Фото © Фергана.Ру и из архивов А.Косинского

Андрей Косинский – известный во все мире архитектор, отстраивавший Ташкент после землетрясения 1966 года. В столицу Узбекистана Андрей Станиславович приехал по заданию Моспроекта на два года, а задержался почти на целых пятнадцать лет. Именно по проектам этого архитектора были сооружены здания, определившие стиль Ташкента. «Каждое место на планете в пределе имеет только одно архитектурное решение, точно отвечающее конкретному общеприродному ландшафту этого места, независимо от назначения возводимого там сооружения. Неограниченное множество иных возможных решений есть лишь большее или меньшее приближение к этой точности», - пишет архитектор в одной из своих статей. Архитектурные решения, предложенные Косинским для полуразрушенного и возрождающегося Ташкента, во многом придали новому городу то самое лицо, которое так хорошо знакомо нескольким поколениям его жителей.

Мы публикуем удивительный рассказ Андрея Косинского в нескольких частях. Сегодня – часть первая.

Фергана.ру: - Андрей Станиславович, каким образом Вы попали в Ташкент и бывали ли Вы в Узбекистане до того, как случилось ташкентское землетрясение 1966 года?

Андрей Косинский: - У меня там в тридцать седьмом году ликвидировали отца. И я там, естественно, был. Хотя родился в Москве.

Мои отец и мать были очень живые и «шатучие» люди, постоянно ездили по Союзу… То они работали где-то в Свердловске, то еще где-то. Они оба были инженерами: отец инженером-электриком, а мать инженером-технологом. Таким вот образом, в тридцать пятом году нашу семью занесло в Среднюю Азию. Отец работал на серном руднике. И там произошел пожар, это было под Кокандом, сгорела центральная электростанция. Отец был главным механиком. А сгорела она в тот день, когда мы уже оттуда уезжали – закончился контракт.

Приехали мы в Москву. И отец, движимый чувством долга, вернулся назад, чтобы помочь эту электростанцию восстановить. И на перроне ему надели наручники. Вот и все. Потом туда приезжала мать. Она даже его видела в тюрьме. И останавливалась у наших знакомых. А через полчаса после того, как она уехала на поезде, пришли и ее арестовывать к этим знакомым. Но она уже уехала, и до нее руки не дотянулись. Судьба меня уберегла от приюта или детского дома. Я остался с матерью, которая меня вырастила.

Фергана.ру: - А сколько вам тогда было лет?

Андрей Косинский: -Я родился в двадцать девятом, значит, в тридцать шестом мне исполнилось восемь лет. Но дело в том, что мать мне довольно долго не говорила, что там произошло. Приехали-то мы в Москву вместе – отец и мать, потом он вернулся обратно. И она меня долго уверяла, что папа там работает. И только году в сороковом–сорок первом она сказала мне, что отца нет. А дальше была деревня, эвакуация, хлева, молотилка, косьба, верховые лошади. Потом в сорок третьем опять была Москва, школа, в которую я вернулся в седьмой класс.

Дальше был институт, потом - работа в Моспроекте. А потом произошло это ташкентское землетрясение. И из Моспроекта, из отдела кадров, нам позвонили и вызвали тогда несколько человек – подающих надежды молодых ребят, и сказали: «Это добровольное дело. Нужно, чтобы кто-нибудь один из вас поехал в командировку от Мосгорисполкома на пару лет в Ташкент. Помочь в его восстановлении. Идите и подумайте». Не было никакого приказного порядка. Через полчаса я позвонил и сказал: оформляйте меня. В мастерской коллеги удивились: ты что, идиот? Я позвонил матери, и она мое решение поддержала. «Вот молодец, - сказала она. - Будь я помоложе, я бы с тобой махнула». Так вот я и оказался в Ташкенте.

Фергана.ру: - Что больше повлияло на это решение: унаследованный характер родителей, которые любили путешествовать, или память об отце?

