пришел, постоял-постоял перед пионерами, смахнул слезу и ушел. Так ни слова и не смог вымолвить.

«Про войну дядя Леня не говорил ни слова, а когда пробовали расспрашивать, как и что, говорил только: «Что, что. Таскал катушку». И никаких чувств не обнаруживал. Только раз Антон видел, как он разволновался. Приехавший из Саратова на золотую свадьбу стариков его старший брат Николай Леонидович, закончивший войну на Эльбе, рассказал, что у американцев вместо катушек и провода была радиосвязь. Дядя Леня, обычно глядевший в землю, вскинул голову, что–то хотел сказать, потом снова опустил голову, на его глазах показались слезы. «Что с тобой, Лентя?» — поразилась тетя Лариса. «Ребят жалко», — сказал дядя Леня, встал и вышел».

(Александр Чудаков. «Ложится мгла на старые ступени»)
Как-то раз я заболела. Капризничая и шантажируя папу своей высокой температурой, я все-таки смогла его немного разговорить.

- Как ты воевал, папа?

- Я был связистом. Это было очень страшно и ответственно. Связисты шли в бой в первых рядах, чтобы развернуть связь от передовой до штаба. И вот идешь ли, бежишь ли, ползешь ли, но у тебя на спине всегда двадцать килограммов груза: катушка с проводом и кабелем, рация, инструменты.

- А скольких немцев ты убил? – спрашиваю. Мне, ребенку, которому каждый день по телевизору показывали фильмы о войне, по радио звучали песни о войне, в учебной программе обязательны были книжки о войне, а в школе периодически устраивали сборы на военную тему, этот вопрос казался таким банальным…

- Ни одного. Я вообще никого не убил за всю войну, - ошарашил меня папа. – Моей задачей было проложить связь. Как пелось в песне:



Без связи не продержится пехота,

И танки в бой без связи не пойдут,

Такая, брат, у нас с тобой работа,

Не зря нас нервом армии зовут.

Пускай врагу коварному неймется,

И знает пуще вражеская рать,

Пока в груди связиста сердце бьется,

Греметь на магистрали будет связь.

Наверное, нормальному человеку не свойственно убивать себе подобных. В 80-е годы прошлого столетия мне посчастливилось работать в журнале «Вестник» Каракалпакского отделения Академии наук Узбекистана, где ответственным секретарем был Иван Афанасьевич Семенов, белорус, прошедший всю войну в составе Белорусского фронта.

Он был танкистом и однажды рассказал такую историю:

- Когда ты сидишь в танке, то не видишь, куда стреляешь, в кого попал. Едешь себе и стреляешь. Но как-то нам приказали очистить одно село от немцев и сказали, что те прячутся за буртом картошки. Мы весь этот бурт расстреляли, а когда ответный огонь стих, вылезли из танка, и я увидел трупы немцев, людей, которых только что убил. Меня вырвало, так плохо было. Они мне до сих пор снятся, и я просыпаюсь весь в поту.


Абдулла Шарифуллин во время войны

А отец моего друга, дядя Коля Маняпов, тоже фронтовик, который в 1944-45 годах воевал в войсках химической разведки, брал Будапешт, Прагу, Берлин, рассказывал другую историю:

- На фронте забежал я как-то по малой нужде в один разбомбленный дом. Стою, как полагается, и явно чувствую, что я не один, в доме еще кто-то есть. Оборачиваюсь, а там немец стоит, тоже во всей выкладке, и тоже справляет нужду. Окончив свои дела, мы разбежались по разным сторонам фронта, не стали друг друга убивать. Конечно, в бою я стрелял в сторону немцев, но попадал ли, не знаю.

Папа не рассказывал о боевых операциях, не обсуждал вопросы стратегии или политики. Хотя именно от него я услышала про такую тактику, как «психическая атака». Перед тем, как отправить солдат в самый жестокий бой, определенную часть солдат накачивали алкоголем и отправляли в первую линию наступления. Видимо, так притупляли чувство опасности и страха.

Безусловно, многие слышали про фронтовые сто грамм, которые выдавали солдатам ежедневно. Но спирт еще выполнял и функцию наркоза во время хирургических операций в полевых госпиталях. Папа об этом рассказывал так:

- Дают солдату выпить, потом берут пилу и отпиливают ему ногу. А по-другому как? Это же война!

