На фото: 11 января более трех миллионов французов вышли на улицы и площади своей страны, чтобы отдать дань жертвам терактов и поддержать демократические ценности.

Серия кровавых терактов в Париже, унесших жизни семнадцати человек, продолжает оставаться наиболее обсуждаемой трагической новостью января 2015 года. Все мировые издания снова и снова возвращаются к этой теме, расспрашивая экспертов, анализируя общественные настроения и пытаясь понять, что и как изменится в Европе. Свое мнение на страницах нашего портала уже высказал казахстанский журналист и колумнист «Ферганы» Сергей Дуванов. Сегодня мы публикуем статью лондонского историка и социолога Алишера Ильхамова - как своеобразный ответ на статью российского исламоведа Алексея Малашенко, опубликованную двумя днями ранее.

Мы приглашаем и наших читателей не оставаться в стороне и высказать свое содержательное мнение на странице комментариев или на странице «Ферганы» в Фейсбуке.

* * *

Статья Алексея Малашенко вызывает у меня смешанную реакцию. С одной стороны, я слышу в его анализе вполне трезвые оценки. Действительно, невозможно отрицать того, что террористы, атаковавшие редакцию французского журнала Charlie Hebdo, являются мусульманами и сформировались политически в среде мусульманского общества. Откуда они взяли свои экстремистские взгляды? Конечно, не с потолка. Кто входил в их референтную группу? Очевидно, не древние мыслители Мусульманского Востока Аверроэс или Ибн Халдун, а какие-то имамы-мракобесы, у которых помимо Шерифа и Саида Куаши, наверное, есть и другие прихожане.

При этом правы и те мусульмане, которые утверждают (и такие голоса сегодня можно услышать повсюду), что их эти террористы не представляют и что к их Исламу эти отморозки не имеют никакого отношения. А кого они, эти Шериф и Саид, тогда представляют? И представляют ли они Ислам как таковой? Вот в этом вопросе в позиции Малашенко имеется некоторый перебор. Я думаю, было бы не совсем профессионально говорить об одном Исламе и о некоей имманентно присущей ему сущности, не меняющейся со временем. На самом деле, исламов, точнее его версий, много, и среди них есть как радикальные, экстремистские, так и вполне миролюбивые. Я бы предложил рассматривать Ислам, наряду с остальными религиями, в качестве социального конструкта, точнее, набора социальных конструктов. В этих постоянно оспариваемых и меняющихся конструктах проецируется современное мусульманское общество и те нарративы, которые разного рода духовные, интеллектуальные и политические лидеры производят периодически, при этом конкурируя между собой за право представлять истинный Ислам.

Малашенко пишет, что «религия – это мощная конкурентная культурная и политическая система, которая борется за собственную правоту». На самом деле, борются за свою правоту разные индивидуалы, группы и сообщества, выдвигающие свое видение религии и мира, а не религии как таковые. Именно поэтому это эссенциалистское понимание религии (от слова essence, то есть, сущность: имеется в виду, что каждой религии якобы присуща раз и на всегда данная - и часто воображаемая - сущность) и ведет Малашенко к вытаскиванию на свет устаревшей, пропахшей нафталином и давно раскритикованной хантингтоновской идеи (по имени ее автора - Самуила Хантингтона) конфликта цивилизаций. «Это самый настоящий конфликт цивилизаций, - пишет Малашенко, говоря о реакции людей на Западе на теракты в Париже. - Ведь те сотни тысяч людей по всей Европе, которые выходят сейчас на улицы, – они выходят не столько против нескольких конкретных террористов, они (подсознательно, конечно) выходят против всего ислама». Любопытно, как это Малашенко удалось проникнуть в подсознание сотен тысяч людей, вышедших на улицы выразить солидарность с журналом. Это, наверное, потребовало от него неординарных экстрасенсорных способностей.

Я думаю, эта попытка проинтерпретировать текущие события в духе концепции конфликта цивилизаций является довольно сомнительной, ведущей к неадекватным выводам и, что еще хуже, к неадекватным действиям. Вспомним, как Джорж Буш, который тоже, находясь под большим впечатлением этой же идеи конфликта цивилизаций, затеял глобальную войну с терроризмом и дал добро на применение пыток против задержанных подозреваемых. В итоге, война в Ираке, начавшаяся под надуманным предлогом, оказалась катастрофичной для репутации США как мирового лидера и, в конечном счете, отвергнутой самим американским обществом.