Андрей Косинский: - Память об отце свою роль сыграла, безусловно. Но дело еще и в том, что этому решению предшествовало. Понимаете, Моспроект был такой организацией, в которой мы сидели и занимались только Москвой. И сидели безвылазно. Все развлечения, которые были доступны – это когда наши девицы ездили в отпуск в Сочи, приезжали оттуда и рассказывали, какие у кого халаты были, а у кого какие бикини. И все. Мы же были ребята молодые, отпусками практически не пользовались. Да и вообще, на работе сидели безвылазно с самого утра, и только часов в одиннадцать уходили домой.

В какой-то момент жуткое однообразие этого дела стало надоедать. А тут я еще начитался об эскадрилье «Нормандия-Неман», как французские маркизы вдруг почему-то летели на верную смерть в снега под Курск и со своей эскадрильей воевали там и гибли. Меня сильно впечатлила история Джека Лондона про героя, который ездил по лепрозориям, потом сюжет Моэма, где авантюрный герой общался с убийцами, приговоренными к смерти. И эти истории меня сначала просто удивляли, а потом я понял: да ведь это же совершенно нормальные проявления человека! Что спрашивается, тянуло Тура Хейердала на остров Пасхи, что ему не жилось спокойно? Нормальное человеческое любопытство. И у меня было такое же любопытство.

И вот уехал я в Ташкент. На два года. А задержался там на четырнадцать лет. Поехали туда со мной и другие такие же романтичные люди. Но я среди них, так скажем, был стариком – мне к тому времени стукнуло тридцать семь лет. Остальные были помоложе, и они, в основном, туда ехали за деньгами. Я же отправился туда, потому что мне было интересно проектировать и строить. У меня было две квартиры, две постоянных прописки – одна в Москве, а другая в Ташкенте. Я жил между этими городами, ездил по всему Союзу, и это было интересно.

В день, когда мне исполнилось тридцать семь лет, я сказал праздновавшим со мной это событие друзьям: «Ребята, вы сегодня поедете меня провожать в аэропорт, я лечу в Ташкент». Перед этим мы выпили как следует, и уже перед посадкой меня все стали отговаривать от «этой глупости». И я даже уже отговорился и пошел сдавать билет. Но было уже поздно: багаж мой уже был в самолете. В таком состоянии я сел в самолет и весь рейс проспал. Приехал, каким-то образом нашел принимающую организацию, в которую я был командирован – в проектный институт Ташгипрогор. Там нас определили, поселили в бывшее суворовское училище, где сразу была организована архитектурная мастерская. Там мы жили и работали. Не очень долго мы там пробыли - до осени. А осенью нас по гостиницам всех распределили. Свою квартиру я получил намного позже - через два контрактных года.

Вообще-то я ехал туда, думая, что буду заниматься типовыми привязками, вот этой чудовищно неинтересной типовой архитектурой. Думал я, что приеду туда на развалины. И каково же было мое удивление, когда я приехал в совершенно не порушенный город: никаких развалин – город как город. И только поздно вечером, когда стемнело, стало все понятно. Дело в том, что дома-то стояли, но ни в одном из них не горел свет. А на улицах стояли палатки между домами.

Подземный толчок был вертикальный. Там не было так, как было в Ашхабаде, где вслед за вертикальным толчком был еще и горизонтальный сдвиг. Поэтому дома подпрыгнули, растряслись, и остались стоять на месте. На Старом городе с узбекскими мазанками землетрясение вообще почти не отразилось никак. Лишь из деревянного каркаса некоторых домов повываливались глиняные кирпичи - саманные гуваляки. Их назад засунули, и все стало, как было. А в новом городе – в европейской части застройки Ташкента – тут стали все просто крушить бульдозерами и на их месте строить новые гигантские кварталы из типовых домов.

Помощь Ташкенту была двух видов. В одной участвовали такие как я – те, кто попал в штат и работал там постоянно. А другая – это когда в Москве, в Киеве, в Минске делали типовые привязки, проекты привозили в Ташкент, где их быстро утверждали. Проектировщики возвращались домой, а типовые дома возводили строители. Мне ни с какими типовыми домами дела иметь не пришлось, потому что сразу возникло такое предложение – которое исходило от самого Рашидова – тогдашнего главного «бая»: спроектировать и построить «Дом творческих союзов».

