Фото © Иола Монахова

«Я была там. Я была на площади Бобура в Андижане среди тысяч андижанцев, когда 13 мая в 17.20 по местному времени безжалостные власти Узбекистана открыли огонь по собственному народу. Расстрел детей, подростков, женщин, стариков, журналистов – проходил очень хладнокровно, без жалости и сожалений. Просто профессиональное массовое убийство…» О событиях в злополучную пятницу рассказывает журналист Галима Бухарбаева.

«МОЙ АНДИЖАН»

13 июня – ровно месяц, как в Андижане была расстреляна мирная демонстрация. Посвящаю свою статью всем андижанцам.

Галима Бухарбаева - журналист IWPR

Я была там. Я была на площади Бобура в Андижане среди тысяч андижанцев, когда 13 мая в 17.20 по местному времени безжалостные власти Узбекистана открыли огонь по собственному народу.

Расстрел андижанцев, всех, кто в этот момент оказался на площади – детей, подростков, женщин, стариков, журналистов – проходил очень хладнокровно, без жалости и сожалений. Просто профессиональное массовое убийство.

По проспекту мимо площади проезжали одна за другой колонны БТРов, на каждом из которых сидели, развернувшись в разные стороны, по несколько воинов спецназа, они были в камуфляжной форме, в черных бронежилетах и касках.

В спины в ужасе разбегающихся людей стреляли из БТРов, спецназовцы стреляли из автоматов, благодаря тому, что они сидели на машинах, образовав спинами круг, они могли убивать людей, убегающих во все стороны, их пули летели на все 360 градусов.

Один из спецназовцев пытался убить и меня. Пуля, пущенная из его автомата, попала мне в рюкзак, который в этот момент находился у меня на спине, пройдя сквозь него, она прошила мою записную книжку и журналистское удостоверение.

На следующий день один из сотрудников Службы национальной безопасности сказал мне, что 13-ое мая – это мой второй день рождения. Что это невероятное везение.

В момент расстрела, когда я вместе с другими людьми в ужасе бежала от пуль, я испытывала просто животный страх, мне никогда не было так страшно. Пули сыпались как град, я видела, как некоторые, из рядом бегущих, падали.

Когда на следующий день, оглушенная чудовищной расправой над андижанцами, я уезжала из города, я смотрела из окон «Дамаса» и думала, что оставляю город, который больше не город, а мясорубка, а все его жители пущены на мясо.

Президент Ислам Каримов не посчитался с мнением целого города, столицей самой густонаселенной части страны Ферганской долины. Пренебрег жизнью каждого человека, оказавшегося там.

Моя убежденность в том, что народ может решить свою судьбу, если каждый человек станет ответственным, перестанет быть рабом, если встанет против тирании – пошатнулась.

Против БТРов не может быть аргументов. Ничего не имеет смысла, если на той стороне находятся те, кто не умеет слышать, для которых нет никаких правил и законов. И цена твоего несогласия с ними – это жизнь.

Что же тогда нам бедному народу Узбекистана делать? Я не знаю. Но я точно знаю, что сами мы не справимся.

С начала

В 8.10 утра 13-го мая мне позвонила моя сестра Багила Бухарбаева – корреспондент американского информагентства Ассошиэйтед Пресс (АП) и возбужденно сообщила, что в Андижане начался мятеж, люди захватили здание хокимията, ей об этом сообщил коллега.

В сообщение также говорилось, что этот мятеж связан с судебным процессом над 23-мя бизнесменами, обвинявшихся в членстве в религиозной организации «Акромия». Слушание этого дело завершилось в городском суде Андижана 11 мая, и суд удалился на вынесение приговора.

Решение ехать в Андижан было принято немедленно, начали нервно собираться. В нашей команде оказались 4 человека – я, Багила, немецкий журналист Маркус Бенсманн и фотокорреспондент АП из Украины Ефрем Лугацкий.

Нам повезло, что в 9.50 оказался авиарейс в Фергану, туда мы прибыли уже в 11 часов и до Андижана нам оставалось всего 75 километров.

Мы наняли такси, но смогли добраться на этой машине только до границы города. Там было много милиции, все дороги в направлении Андижана уже были заблокированы большегрузными машинами, грузовиками.

После того, как мы показали свои журналистские удостоверения, милиционеры разрешили идти в город, с таксистом пришлось расстаться.