После войны папа вернулся в Нукус, на свой узел связи, который потом стал телеграфом, где и проработал до самой своей смерти в 1983 году. Он был на хорошем счету, и его фотография очень долго висела в Краеведческом музее Нукуса.

***

Родители поженились в 1952-м.

Моя мама, Вагиза Мубаракшина, во время войны жила в Татарии, в селе Сабы. Ее первого мужа, Фазыла Ахметзянова, призвали в июне 1942 года, а последнее письмо от него мама получила в декабре. Мама ждала, искала упоминания о муже во всех архивах, ходила по военкоматам, пока в 1950 году не получила официальное извещение: «Ваш муж пропал без вести». Так и не нашла - ни среди живых, ни среди мертвых.

Всю войну мама проработала в колхозе: выращивали пшеницу, картофель. Зимой их отправляли в сторону Елабуги, в леса: валить сосны, из которых затем делали приклады для винтовок.

9 мая 1945 года в поле, где работала мама, примчался из правления колхоза гонец с известием об окончании войны. «Мы побросали свою работу, стали обниматься, смеяться, откуда-то появилась гармошка, и мы плясали и пели весь день и весь вечер. Такой был счастливый день!»


Мама никогда не произносила слов «День Победы». Этот день она называла «Сугыш беткән көн» - День Окончания Войны. Эти слова были самыми главными, все ведь так устали за войну, так настрадались…

Колхозникам не полагалось никакой платы за труд. «Нам только проставляли палочки в табеле, трудодни подсчитывали, - рассказывала мама. - Потом награждали: платком, куском ситца, буханкой хлеба». У колхозников не было паспортов, трудовых книжек. Поэтому мама, как и другие колхозницы, так и не смогла получить звания «Участник трудового фронта». Но как бы мы победили без труда колхозников!

В 1946 году мама приехала в Нукус по вызову, который устроил ее отец. Мой дедушка со своей семьей приехал сюда еще в 1932-м, спасаясь от репрессий, - в царское время он был «указным муллой», то есть был назначен указом в деревенскую мечеть. В Нукусе дедушка работал плотником и тщательно скрывал свое прошлое. Вот благодаря этому вызову мама смогла покинуть свой колхоз.

***

Прошли войну и мужья двух маминых сестер. Соберутся, бывало, божалар (мужья сестер – узб.) и ведут разговор о пережитом. А нам, детям, только этого и надо - взрослые заняты собой, значит, можно мчаться на улицу, «играться», как тогда говорили, с друзьями.

Поначалу никаких особых поблажек или льгот для ветеранов войны не было. Участие в войне считалось чем-то само собой разумеющимся. Помню, когда Генеральным секретарем КПСС назначили Горбачева, мама сказала: «О Аллах, как же он будет управлять страной, он же не воевал?»

Положение участников войны усложнялось еще и неразберихой, которая царила в архивах. Например, в папиной красноармейской книжке записано, что он призывался через Турткульский военкомат Казахской ССР, хотя это была Каракалпакская АССР. Также не смогли найти медицинские записи о пребывании его в госпитале, который располагался в каком-то санатории в Одессе, поскольку архивы пропали.

У папы было две военные награды: медали «За отвагу» и «За победу над Германией» - но он никогда их не носил. Позже к юбилейным датам ветеранов награждали памятными медалями «20 лет Победы», «30 лет…», «40 лет…». Последнюю медаль, а также «Орден Славы» в 1985 году вручили уже посмертно.


В конце 70-х годов по стране организовали сеть магазинов «Ветеран», где участникам войны выдавали недельный паек. В эпоху тотального дефицита это было отличным подспорьем: раз в неделю ветераны могли купить по государственной цене два кило мяса, иногда «давали» колбасу, сливочное масло. Так партия и правительство благодарили своих граждан, которые рисковали своей жизнью в войне с фашизмом.

Папа очень ждал, когда я стану взрослой, чтобы мы смогли сесть и записать его воспоминания: не всё папа мог рассказать девочке-подростку, хотя вскользь он упоминал даже о сталинских репрессиях. Но мы, к сожалению, так и не успели. Папа умер, когда мне было двадцать два – в самый разгар эпохи победившего социализма, в то время, когда многие факты военной истории были под запретом.

Очень тяжелые испытания пришлось пережить моим родителям: коллективизация, война, голод. Но они вынесли их с честью! А главное, сохранили себя для меня, за что я им благодарна.

Фарида Шарифуллина (Ташкент)

Международное информационное агентство «Фергана»