Дом творческих союзов. Объемная модель

То есть все творческие союзы - художников, архитекторов, писателей, композиторов (семь союзов было) - собрать в едином архитектурном комплексе, где был бы большой киноконцертный зал, библиотека, выставочные залы. И, вместе с тем, у каждого союза в этом комплексе должно было быть свое локальное место, чтобы они могли работать вместе и по отдельности.

Дом творческих союзов планировалось выстроить на Шайхантауре по улице Навои. Там был маленький мавзолей, в котором стоит окаменевший платан – чинара, которая, как говорит легенда, выросла на месте, куда с пальцев рук Александра Македонского упали капли. Вокруг него и должен был быть выстроен это комплекс. Этот мавзолей находился за зданием «Чирчикстроя». Это была безумно интересная работа. С моей точки зрения, этот проект был, возможно, самым интересным из всех моих работ вместе взятых. Он уже был выполнен и готов к реализации. Но, к сожалению, так и остался на бумаге - в тот момент, когда надо было начинать строить, началась семидневная война в Израиле. И все накрылось: деньги ушли туда. Ведь архитектура и градостроительство очень сильно были завязаны с политикой.

Дом творческих союзов. Фрагмент фасада

Фергана.ру: - На Востоке память остается только о том правителе, при котором много строили?..

Андрей Косинский: - Да уж, и я не скрываю иронии по этому поводу: как говорится, «в медицине и архитектуре понимают все». Я построил баню в Ташкенте, которая обошла потом прессу всего мира как уникальное архитектурное решение. И вот, на крыльце этой бани кто только меня не учил архитектуре - московские приезжали учить меня, как ее надо строить, что уж говорить про Шарафа Рашидова.

Фергана.ру: - Так, значит, ташкентский хамам был выстроен вами?

Андрей Косинский: - Да. И с баней этой вышла очень интересная история. В городе Коканде местные умельцы построили баню по типу восточного хамама.

Эскиз бани (хамам) в Ташкенте и виды здания

Восточная баня отличается от всех остальных тем, что она не горячая. Дело в том, что в самую жару на улице температура достигает сорока - сорока пяти градусов по Цельсию в тени. А в бане держится температура около двадцати шести градусов, максимум поднимается до тридцати пяти. Там много разных помещений и одно другого чуть теплее - «по возрастающей». Таким образом, посетитель проходит через все помещения. В них размещены каменные лежанки-суфы, на которых можно расположиться, погреться (они подогреваемы), получить массаж и так далее. Таков принцип восточной бани.

И вот главный архитектор Коканда - на мой взгляд, малообразованный и некомпетентный, хотя как человек очень может быть и неплохой, - приехал и привез проект такого странного неказистого сооружения. Меня вызвали сверху и сказали: «Он будет руководить, а ты эту работу делай. Обеспечь его людьми», - и так далее. Я дал людей, взял заказ. А этот главный архитектор Коканда не едет руководить и не едет. Время идет, сроки подпирают. И я тогда сам стал эту баню делать. Мы вдвоем с моим инженером-сантехником объездили практически весь Узбекистан, и можно сказать, что на собственном теле испробовали и проверили все температурные режимы, которые там были в банях. Выяснилось, что для того, чтобы получить прохладу, в бане нужна была одна очень интересная деталь. Традиционные восточные бани перекрывались куполами, дальше это сооружение засыпалось землей, чтобы обеспечить достаточную теплоизоляцию.

Интерьер бани

Снизу было подполье, в котором стоял обычный очаг, топившийся саксаулом. Над ним стоял котёл, где кипела вода. Горячие газы проходили подполом и выбрасывались с другой стороны наружу. Чем ближе к этому очагу, тем было горячее, и, соответственно, наоборот. Таким образом, получался и прогрев здания, и его охлаждение. Это, конечно, было очень не современно, потому что света в такое помещение проникало мало, воду отвести из мыльных помещений трапами было невозможно, потому что под полом - огонь. Вода сливалась такими арыками по периметру стен и где-то выбрасывалась на улицу. Вода текла мыльная, грязная, а, кроме того, в восточных банях принято брить тело, и результаты этой процедуры так же медленно перемещались по этим сливным арыкам.