Мы шли по абсолютно голой автомобильной трассе. Пока нам не удалось встретить первую машину «Дамас», мы попросили водителя отвезти нас в центр к административному центру, тогда мы еще точно не знали какой именно хокимият захвачен - городской или областной.

Подъезжая к центру, мы увидели, что и здесь дороги заблокированы, поперек них были установлены машины, я подумала, что это сделали власти. Но ни одного милиционера или солдата видно не было. Все дороги и улицы были заполнены людьми, андижанцами.

Как мы узнали позже, в центре города дороги блокировали простые андижанцы, так они помогали мятежникам, находившимся в то время в здание областного хокимията.

Подъехав примерно в 13.00 часов к центру города, мы увидели горящие здания кинотеатра и театра. На площади Бобура, прилегающей к зданию областного хокимията находилась огромная масса людей, около трех-пяти тысяч человек.

Как только мы вышли из машины, к нам подходили молодые узбеки и спрашивали журналисты ли мы и на кого работаем.

Мы тем временем приближались к площади, в центре которой установлен памятник Бобуру. Этот монумент был превращен в трибуну для выступлений, в этот момент там были несколько человек, двое из них держали в руках мегафоны и говорили.

Увидев нас журналистов, выступающие очень обрадовались и объявили «у нас гости, дайте им дорогу». Все начали расступаться и нас буквально подняли на «трибуну», начали предлагать выступить перед собравшимися. В нас журналистах, казалось, они видели поддержку.

Поблагодарив их, мы объяснили, что мы журналисты, мы не можем выступать, будем просто наблюдать за ситуацией.

Один из выступавших спросил у Ефрема откуда он, услышав ответ «из Украины», он повернулся к толпе и радостно сказал: «У нас гость из Украины», многотысячная толпа радостно откликнулась, а Ефрем сконфузившись, быстро сошел с трибуны и начал фотографировать.

В этот момент мне звонили коллеги из американского телеканала CNN, которые договорились со мной часом раньше, что я буду передавать им информацию о происходящих событиях в Андижане.

Когда я говорила по телефону, у меня несколько раз падал колпачок от ручки. И каждый раз, какой-нибудь парней подбирал его и, извиняясь, отдавал мне обратно.

То есть, в людях не было никакой агрессии, все были очень дружелюбны, спокойны и даже вежливы. Мы начали брать интервью на площади.

Практически все жаловались на бедственное экономическое положение и политическое бесправие. «Мы все здесь безработные, - говорил один мужчина, показывая на окруживших нас группу людей, - когда это кончится? Власть должна нас услышать.

Другой мужчина сказал, что президент Ислам Каримов и правительство должны уйти в отставку. Но большинство не выдвигали политических требований, говорили больше о нищете, безработице, произволе милиции, несправедливости судебных органов.

На вопрос, кто поджег кинотеатр и театр, практически все отвечали, что это сделали сами власти, чтобы затем все свалить на мятежников.

После вопроса, а кто здесь главный, отозвались сразу несколько человек, которые сказали, что проведут нас к лидерам.

Мы пошли к зданию областного хокимията. У высоких железных ворот здания стояли молодые люди в гражданской одежде с автоматами в руках. Нас журналистов пропустили на территорию администрации без каких-либо вопросов.

Там я увидела около 20 молодых людей с автоматами в руках. Некоторые молодые люди разбирали тротуарную плитку, из этих плит затем у железного забора, которым была окружена территория администрации, строились небольшие баррикады. На мой взгляд, шла спокойная, продуманная подготовка к отражению будущего штурма.

Навстречу к нам вышел молодой мужчина, представившийся Шарифом Шакировым. Он являлся одним из лидеров мятежников. Его два брата были в числе 23-х подсудимых бизнесменов.

С ним мы прошли в одну из комнат в здание, где он ответил на наши вопросы.

По словам Шарифа Шакирова начать вооруженное сопротивление их спровоцировали сами власти.

В последние два дня судебных слушаний 10 и 11 мая возле здания суда собирались до 5 тысяч человек, которые приходили, чтобы выразить свою поддержку подсудимым бизнесменам.

Такое скопление людей объяснялось тем, что судили не простых людей, а успешных бизнесменов, руководителей различных производственных предприятий. Эти двадцать три бизнесмена давали работу двум тысячам человек. Их сотрудники, друзья, родственники заполнили весь парк у здания суда во вторник и в среду.

