Андрей Затока: «А мучных червей и тараканов можете съесть сами…»
Фото © «Фергана.Ру»
8 ноября 2009 года, после чудовищных злоключений в Туркменистане, российский эколог Андрей Затока прилетел с супругой в Москву. За несколько дней до этого, 29 октября, суд туркменского города Дашогуза спешно приговорил Андрея Затоку к пяти годам лишения свободы. В защиту А.Затоки поднялась мощная международная кампания, возвысили свой голос правозащитники, экологи, затем подключились и российские власти. 6 ноября областной суд Дашогуза заменил Затоке срок на штраф, после чего его практически выдворили из Туркмении.
Рассказ Евгении Николаевны Затока о том, как проходил первый суд, «Фергана.Ру» уже публиковала. Сегодня мы предлагаем нашим читателям рассказ супругов Затока о том, как проходило освобождение и спешная эвакуация в Москву.
СИЗО
Андрей Затока. Когда меня привезли в СИЗО, в моей камере было человек десять-одиннадцать. Но меня сразу вызвал к себе «дед» - заместитель начальника СИЗО, - и стал расспрашивать, как обстановка в камере: мол, он думает там «раскидку» сделать, перераспределить заключенных по другим камерам. А в СИЗО тогда было тесновато – из-за праздников задержали этап, человек шестьдесят. И хотя я «деду» сказал, что все нормально, в тот же день нас осталось в камере семеро. Заключенные сказали, что такого не помнят.
Камера, чтоб не соврать, - метров шесть на шесть, рассчитана на восемь мест, нары двухэтажные, на нижних койках спят по двое. Те, кому места не хватает, - расстилают на ночь на полу матрасы, ближе ко входу. И до последнего дня нас оставалось в камере человек двенадцать, только под конец начали уплотнять. Но летом, говорили, в камере и по двадцать семь человек находилось.
Со мной сидел убийца, много барыг, которые наркотиками торговали. Нарушители границы сидели. А наркоманы – нет, их сразу отправляют в лечебницы, в ЛТП. У нас в камере был один «опущенный», так ему полагалось спать, есть и жить возле параши – но старший по камере, «смотрящий», оказался довольно либеральных взглядов, так что «опущенного» не гнобили, ему позволялось больше, чем обычно.
Кормили в СИЗО нормально, утром каша, вечером – каша. Пшеничная сечка. Ничего, вполне съедобная. Калорийная. И ее количество не ограничивается, можно брать добавки, если хочешь. Хлеба черного дают вдоволь, так что с голоду там никто не пухнет. На обед также дают первое – довольно густой мясо-овощной супчик, тоже достаточно съедобный. Но главной пищей арестантов являются продукты из передач, причем в некоторых камерах их бывает так много, что они портятся и идут в отходы.
Андрей Львович Затока и его супруга Евгения Николаевна в Москве, 8 ноября 2009 года
Российское посольство
Евгения Затока. Я прилетела в Ашхабад из Дашогуза в воскресенье (1 ноября. – прим. ред) и сразу позвонила в российское посольство. Хотя было утро нерабочего дня, мне назначили встречу – и уже в двенадцать я разговаривала с советником посольства Алексеем Михайловичем Деминым. Мы беседовали около часа, я отдала ему копию обвинительного заключения, копию приговора и оригинал письма Андрея в посольство. Я рассказала Демину о письме, которое Андрей написал год назад на случай его ареста, о суде. И если сначала Демин слушал меня как чиновник, то минут через двадцать после начала разговора я уже видела перед собой сочувствующего человека, на которого вся эта история произвела впечатление.
Демин сказал, что сейчас они с консулом будут думать, что можно сделать, но предупредил, что они работают только через МИД Туркмении, то есть многого не могут. Мне дали телефон одного сотрудника посольства, который занимался непосредственно делом Андрея. И в понедельник вечером – я уже вылетала из Ашхабада обратно в Дашогуз, - этот сотрудник сказал мне по телефону, что посольство подготовило ноту. Больше про российское посольство и их шаги по освобождению Андрея я ничего не знаю, посольских людей с тех пор не видела.
