Клавдия Васильевна Чернова (до замужества Мельникова) родилась на хуторе Горино Балаковского района Саратовской области в 1924 году. Училась в медицинском техникуме в Вольске. За юность пережила столько лишений, что не боялась пойти на фронт: любое изменение в судьбе было лучше, чем остаться в нищей и голодной деревне. На фронте впервые почувствовала себя человеком. Работала медсестрой в госпитале, который двигался вслед за фронтом, в нескольких километрах позади его линии. В 18 лет была уже старшей сестрой, отличалась умом и ответственностью. После окончания войны, до 1947 года служила в Германии, лечила солдат, офицеров, узников Бухенвальда. Демобилизована в должности младшего лейтенанта медицинской службы. Вернувшись в Вольск, работала в госпитале для немецких военнопленных. Позже переехала в Ташкент, работала в туберкулезном диспансере. Умерла в 2009. Похоронена в Ташкенте.

О Клавдии Мельниковой рассказывает ее дочь, живущая в Бишкеке.

Война. В сознании моего раннего детства это красные-белые, русские-немцы, наши-ненаши. Игры во дворе в «войнушку», где персонажи событий обеих воин были переплетены. Желание иметь буденновку и шашку (я ее даже Деду морозу заказывала в письме… безуспешно). И неимоверная гордость за то, что ко всему, во что мы играли, имела отношение мама.

Но товарищи по играм мне не верили. Было ужасно обидно. Очень просила разрешить вынести во двор и показать медали, которые хранились в ящике вместе с разными документами. Позже я узнала, что многие награды украла нерадивая нянька, работавшая когда-то в доме. Но какие-то уцелевшие раз в год на 9 мая я видела на маминой груди. В этом не было ни пафоса, ни излишней хвастливой гордости, прикреплены награды были на обычное платье черное в цветочек. И, кажется, маме было немного неловко. А мне ужасно хотелось увидеть ее в военной форме.

Со временем я разобралась когда какая была война, прошло удивление, что мама не видела Ленина, и слегка разочаровалась, что она была просто медсестрой, а не красным командиром на лихом коне. Мы много времени проводили вместе, но она не часто рассказывала о событиях тех лет…И опять же никакого патриотического пафоса.

Решение пойти на фронт – от поволжской нищеты и голода (в армии - паек и обмундирование). Краткосрочные курсы по подготовке медсестер, фронт. Худющая восемнадцатилетняя девчонка на поле боя, в грязи, в слезах. Громоздкая сумка через плечо, дурацкая неудобная узкая юбка. И задача вынести раненого, ползком, «а он ужасно тяжелый, килограмм под сто… а тащу его и реву, потому что сил нет…». А шинель… - всегда не по размеру, а тяжесть какая.

Угроза командира медсанчасти за провинность схлопотать сутки на гауптвахте – счастье несказанное - возможность поспать.

Никогда кровавых ужасов. Чтоб не травмировать детскую психику, должно быть.

Из смешного помню рассказ о том, как госпиталь разместился в длинном здании института, у которого не было ни левого, ни правого крыла – одно разнесли немцы, другое наши по ошибке. Вот посредине и устроились.

И как-то прорвало канализацию. И все текло по коридору и само выливалось «за борт» разбитых стен.

Чуть позже, когда подросла, помню рассказ о концлагере (скорее всего Бухенвальде). Их часть проходила через него после освобождения. Бараки со стеллажами. Доктор «Смерть» с чудовищными опытами. Людям предлагают помыться и ведут в газовую камеру. Весь рассказ во время урока по вязанию - малоэмоционально, повествовательно, как на уроке в школе. А у меня комок в горле. Мурашки по затылку от ужаса. А мама показывает очередной столбик с накидом.

Фронтовые фотографии конца войны. Прически, напомаженные губы. После окончании войны еще год-два работы в Германии. Отпечаток самой страны, ее уклада – порядок, чистота, устройство быта. Восхищение умениями немецкой девушки (шить, вязать, вышивать). Трофейные вышитые салфетки. Желание освоить различное рукоделие, как немецкая фройлен. И осуществить это. Поражало вот это отделение «плевел» - враги врагами, но…

Очень маме нравились немецкие марши, сама музыка. В семье об этом громко не говорили, но знали. Не помню, чтоб она очень любила смотреть фильмы о войне. Но у меня «Офицеры» остается самым любимым.

Помню свое детское чувство обиды за нее, когда ей хамили в ответ на возможность воспользоваться законными льготами участника ВОВ. Как-то даже в соседнем дворе ей известная скандалистка ляпнула в ссоре «фронтовая шлюха»…как изменилось ее лицо…я сделала вид, что не слышала да и вообще не поняла…

Гораздо позже, конечно, я часто встречала такие «эпитеты» в отношении женщин, прошедших войну. Нет слов описать все мое детское негодование тогда.

Клава Мельникова — вторая справа

Отпечаток войны на лице. Опущенные уголки губ, немного скорбное выражение лица и глаза. Даже когда она смеялась, глаза не менялись. Я не могу вспомнить выражение ее лица умиротворенным, счастливым, безмятежным – а ведь мы были вместе и на отдыхе. Бывала одобрительно-довольной, когда у кого-нибудь что-то получалось. Но безмятежной – никогда.

Когда умер папа, я в панике забилась под стол у соседки и наотрез отказалась вылезать оттуда. На 9 дней мы с мамой были на кладбище у его занесенной снегом могилы, и у меня так защемило в груди… « давай откопаем его, я хочу попрощаться»… и после – «Мам, как хорошо, что тебя на войне не убило!!!» Абсолютное детское потрясение от мысли, что было бы со мной, не будь ее…

Как только стал подрастать мой сын, я ему стала рассказывать об этой страшной войне так же, как рассказывала мне мама. Чтоб он не попал в ряд тех молодых людей, которых корреспондент останавливал на улице и задавал вопрос «кто выиграл Отечественную войну?» - а в ответ «американцы»…или байки о том, что «лучше бы фашисты нас захватили, и мы бы жили давно при капитализме»…Фильм «Обыкновенный фашизм» я бы ввела в школьную программу. Чтобы помнили. А сначала хотя бы знали.

Александра Мельникова