Власти как будто не обращали внимания на эту мирную демонстрацию у суда. Там почти не было милиции.

Но, как выяснилось позже, начиная со среды по четверг, то есть 11 и 12 мая Служба национальной безопасности (СНБ) начала производить аресты тех, кто стоял возле суда.

Через городское управление дорожной милиции ГАИ начали арестовывать [и эвакуировать] тех машин, которые были припаркованы у здания суда.

По словам Шарифа Шакирова, им стало известно, что к вечеру 12 мая уже были арестованы шесть человек и несколько машин.

Это переполнило их чашу терпения, люди стали собираться и решили все вместе идти в ГАИ и потребовать освободить их машины. Но в ГАИ ничего не вышло. Но возмущение и негодование росло и тогда произошло нападение на воинскую часть, где мятежники захватили оружие, это было в районе 12-ти часов ночи.

Затем они попытались освободить своих людей в СНБ, но ничего не вышло. Служба безопасности смогла выдержать нападение. Там, по словам Шарифа Шакирова погибло больше всего людей, около 30 человек.

После СНБ мятежники перебросились в тюрьму, освободив всех заключенных, включая 23-х подсудимых бизнесменов.

В час ночи они захватили здание областного хокимията.

На вопрос, что вы хотите, какие у вас требования, Шариф Шакиров ответил, что они требуют правды и справедливости. Что еще утром через информагентство «Рейтер» они обратились к президенту России Владимиру Путину с просьбой урегулировать этот конфликт.

На вопрос, что вы сейчас контролируете, Шакиров сказал, что только здание хокимията. По-видимому, они не представляли, что им помогают андижанцы, что весь центр заблокирован машинами, чтобы помешать будущему штурму со стороны властей.

На тот момент мятежники удерживали около тридцати заложников. По словам Шакира Шарифова, это были солдаты, стрелявшие в них, которых они обезоружили голыми руками, милиционеры, сотрудники СНБ и провокаторы, которых им удалось выявить в толпе.

Нам нужно было оставить свои вещи в гостинице и передать первые репортажи, поэтому мы покинули площадь.

Вернуться на площадь было немного сложнее, деловые подростки командовали на дорогах, ведущих в центр, по их указанию мы сделали небольшой круг и снова оказались на площади.

Но в этот раз мы там увидели просто огромную толпу людей. По словам некоторых, число людей, находившихся в тот момент на площади, достигало 20 000 человек. Но большинство источников и очевидцев остановились позже на числе 15 000.

Мне показалось, что андижанцы вмиг изменились, в воздухе была какая-то эйфория, люди расправили плечи, появились в глазах уверенность, достоинство, впервые они были хозяевами города, но не долго.

У памятника Бобуру продолжались выступления. Один выступающий сменялся другим. Слово давали каждому желающему, с трибуны говорили женщины, совсем пожилые дамы.

Одна из них говорила о том, что безработица и нищета в Узбекистане вынуждает узбеков выезжать на заработки в другие страны – Россию, Казахстан, где их держат почти в рабских условиях.

Потом один из главных выступающих сказал, что сейчас перед людьми выступит прокурор города.

Вдруг показался высокий мужчина, который представил себя, как прокурор города Абдурахимов (Ганижон). Он начал говорить, что все подсудимые, чье дело рассматривает суд, могут надеяться на справедливое решение.

Это заявление прокурора было встречено волной возмущения, в него полетели разные вещи, и я потеряла в толпе его из вида.

Затем мы снова решили узнать, какие есть новости у мятежников в здание хокимията. В это время работа по подготовке к обороне обрела очень серьезный характер.

На газоне у здания сидели пожилые мужчины, они готовили бутылки с зажигательной смесью, наливали похожую на бензин жидкость в стеклянные бутылки. У входа в здание была установлена мощная баррикада из сейфов, которые вытаскивали всех кабинетов.

В холле, прямо на полу спали несколько мужчин, как нам объяснили, они устали после бессонной ночи. В это время мятежникам привезли хлеб – свежие лепешки, огурцы.

Там среди мужчин мы увидели 2-3-х бывших подсудимых по делу «Акромия», они все еще были в тюремной робе, и выделялись среди всех бледно-серым цветом лица. Они тоже с нами поздоровались, прикладывая руку к сердцу.

Нас пригласили выпить чаю, но мы отказались и попросили о встрече с лидером.