Торг за отказ от гражданства
Евгения Затока. Во вторник (3 ноября. – прим. ред.) утром я отправилась в суд – за разрешением на свидание. Судья Гунча Мурадова, которая выносила приговор, заставила ждать около часа, пока, наконец, не вынесла мне это разрешение. «На этом разрешении стоят все подписи?» - спросила я и у судьи, и у трех секретарш. «Ну вот же! Мы вам все выписали!» - «В прошлый раз выяснилось, что не хватает подписи председателя суда. Я и сейчас эту подпись не вижу!» - «Поезжайте в СИЗО! Это разрешение на свидание!!» А я уже знала, что по закону мне нужно в три часа дня приехать в СИЗО с этим разрешением, написать заявление – и только на следующий день дадут свидание. Судья: «Езжайте сейчас же!» - «И что? Сегодня мне дадут свидание? Сразу? – мы уже довели друг друга до белого каления, но мне нужно было выяснить все до конца. – У вас законы меняются каждый день! Как мне полагается сделать?»
Но судья Мурадова отправила меня в СИЗО с утра – с тяжеленными пакетами, в которых лежала передача. В СИЗО мне сказали: «Конечно-конечно, сейчас дадим свидание!» И я три часа просидела во внутреннем дворике CИЗО. А через три часа вышел кто-то из начальников: «Евгения Николаевна, сегодня никак не получается…»
Вечером во вторник, примерно в половине девятого, мне позвонили: «Евгения Николаевна, вы можете сейчас подъехать в СИЗО?» - «Конечно, я еду. Что с собой взять? Передачу?» - «Ну, возьмите…» Я взяла какие-то сумки с едой, и мы с адвокатом поехали.
Андрей и Евгения Затока - в Москве, 8 ноября 2009 года
На этот раз нас уже пропустили внутрь, просмотрели сумки, заставили выключить и оставить сотовые телефоны, по полной программе провели личный досмотр. Меня вводят в кабинет начальника – и я вижу троих в штатском, и у каждого на костюме – туркменские эмблемы, значки. Если честно, я была разочарована – я-то ожидала увидеть хоть кого-то из российского посольства. Но и эти трое были кстати – я даже чуть было не произнесла, когда их увидела: «Ну, наконец-то!» С самого начала я повторяла, что готова встретиться с кем угодно, лишь бы это помогло в деле Андрея. И вот – встреча: «Евгения Николаевна, проходите, садитесь».
Вслед за мной заходит адвокат. «Вы кто?» - спрашивают. Адвокат представился. «Вы – адвокат Евгении Николаевны?» Я с места ответила: «Евгения Николаевна пока не подследственная, ей адвокат не требуется». И тогда нашего адвоката довольно грубо, на туркменском языке, отправили восвояси, и он ушел.
И я осталась с этими тремя людьми в штатском. «Евгения Николаевна, до нас дошли слухи, что вы высказывали недовольство… Чем вы недовольны?» Один, старший, спрашивал, а другие быстро-быстро записывали. «Я недовольна тем, что три года назад посадили Андрея, что в течение трех лет за ним ведется слежка, что его не выпускают из страны. Я недовольна тем, что 20 октября произошла провокация на базаре, недовольна тем, как велось следствие, как прошел суд – и я недовольна приговором». Старший все выслушал. «Ну, раз вы так недовольны – у вас ведь есть вариант избежать всего этого. У вас двойное гражданство – но вы можете отказаться от туркменского гражданства… Если не хотите тут жить – не живите!» Я ответила, что очень рада, что Андрей осознал этот вариант и уже сообщил о своей готовности отказаться от туркменского гражданства в пользу российского. И что я готова сделать то же самое.
В ходе разговора они поинтересовались, почему я так долго не приезжала в Туркмению. Мол, Андрея не выпускали, а вы-то что не приезжали? Я объяснила, что ухаживала за тяжелобольной мамой, но в сентябре мы маму похоронили, и теперь я приехала сюда, за Андреем. Они:
- Хорошо. Садитесь и пишите заявление об отказе от гражданства.