Картина ясна: темно, стены мозглые и склизкие, и так далее. Так делать столичную баню было нельзя. Поэтому, для того, чтобы получить топку, мы решили сделать в полу электрическую систему отопления по типу современных полов с подогревом. А как получить прохладу? И тут я вспомнил еще из моей детской поездки в Узбекистан с матерью и отцом, что узбеки хранили сравнительно прохладную воду, ставя кувшины прямо на солнце. При том кувшины были из неполивной керамики. Они были, таким образом, все время снаружи влажными, потому что часть влаги, пропитывая стенки кувшинов, испарялась, что сильно снижало температуру этих сосудов. И вода в стоящем на солнце сосуде оставалась прохладной.

Так мы сделали и с баней – мы сделали сверху перекрытия – купола – безо всякой гидроизоляции с тем, чтобы получить такой же эффект прохладных кувшинов на солнце. Рассчитать это никто не мог, потому что не было таких методик. Поэтому мы сначала выстроили одну половину бани и проверили работает ли наше решение. А потом уже достроили ее до конца.

Хамам во время стройки, принцип охлаждения и нагрева, план хамама, купольные перекрытия крупно

Фергана.ру: - Значит, ташкентская баня совместила в себе традиционные принципы строительства и современные технологии?

Андрей Косинский: - Да. С постройкой этой бани была целая история. Когда мы сделали электрический подогрев и понесли «на шестой этаж» - так у нас называлось показать Рашидову и другому вышестоящему начальству, - нам сказали: «Нет. Вот пускай как в старину – чтобы топилось огнем». Мы долго спорили. Спрашивали: какая вам разница, что там внизу, под полом это тепло дает - огонь или электричество? На третьем «свидании» с властью один секретарь горкома нас убедил так:

- Вот вы говорите: какая разница. А чай вы все любите пить?

- Да, все любим, - говорим.

- Чай из чайника, вскипяченного на газовой плите, все пили?

- Да, - говорим.

- Есть разница?

Мы согласились, что есть, конечно. Особенно если самовар топят шишками. И после этого разговора мы придумали вот эту систему: сделали огневоздушную пушку, сделали керамические трубы в толще пола. Сквозь них прогнали продукты горения – а все это рассчитать было просто невозможно, - и, таким образом, получили помещения с разной температурой.

Если посмотреть на план бани, то вы видите как бы «лабиринт», где помещения от одного к другому все более прогреты и из-за близости к источнику отопления. В самом горячем помещении температура в сорок градусов по Цельсию. А на плите в этом помещении – пятьдесят градусов. И сесть на эту плиту довольно сложно, придется поерзать, пока пообвыкнешь. Купола облицованы поливной керамикой. Но в ней оставлены очень большие швы для испарения влаги, которое и обеспечивает охлаждение. В результате перекрытие постоянно увлажняется и остывает.

Другой мой масштабный проект, который почти без изменений получилось реализовать – это улица Богдана Хмельницкого, которая ведет от ташкентского аэропорта в город. Место это было такой промышленной окраиной. Рядом проходила железная дорога, были уже ТашТЭЦ со своими здоровенными трубами, рядом Таштекстильмаш, и жуткий абразивный завод, который невыносимой «вонью» накрывал половину всего города. Строить здесь ни по каким параметрам было нельзя. Тем не менее, было принято решение – раз отсюда все правительство едет, то нужно эту улицу привести в порядок. Там и до меня делались какие-то проекты застройки этой улицы. Но все они состояли из того, что вдоль улицы ставились «заборы» из девятиэтажных домов с двух сторон - и «привет» всей идее облагораживания… Я не помню, как и почему этот проект оказался у меня в руках: то ли предшествующий проект кому-то не понравился - уже не припомню точно… Но я стал размышлять: как решить эту задачу нетривиально…

Конец первой части. Часть вторая - здесь