На этот раз к нам вышел приятный человек, невысокого роста, с седыми, зачесанными назад волосами. Он тепло поздоровался с каждым из нас за руку и представился Кабулжоном Парпиевым.

С ним мы снова прошли в ту же комнату, где брали первое интервью.

Кабулжон Парпиев держался уверенно и просто, он создавал впечатление человека, от которого в этот момент зависело что-то очень важное, он нес свалившуюся на него ответственность с достоинством, не выражая страха и даже волнения.

Кабулжон Парпиев рассказал, что у мятежников были небольшие переговоры с министром внутренних дел Закиром Алматовым.

Министр позвонил мятежникам утром и спросил, что они хотят. Политических требований у них не было. Кабулжон Парпиев сказал, что они хотят лишь одного, чтобы соблюдалась конституция Узбекистана, хотят свободы и справедливости.

Мятежники потребовали еще освободить из тюрьмы Акрома Юлдашева – заключенного с 1999 года – обвиняемого в создание организации «Акромия».

По словам Кабулжона Парпиева, Акром Юлдашев не создавал никакую организацию, а написал книгу, которая стала духовным учителем для многих из них.

В ответ на это требование министр Алматов пообещал перезвонить позже. После обеда раздался снова звонок от министра.

На этот раз Закир Алматов сказал, что освободить Акрома Юлдашева не получится, так как судья против.

Затем, как сказал Кабулжон Парпиев, министр приступил к угрозам.

«Он нам сказал, что все равно штурм будет, сказал, что даже если придется убить 300-400 человек, но мятежников возьмут», - рассказал нам Парпиев.

Я задала вопрос Парпиеву: вы не боитесь?

Спокойно и уверенно, смотря в глаза, он сказал: «А разве это жизнь, лучше умереть».

Мне казалось, что все ребята, которые оставались в здании, приняли для себя решение, они все мужественно готовились принять смерть, при этом они оставались спокойными и очень дружелюбными.

Мы вышли из здания хокимията, Багила сказала мне, что она видела недалеко от здания два трупа. Мы решили пойти туда и прошли метров 20, когда я увидела горящие машины на фоне знаменитой фразы Ислама Каримова «Узбекистан государство с великим будущим».

Я начала делать фотоснимки. Тут же встретила коллег Шамиля Байгина из Рейтер и Мухаммад Шарифа из Агентства Франс Пресс.

Меня и других журналистов окружили люди и стали рассказывать о своих проблемах. Снова, главной темой интервью были бедность, безработица, политическое бесправие.

«Мы знаем всех российских политиков, лидеров партий, у нас тоже есть пять партий, а кто их лидеры, кто-нибудь знает?» - говорил один молодой парень.

Рядом с нами бегали дети, я видела около 5-6 мальчиков, про себя я подумала, что это не лучшее место для них, так как сомнений, что штурм будет, у меня не было, я думала, что он начнется ночью, когда люди уйдут с площади, а останутся только мятежники в здании.

В это время, в 17.20 на проспекте появились БТРы, ехали одна за другой 2 или 3 машины. Испугавшись, люди начали бежать, я тоже побежала, но БТРы на большой скорости проехали мимо. Кто-то из мужчин начал кричать испугавшимся людям: «не надо бежать, не бойтесь их».

Я успокоила себя, подумав, что конечно власти не будут стрелять, на площади находится почти весь город. В это время молодые люди начали перетаскивать на проспект разбитые машины, чтобы перегородить дорогу новым БТРам.

Но буквально две минуты спустя появилась новая колонная БТРов. Уже подъезжая к площади, без предупреждения они открыли огонь, все кинулись бежать, я тоже бежала, в этот момент я потеряла из вида Багилу и Маркуса.

Пули летели с такой частотой, что казалось, что со всех сторон сыпется град. Когда начался обстрел, я находилась в пяти метрах от проспекта.

Я бежала в ужасе под грохот автоматов, видела, что несколько парней, которые бежали рядом, упали. Было очень страшно, безумно страшно. Тут я увидела арык, который проходил вдоль площади, я прыгнула туда, и легла на живот. Вместе со мной там было несколько подростков, можно сказать – дети.