- Нет. Пока я не увижу мужа и не посоветуюсь с ним, я ничего писать не буду.
- Но это же торг в чистом виде!
- Да, конечно. Торг. Но я ничего не подпишу, пока не поговорю с мужем.
- Ну, - протянули они, - мы вам вариант предлагаем, окно… Почему вы не хотите?
- Я не поняла – на этом вы ставите точку в нашем разговоре?
- Нет, - ответили они тут же. – Вы сейчас пойдете в другой кабинет и подождете. Мы вызовем Андрея, поговорим с ним, а потом пригласим вас. Вы поговорите – и вместе решите.
Так и было. Но в другом кабинете я прождала максимум минут пятнадцать. А потом меня пригласили – и там уже сидел Андрей.
Андрей Затока. Со мной разговаривали двое, один выглядел как очень крутой начальник – он так и представился: «Я – новый человек из Управления», - а второй – вроде его помощника. Из какого именно управления – Дашогузского или Ашхабадского - он не сказал, но я и не спрашивал. Есть только одна организация, чьи сотрудники решают все проблемы за пять минут по телефону. В Туркмении эти люди уже давно никому не показывают корочки и не называют своего имени. Они в лучшем случае произносят: «Я из Управления», - и все, им все подчиняются беспрекословно.
Он напрямую спросил меня: «Вы писали заявление в российское посольство?» - «Да, писал». – «Чего вы хотели?» - «Чтобы мне оказали правовую помощь. Следователь отказался сообщить в российское посольство, что я задержан, поскольку я задержан как туркменский гражданин. Следователь сказал, что мое российское гражданство ему по барабану, и поэтому я счел нужным написать в посольство». Я попробовал у этого «нового из Управления» выяснить, за что же меня все-таки посадили, но он перевел разговор: «Давайте не будем говорить про вашу вину. Тут ваша жена, мы дадим вам возможность увидеться…»
Со мной разговаривали мягко, без давления и угроз. Видно было, что им обязательно нужно как-то разрулить сложившуюся ситуацию. Меня спросили, написал ли я кассационную жалобу. Я ответил: да, написал, но не подписал, жалоба у меня в камере. Меня тут же сводили обратно в камеру - я принес жалобу, и мы продолжили разговор. «Что вы собираетесь делать дальше?» - спросили меня. И я честно ответил, что, наверное, никакую кассацию я подавать не буду, потому что это никому еще не помогло, а поеду по этапу на зону, - и если никто не вмешается, то числа 12 декабря я думаю выйти по амнистии. А после того, как выйду, - то приму все меры, чтобы уехать из Туркменистана.
- Мы могли бы ускорить ваш отъезд, - сказали мне. – Если вы откажетесь от туркменского гражданства, то сможете уехать гораздо быстрее.
И тут привели Женю, и мы начали уже в деталях прорабатывать всю процедуру.
Евгения Затока. Нам дали два листа бумаги, мне диктовали заявление об отказе от гражданства, Андрей писал сам. Тут же встал вопрос, сколько времени может занять процесс отказа от гражданства. Нам говорят: месяц-полтора. Но я не могу столько ждать, я работаю… И тогда начальник вышел, а минут через пять вернулся: «Все, вопрос решен. Через два-три дня будете вместе». Но у нас оставались вопросы: как это будет выглядеть? Мы успеем собрать вещи? Отправить в Россию контейнер? Съездить в Ашхабад попрощаться с друзьями? Выпустить или раздать животных – у нас дома террариум, там змеи, ящерицы, пауки… И нас заверили, что отъезд пройдет совершенно спокойно, уедем в нормальном режиме, времени будет достаточно. Андрей уточнил, не будет ли проблем с таможней: из Туркмении очень сложно вывезти книги. Нам пообещали, что проблем не будет, и «с контейнером ребята помогут».
Мы написали заявления, начальство ушло, Андрей с адвокатом написали новую кассационную жалобу.