Я думаю, нам все-таки надо различать Ислам от Мусульманского мира, то есть, от совокупности конкретных мусульманских сообществ, и понимать, что каков этот мир со всеми его с социальными противоречиями, таков и «Ислам». Если мы хотим видеть меньше экстремизма в Исламе, то нужно помочь мусульманскому миру лечить свои язвы. А этими язвами являются социальная несправедливость, отсутствие гражданских свобод, подавление стремления населения к демократии и свободе выбора. Да, я не оговорился: мусульманские народы не меньше хотят свободы, демократии и справедливости, чем население западных стран. Не соглашаться с этим означало бы ассоциировать себя с ориентализмом в духе Редьярда Киплинга, у которого Восток и Запад никогда не сойдутся. Выдающийся палестинский мыслитель Эдвард Сайид в свое время подверг критике колониалистские заигрывания Запада с Востоком, а Бенедикт Андерсон в своей работе «Воображаемые сообщества» поставил кол на эссенциалистских взглядах на нации, что можно с таким же успехом проделать и по отношению к пониманию религий как воплощений неизменных сущностей.

Я думаю, что крах демократического процесса в Египте является одной из главных причин того, что многие мусульмане, разочаровавшись в безразличии Запада к тому, как была растоптана демократия в Египте, влились в ряды тех, кто призывал их не верить Западу и обратиться к альтернативе тому миру демократии, который Запад олицетворяет.

Считаю, что нет военного решения проблемы «исламского» экстремизма и терроризма, к которой вольно или невольно толкают сторонники конфликта цивилизаций. Опыт операции в Афганистане уже это доказал. А толкают к эксклюзивно силовому решению проповедники войны миров, утверждая о неизменности Ислама как цивилизации, подменяя при этом понятия «Ислам» и «Мусульманский мир».

Решение проблемы лежит скорее в интеграции мусульманских сообществ в мир демократии, в систему демократических ценностей. Для самих мусульманских обществ это означает смену авторитарных режимов (конечно, изнутри, а не снаружи), этих вольных или невольных рассадников мракобесия. Для Запада это означает перестать поддерживать автократии в мусульманском мире под разного рода геополитическими предлогами, а наоборот, помогать проводить там реформы по раскрепощению общественных сил. По мере этого процесса интеграции и будет исчезать – постепенно, не сразу, – та нетерпимость, которую мы иногда видим среди мусульман по отношению к индивидуальной свободе самовыражения.

Некоторые возразят, указав на то, что те сотни и даже тысячи молодых мусульман, которые уже родились на Западе в условиях демократии, тем не менее поддались на пропаганду глобального джихадизма и вступили в его ряды. Я думаю, это во многом связано с той же проблемой интеграции. Видимо, недостаточно родиться в условиях демократии, чтобы в нее интегрироваться успешно. Многим мусульманам в странах Запада это удается, но не всем. Это мало изученный феномен, но ясно, что он связан с социальной неустроенностью некоторых мусульманских общин, например, в пригородах Парижа, ползучей сегрегации, когда эти общины оказываются замкнутыми на самих себя, и вытекающей отсюда проблемой социально-культурного отчуждения.

Как признался один из британских мусульман, проинтервьюированных газетой Гардиан, «я не ощущаю себя британцем. В равной степени я уже не ощущаю себя принадлежащим и к своей исторической родине – Пакистану, когда туда езжу». Такие, как он, часто оказываются в некотором вакууме с точки зрения чувства принадлежности, испытывают кризис идентичности, начинают ненавидеть общество, в котором они живут, из-за того, что оно их «не приняло». В такой ситуации чувство идентичности им может дать глобальный ислам экстремистского толка, потому что он подводит идеологическую основу под их ощущение экзистенциального дискомфорта и предлагает свое «лечение». Таких, отколовшихся, немного, а те, кто попадается на удочку джихадизма, часто клюют и на вполне меркатильно-земные соблазны, например, устроить себе рай на этой земле, купив себе гарем из наложниц, поскольку ИГИЛ обещает ему такие бенефиты. Как бы то ни было, корень проблемы в случае таких отколовшихся от западного мира состоит не в Исламе как таковом, а опять-таки в состоянии общества и социальной среды, в которой они сформировались. Поэтому решение проблемы лежит опять-таки в поиске более успешных путей социально-экономической и социально-культурной интеграции, пути которой в условиях современного западного общества имеют свои особенности, отличные от остального Мусульманского мира. Но и отрывать друг от друга эти миры, мусульманские общины на Западе и Мусульманские общества в развивающихся странах, тоже нельзя. Разобраться в этом клубке взаимоотношений нелегко, а иногда и не сулит немедленных политических дивидендов в борьбе между партиями (в странах Европы, где набирают влияние ксенофобские крайне-правые партии). Но и идти по пути дихотомического упрощения картины мира совершенно бесперспективно.

Алишер Ильхамов, историк, социолог, ассоциированный научный сотрудник лондонской Школы восточных и африканских исследований (SOAS)

Международное информационное агентство «Фергана»