Стрельба на время прекратилась. Первая колонна БТРов сделала свое дело. Я вылезла из арыка и нашла Маркуса. Он, потеряв меня, даже не пытался прятаться, а бегал под пулями, чтобы найти меня. Багилу я найти не смогла. Я видела, как люди несли убитых и раненых, они заносили их на территорию хокимията и там складывали.

Но не прошло и одной минуты, как появилась уже вторая колонна БТРов, они также открыли огонь.

В это же время мне позвонили из CNN, мы вместе с Маркусом прыгнули в арык, теперь я оказалась в той его части, где была вода. Я лежала в воде, и передавала по телефону CNN, что начался штурм, что сейчас власти стреляют по всем людям, кто был на площади.

Я не знаю, могло ли американское телевидение использовать то, что я говорила, я их не слышала из-за обстрела, я сама просто кричала в панике и в ужасе. Затем связь оборвалась.

Когда закончился второй обстрел, я видела пять трупов у того места, где мы находились, это были молодые мужчины.

Мы с Маркусом решили, что нам надо уходить, так как мы оказались в двух-трех метрах от забора хокимията, и конечно власти направляли свой главный удар в эту сторону, там находились главные мятежники.

Мы начали отступление, когда я увидела, что на бордюрах у края площади сидели около 10 стариков узбеков, они сидели по-восточному, сложив ноги, и не пытались бежать. Они смотрели в сторону проспекта, где проезжали БТРы.

У меня не было времени спросить их, почему они сидят и не уходят, я просто запомнила, наверно на всю жизнь, эту картину.

Мы побежали с площади, по дороге я увидела журналиста ИА Фергана.ру» из Ташкента Алексея Волосевича. От испуга я забыла его имя и начала звать его по фамилии «Волосевич!», он услышал меня; я стала говорить ему, что не надо туда идти, там стреляют, надо бежать.

Алексей сказал, что он снимает квартиру рядом с площадью, и предложил идти туда. Мы побежали все вместе. Я почти выдыхалась от усталости, Алексей сказал, что остался еще один переулок, что за ним их дом, как только мы добежали до этого переулка, как оттуда выехал еще один БТР.

Мы в ужасе повернули обратно и побежали еще быстрее. На дороге стояли андижанцы, женщины и мужчины, они начали нам махать руками и показывать, что мы можем забежать в их переулок.

Оттуда мы через узкие махаллинские дорожки уходили из центра города. Над нами постоянно барражировал военный вертолет. Видимо, сверху передавали информацию обо всех перемещениях людей.

У меня было впечатление, что преследуют всех, всех, кто живет в этом городе или оказался там в это время. В террористов-исламистов записали всех, кто был в центре Андижана 13 мая.

Через какое-то время нам удалось остановить такси. Как мы узнали от водителя, он пытался подобраться к площади, так как там был его брат.

Когда мы добрались до гостиницы, и лишь там я немного почувствовала себя в безопасности. Но сильно переживала за сестру Багилу. Она осталась на другой стороне дороги, когда начался обстрел из БТРов.

В гостинице нам удалось дозвониться до нее, ее спас и охранял один андижанский парень по имени Нуриддин, который случайно в момент обстрела оказался рядом с ней. Багила сказала, что он ей поможет добраться до безопасного места.

Тут начались телефонные звонки. Мне звонили из радио «Немецкая волна, радио Би-Би-Си, радио «Свобода», «Голос Америки». Я всем давала интервью о случившемся. Параллельно я писала первый материал для IWPR, который был опубликован в тот же день.

Лишь когда мне понадобилась моя записная книжка с телефонными номерами, я открыла свой рюкзак и увидела, что моя записная книжка пробита пулей, так же, как и вложенное в нее журналистское удостоверение IWPR, я сама и все мои вещи в рюкзаке были запачканы чернилами, оказывается, пуля разбила вдребезги мою ручку.

Осмотрела рюкзак и обнаружила дырки от пуль, они прошили мой рюкзак насквозь, но вылетели, не задев меня. Я была шокирована. Были шокированы и поздравляли с невероятным везением мои и коллеги, и даже работники гостиницы.

Я продолжала давать интервью всем, кто мне звонил, как скоро мой мобильный телефон был заблокирован. Больше у меня не было связи.

Я передала по телефону коллегам в офисе в Ташкенте свой материал для IWPR. Звонила Багиле, андижанский парень привел ее к себе домой. Так как ходить по городу в темноте было на самом деле равносильно смерти.