Безумная пятница
Евгения Затока. Два дня я пыталась собрать вещи для контейнера, что-то пыталась продать. Но мне все время мешали. Почти вся среда была потрачена на миграционную службу: они приехали ко мне домой, потребовали все документы Андрея, начиная с рождения и до сегодняшнего дня. Эти документы нужно было сначала найти, потом отксерокопировать, затем мы поехали в миграционную службу, чтобы взять банковские реквизиты – я должна была срочно оплатить пошлину за отказ от гражданства, около ста долларов за двоих. Но было уже шесть вечера, банк закрыт. «Если нужно – банк откроют», - сказали мне миграционщики, и действительно – ради меня банк работал. В нем сидело начальство – и две перепуганные операционистки. И они невозможно долго оформляли платеж – потому что очень боялись что-то перепутать. Но в тот день у меня не оказалось с собой манатов, только доллары – и банк принял эти доллары: неслыханное дело!
В пятницу утром я отправилась в областной суд, где рассматривалась кассационная жалоба Андрея. Вместо назначенных десяти утра суд начался в одиннадцать, прокурора не было. Его вызвали по телефону. Прокурор прибежал с уже отпечатанной бумажкой. Судья зачитал предыдущий приговор, адвокат – кассационную жалобу. Прокурор потребовал оставить решение горсуда в силе, заявив, что вина Затоки подтверждена свидетелями и экспертизой. Адвокат попросил смягчить приговор. Нас попросили выйти, а минут через пять мы зашли снова – и нам зачитали новый приговор. Суд учел смягчающие обстоятельства, указанные в кассации, и изменил меру наказания – вместо пяти лет лишения свободы нужно было заплатить в пользу государства штраф в размере двадцати среднемесячных размеров оплаты труда – тысячу деноминированных манатов (или пять миллионов манатов по-старому). Это около 350 долларов.
После суда ко мне подошел судебный исполнитель, и мы с ним поехали в банк, платить штраф. Потом – снова в суд. Подождали, пока кончится обеденный перерыв, - и я отдала, наконец, квитанцию об оплате, чтобы канцелярия суда начала оформлять документы об освобождении Андрея.
Когда я вышла из зала суда, ко мне подошел сотрудник миграционной службы: «Сегодня вечером вы должны покинуть территорию Туркменистана». – «А контейнер?!» - «Я ничего не знаю». Потом миграционщики пришли ко мне в банк, когда я платила штраф: «Вы собрали вещи? Мы поможем загрузить контейнер». – «Собрала, но не все». – «Мы подгоним контейнер и начнем грузить». - «Нет. Пока Андрей не окажется в квартире и не покажет пальцем, что из оставшихся вещей мы берем с собой, а что – оставляем, я грузить ничего не дам». – «Сколько вам нужно времени?» - «Как минимум два часа после того, как Андрей зайдет в квартиру».
Я сказала адвокату, что не поеду за Андреем в СИЗО – он взрослый мужчина и доберется сам, а мне нужно грузить вещи. Я приехала домой, позвала друзей и учеников, и мы начали лихорадочно собираться. Одновременно в квартиру приходили люди, которые хотели что-то купить… Мебель, посуду, технику… Я все отдавала – не хотелось, чтобы ИМ досталось хоть что-то…
Но вдруг мне позвонил сотрудник миграционной службы: нужно ехать в СИЗО и забрать Андрея. Я бросила в квартире людей, все вещи – и помчалась.
Приезжаю в СИЗО: «Зачем я здесь?» Сотрудники СИЗО в недоумении пожимают плечами. «Он что, не может сам выйти? Почему я должна его забирать?» - у меня начинают сдавать нервы. «Он должен написать расписку», - отвечают мне. Хорошо, пусть пишет. Но причем тут я?
Сидим, ждем. Вскоре приводят Андрея. Он пишет расписку, что получил оригиналы документов, а я – расписку, что получила мужа. Они еще хотели, чтобы я написала, что претензий не имею. Но я так на них посмотрела, что они махнули рукой: ладно, не надо…
Я беру Андрея за руку, мы идем к воротам. Во внутреннем дворике – много народу: «Куда вы, Евгения Николаевна? Мы довезем!» Видимо, была задача – максимально исключить все контакты с друзьями. Мы сели в их машину и поехали домой.