Всю ночь мимо гостиницы проезжали страшные БТРы, под их тяжестью тряслись дороги, и становилось тяжело на сердце. Также не прекращалась стрельба, стреляли и стреляли. И я думала, что сейчас наблюдаю за жесточайшим массовым убийством.

Мы решили в 7 часов утра отправиться на площадь, фотограф АП Ефрем сказал, что утром люди придут туда искать своих родных, что надо это снимать.

К сожалению, Ефрем не был на площади, когда начался обстрел из БТРов, за 15 минут до этого он поехал в гостиницу, чтобы передать новые снимки в бюро, а когда вернулся, то центр уже был блокирован, там уже шел расстрел граждан. Он смог сделать снимки лишь находящихся в засаде солдат спецназа.

14 мая, еще не было 7 часов утра, когда мы – я, Маркус и Ефрем - вышли из гостиницы. Было сложно поймать такси, никто не хотел рисковать, ехать в центр.

Местные женщины начали помогать нам остановить такси, они уговаривали таксистов подвезти нас, говоря, что мы журналисты, мы были вчера на площади, и мы будем передавать правду, поэтому нам надо помочь.

Взяв одну машину, мы смогли доехать до первого блокпоста, там стоял солдат, который, увидев нашу остановившуюся машину, сразу сделал несколько выстрелов. Я не поняла, куда он стрелял в нас или в воздух.

Мы вышли из машины и стали кричать, что мы журналисты. Солдат начал махать нам рукой, говоря, чтобы мы подошли к нему.

Подойдя, мы показали ему свои удостоверения и сказали, что нам надо пройти в центр. Видимо, все военные, дежурившие на постах, не были местными, они не ориентировались в городе.

Этот солдат дал нам в сопровождающие другого солдата, который нас должен был довести до следующего блокпоста. Они все были вооружены, их автоматы постоянно были в боевой готовности. За нами постоянно шел один пожилой мужчина, которого пытались остановить и отправить назад солдаты. Но он им жаловался, что потерял сына милиционера.

С солдатом мы дошли до отделения милиции, там стояли три БТРа, и на улице начали строиться воины спецназа внутренних войск, они все были в темной камуфляжной форме, в черных бронежилетах и в касках, в руках автоматы.

Дежуривший там солдат, размахивая руками, начал кричать на сопровождавшего нас солдата, зачем он нас привел туда.

Тут я увидела знакомое лицо, он был одним из руководителей МВД, видимо, он узнал меня тоже, но я не знаю его имени. Он вышел к нам, я спросила, можем ли мы получить какую-то информацию. На что он ответил, что информация будет, но не сейчас и нам надо уходить отсюда.

Мы повернули обратно, вместе с нами пошел и отец пропавшего милиционера. Немного пройдя мы увидели коллег – Шамиля Байгина из «Рейтер» и Мухаммад Шарифа из АФП. Последний раз мы их видели за несколько минут до начала обстрела на площади.

Они ужасно выглядели, как они нам рассказали, они были под обстрелом 4 раза, чудом им удалось спастись, эту ночь они провели на вокзале.

Все вместе мы пошли в поисках дороги, ведущей к площади. Как нам сказали, недалеко от площади в районе Сойгузар собирают все трупы.

Мы шли и постоянно слышали перестрелку, казалось, что стреляют где-то очень близко. Все улицы были заполнены людьми, они стояли возле своих домов, говорили о расстреле демонстрации на площади. Все выглядели очень напуганными.

На одной из дорог возле нас остановились две машины, там сидели вооруженные люди, они нам сказали, что мы все пятеро должны сесть в машины. Спорить было бесполезно.

Нас привезли в городское отделение милиции, завели во двор, и сказали, что мы должны быть там какое-то время.

Это ожидание длилось почти два часа. Мы начали уже возмущаться. Но нас объясняли, что наше задержание происходит исключительно ради нашей безопасности.

Затем один из сотрудников СНБ начал переписывать наши паспортные данные и журналистские удостоверения. Мухаммад Шариф из АФП возмутился, зачем он переписывает данные даже его двоих детей.

Вскоре появился начальник, который попросил нас пройти к нему в кабинет. Там он приказал нам открыть наши сумки. Их интересовали все носители информации. Даже мобильные телефоны с фотокамерами.

В конце концов, они забрали цифровую фотокамеру у Мухаммад Шарифа, у меня фотопленку, и диск из фотокамеры Ефрема из АП.

Так я лишилась тех нескольких фотоснимков, которые смогла сделать после второго обстрела на площади.

После этого силовики заявили нам, что у нас есть тридцать минут [для того, чтобы] покинуть город, после этого времени они не будут нести ответственность за нашу безопасность. Один из них с самым серьезным видом заявил, что у них есть информация, что боевики хотят захватить нас в заложники.

Отобранные наши вещи они обещали вернуть. Но выйдя на улицу, мы уже не увидели ни этих начальников, ни своих вещей, там стояла обыкновенная машина, которая довезла нас до гостиницы.

Я до сих пор не видела свою сестру. Она провела ночь в доме Нуриддина и пыталась пройти к нам в гостиницу. Мы дозвонились до нее, она была снова на площади. И сказала, что идет в гостиницу.

Когда они пришла, она рассказала, как она чудом спаслась во время обстрела, что рядом с ней лежал убитый 12-летний мальчик, ему попали в голову.

14 мая утром на площади она снова увидела, как собираются люди, их было уже около 500 человек. Многие плакали, особенно те, кто не мог найти своих родных или же просто от потрясения от увиденного. Они кричали «убийцы» в сторону солдат, находившихся в нескольких ста метрах от них.

Вокруг площади лежали все еще около 30 трупов. 10 трупов лежали около памятника Бобуру. Вся площадь – 200 квадратных метров были покрыты кровью, лежали мозги, внутренности.

Люди говорили ей, что видели, как рано утром трупы погибших вывозили на трех грузовиках и одном автобусе. Что было много убитых детей и женщин.

Мы решали остаться в городе или уезжать. АП потребовало от своих сотрудников покинуть город. Мы боялись, что угроза захватить в заложники журналистов может быть осуществлена самими властями. Как рассказал Ефрем, так делали федеральные войска России в Чечне.

С трудом нам удалось найти машину, которая взялась бы вывезти нас из города. Цена поднялась до 100 долларов. Нам звонила команда «Рейтер», которая прибыла на границу Андижанской области, но их не пускали.

Мы доехали до команды «Рейтер»; дежурившие на блокпосту солдаты начали нас спрашивать, что происходит в Андижане. Мы им сказали, что там расстреливают людей, мирных горожан.

В Фергане по телевидению я смотрела пресс-конференцию президента Ислама Каримова, как он обманывал всех, что до 18.00 не было сделано ни одного выстрела, что они не стреляют в женщин и детей.

Что штурм начался, когда боевики в 19.30, разделившись на три группы, начали покидать город. Что они были исламскими фанатиками, что все это было задумано и подготовлено в Кыргызстане и Афганистане.

Это ложь. Люди, которые захватили здание хокимията, не были религиозными экстремистами. Я не слышала ни от одного из них требований установить исламское государство, не было никакой исламской атрибутики, не было ни одного возгласа «Аллах Акбар».

Мятежники продолжали настаивать, что организации «Акромия» не существует, что они лишь хотят правды и справедливости.

Находясь там на площади во время расстрела, после и даже сейчас, я не могу принять и понять такую жестокость. Я думаю о том, до какой степени надо ненавидеть и презирать людей, чтобы средь бела дня расстрелять целый город.

Позже президент начал отрицать факт расстрела мирных людей, и обвинил журналистов в том, что мы все придумали или же отрабатываем деньги. Потом его верная лживая государственная пресса начала кампании против журналистов, кто писал правду об Андижане. Правоохранительные органы занялись обычным делом – аресты, пытки, фабрикация и фальсификация.

Я думаю о том, как страшно, когда тобой управляют люди, которым ничего не стоит расстрелять целый город, и которые потом могут лгать и обвинять других в произошедшем. Мне страшно и очень больно за всех нас, узбекистанцев.

Вчера, 12 июня, по всем мировым каналам показывали, как освободили из иракского плена французскую журналистку. Она была в заложниках у террористов пять месяцев.

Я думаю, что в заложниках у узбекского режима находится сейчас целый город, бедный Андижан и целая страна. Вопрос, чей плен страшнее.

Оказавшись в плену у исламских террористов – ты получаешь поддержку и сочувствие всего мира, а будучи расстрелянным собственным правительством, в лучшем случае - сдержанные дипломатические выражения «озабоченности».

* * *

Галима Бухарбаева – журналист IWPR в Узбекистане