Когда мы вошли в квартиру, разгром был полный. Одновременно грузили три машины: забирали вещи на продажу, подогнали уже и машину, куда нужно было грузить вещи для контейнера. Конечно, в суматохе многое перепутали…
Наш отъезд «сопровождали» два сотрудника, один из миграционной службы, а второй… Он не представился. Но он был наш «ангел-хранитель», решал все вопросы. В какой-то момент – мы мечемся по квартире, я показываю, что грузить, что отдать, «да-да-да, это забирайте», - появляется женщина. Я ее не знаю. «Вы кто?» - «Из домоуправления». – «Что надо?» - «Ключи». – «Пошла вон! Не до тебя!» Женщина обиделась, ушла. Через некоторое время появляется мужчина. «Вы кто?» - «Начальник домоуправления. Я должен забрать ключи от квартиры». – «На каком основании?!» - «Вы уезжаете!» - «Но у меня в этой квартире остаются прописанными двое взрослых детей, граждане Туркменистана!» Он начал выступать, но тут вышел наш «ангел-хранитель». Не показал никакого удостоверения, не представился – но так взглянул на начальника домоуправления: «Потом, яшули (уважительное обращение к пожилому человеку по-туркменски – ред.)» - что тот тут же исчез.
Когда мы с Андреем вошли в дом, он обнялся с друзьями, которые нам помогали. Но минут через десять ребята вдруг нам говорят: «Мы пойдем». – «Как?!» - «Нам настоятельно посоветовали уйти». Как выяснилось, матом посоветовали. Разрешили остаться только моим двум ученикам, которые относили вещи в машину.
Вечером Андрей поехал на вокзал, грузить вещи в контейнер, а я с одним из миграционщиков отправилась за билетами на вечерний рейс. Он все торопил: мол, билеты забронированы, надо успеть выкупить. Но в результате мы все равно не успели, и я взяла билеты на первый утренний рейс до Ашхабада. И там же, в Дашогузе, меня заставили купить билеты Ашхабад-Москва, причем я должна была заплатить за них долларами, поскольку уже не являлась туркменской гражданкой.
Андрей Затока. Хотя нам обещали, что проблем с таможней не будет, - они начались сразу же, как только я доехал до вокзала. Мне сказали, что описи того, что я хочу грузить в контейнер, нет, что какие-то вещи вывозить нельзя… Таможенница начала капризничать: как я буду осматривать, прожекторов нет, темно… Но наш «ангел-хранитель» ей что-то объяснил, и мы начали погрузку. Сначала она пыталась вносить в опись всю мелочевку, просматривать книжки, переписывать каждое название… И я понял, что в таком темпе мы не просто на вечерний рейс не успеем, но и на утренний тоже… И тогда опять «ангел-хранитель» что-то сказал – и дело пошло. В описи стали писать не «приемник такой-то, одна штука», а «сумка с личными вещами», «сумка с книгами»… Мы стояли с таможенницей на небольшом пятачке перед контейнером, машина светила нам фарами, в кабине составляли опись. В результате погрузили все, кроме приборов, - но их и не нужно было везти, перепутали в суматохе. Не дали вывезти карты заповедника – они не секретные, но я не настаивал, - и химические реактивы.
Мы все погрузили. Нужно было оформлять груз. Но служащая, которая выписывала накладную, вдруг заявила: «Я пошла домой. Как мы будем оформлять контейнер, если на него и заявки-то нет? Мой рабочий день кончился», - и ушла. А через полчаса прибежала, как миленькая. И работала, не пикнув, до половины двенадцатого, пока все не оформили. «Ангел-хранитель» знал, кому и как звонить.
Работница эта привыкла работать медленно и последовательно. Вот она оформляет что-то, печатает на машинке. Примерно через час, напечатав все, сообщает: «Теперь нужен пожарник». Время 22.30. Наш «ангел-хранитель» меняется в лице, выходит в коридор, звонит кому-то. Приезжает пожарник. Оформление продолжается. Потом эта тетка говорит: «Теперь нужна подпись работника вагонного депо». «Ангел-хранитель» снова выходит звонить. И приезжают все, кто нужен.
Обычно отправка контейнера занимает три-четыре дня. У нас все прошло за три часа. Платить нужно было долларами, но их уже не было. Взяли манатами.
Примерно в полночь нас привезли в квартиру и оставили одних. Мы видели, что они очень не хотели везти нас домой, - но у них не было выбора. Денег, чтобы поселить нас в гостиницу, им, видимо, не оставили.
Разрушенный дом
Евгения Затока. В квартире был полный разгром. На полу валялись вещи, книги, какие-то документы… Вся наша жизнь валялась на полу, растоптанная… Мебель стояла пустая, в раковине гнили продукты, потому что холодильник был отключен, в окнах зияли дыры от кондиционеров… Мы бродили по разрушенной квартире, подбирали какие-то забытые документы, связывали книги, которые не успели упаковать… (плачет)
Андрей Затока. Те, кто нас сопровождал, вели себя вежливо. Ни один нормальный человек не мог равнодушно смотреть на то, КАК нас выгоняли, - даже если считать нас «врагами народа». И они старались, как могли, смягчить эту ситуацию. Но со стороны властей, организовавших наше выдворение из страны, это было неприкрытым издевательством. «Чемодан – вокзал – Россия».
Когда меня посадили первый раз, я знал, что за этим делом стоял Комитет национальной безопасности, меня подозревали в шпионаже и в сотрудничестве с «вражескими сайтами». Нигде в моем первом деле нет следов КНБ, но меня из СИЗО каждое воскресенье возили в КНБ на жесткие допросы, у меня изъяли все компьютеры, просмотрели все диски… Но постепенно, когда они убедились, что я ни с кем не сотрудничаю, манера вести допрос становилась все мягче. Они нашли только пару моих писем, где я нелестно высказывался о Ниязове – но я потом в этих письмах раскаялся, причем искренне – нехорошо было так говорить про умершего… И я был уверен, что повтора не будет, что мы достигли компромисса. Мне намекнули, что больше такого не повторится, а я дал понять, что ничего никому не скажу, никакой волны поднимать не буду. И я, действительно, говорил только общие слова и слова благодарности – чтобы не портить репутацию нового президента, не злить его и не подставлять своих друзей. Я свои обязательства выполнил. А они – нет.
Мне не свойственно мстить, мне нужно теперь думать о будущем… Но если бы они так по-хамски с нами не поступили, если бы не слезы жены, если бы не нервы моей матери, которой «доброжелатели» сообщили, что я опять арестован, - то я бы с вами сейчас не разговаривал. Я бы уклонялся от интервью. Но я считаю, что теперь просто обязан рассказать все.
Я не знаю, почему меня посадили на этот раз. Но я не исключаю, что целью было отнять квартиру. Когда меня еще первый раз посадили, то сотрудники милиции сразу спросили, большая ли у меня квартира и приватизирована ли она. Я ответил, что нет, не приватизирована. Кроме того, распускали слухи, что меня бросила жена, что я устраиваю в квартире притон. На меня писали анонимные доносы, что меня нужно срочно выселить – мол, у меня ядовитые змеи в доме, соседи боятся. Когда я писал заявление об отказе от туркменского гражданства, меня еще раз спросили, приватизирована ли квартира. Я ответил: «Нет», - и когда мы попытались прикинуть, успеем ли мы ее приватизировать и продать, то нам сразу дали понять, что с этим могут возникнуть сложности. И тогда я сказал, что не буду бороться за квартиру и оставлю ее государству.
Евгения Затока. Я тоже постоянно повторяла, что квартира мне не нужна, я могу ее оставить – лишь бы Андрея выпустили. Но я не верю, что все это было проделано с нами из-за квартиры – хотя у нас хорошая квартира, пять комнат, 66 квадратных метров жилой площади. Люди, которые способны провернуть такую «многоходовку» в течение нескольких лет, с двумя посадками, - эти люди имеют совершенно иные возможности получить квартиру гораздо лучше, чем наша.
Андрей Затока. В Туркмении взят курс на выживание из страны всех русскоязычных. И я думаю, что если бы им удалось тихо меня посадить, то началась бы волна арестов и посадок. Мы боимся, что теперь могут начать сажать и наших друзей.
Оставить всех животных в Ашхабаде
Андрей Затока. Ранним утром в субботу, 7 ноября, мы отправились в аэропорт Дашогуза. Сопровождающие проводили нас в самолет – и вышли. Я надеялся, что они полетят с нами – но они, к сожалению, остались.
В Ашхабаде у трапа нас уже ждали миграционщики и один парень в штатском, но он, к несчастью, ничего не решал, хотя и командовал. И мы «уперлись» в таможню.
Дело в том, что мы ехали с животными. Мы их не прятали. Мы переезжали в Россию с ящерицами (их развелось у меня дома около шестидесяти штук, я пока их выловил всех из аквариумов, чуть с ума не сошел), со змеями, с пауками и другими членистоногими. С собой у нас был и корм для животных: мраморные тараканы и мучные черви.
Можно было бы дать взятку и пройти – но таможенники испугались, мы шли под тотальным контролем миграционной службы. Указание пропустить нас до ашхабадской таможни не дошло. И я начал биться за право вывезти животных.
Сначала приехал какой-то деятель из Министерства охраны природы, потом еще двое, потом еще третий, который якобы что-то решал. И все они обрадовано заявили, что я нарушил закон и обязан заплатить штраф. Я показал им разрешение на отлов и содержание животных, мы посмотрели список – все, кого я вез, в этом списке присутствовали. А нужно сказать, что с Министерством охраны природы у меня очень плохие отношения, для них Затока хуже, чем диссидент. Наши отношения испортились еще в 1992 году, когда я принимал участие в кампании против охоты на леопардов в заповеднике. И вот теперь эти чиновники начали нести полную чушь: мол, и бумага у меня недействительна, потому что министерство, которое ее выдало, сменило название. И что бумага эта «разовая» - а как может быть разовым разрешение на содержание животных? У нее нет срока действия…
Я бился за животных три часа. Миграционщики нервничали. Я требовал, чтобы этот в штатском позвонил кому-то, кто принимает решения, повторял таможне, что они сами не понимают, на каком уровне принималось решение о нашей депортации. Но это было непробиваемо.
В Туркмении сотрудникам правоохранительных органов и силовых структур под страхом увольнения запрещено входить в интернет. Рядовые граждане имеют доступ в интернет, а эти – нет, ни в коем случае. И они понятия не имеют, что делается в мире. Они очень отстают от реальности. И вот эти чиновники из Министерства охраны природы, выдумывая правила на ходу, говорят, что я должен был зарегистрировать своих животных, что ядовитых животных нельзя держать дома, сочиняют протокол, надеются, что я заплачу штраф… «Где это написано?» - спрашиваю. «Где-то написано! Вы не будете нас учить законам!» - «Буду! Это я составлял сборник природоохранного законодательства!»
Кончилось тем, что миграционная служба начала неприкрытое давление, подключился и этот, в гражданском, - и у меня изъяли всех животных. И я только успел попросить: этих животных отпустить там-то, этих – отдать такому-то моему знакомому, с этим осторожно, он кусается, а этих – я посмотрел на тараканов и мучных червей, - бог с ними, можете сами съесть…
У меня изъяли удавчика, который жил у нас восемнадцать лет, ядовитую эфу, полоза, желтопузика (безногую ящерицу), около шестидесяти разводных ящериц-хальцидов, двух фаланг (паукообразные), двух пауков-птицеядов, тарантула и тропического кусачего геккона…
Отдав животных, мы пошли на московский самолет. Мы еле успели.
И вот теперь мы в Москве.
Андрей Затока в Москве, 8 ноября 2009 года
Записала Мария Яновская
