Фотографии любезно предоставлены «Фергане» автором

Негласный апартеид

Первое впечатление, когда попадаешь в Уйгурстан, что ты находишься в Центральной Азии: тот же внешний облик улиц и базаров, тот же национальный колорит в одежде людей. И это неудивительно – Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая (СУАР, или Восточный Туркестан) является продолжением Центральной Азии, правда, подвергшимся китайской (а не русской) колонизации. Интересно, что Пекин практически полностью копирует советскую национальную политику. Так, в Синьцзяне есть уйгурские, казахские и таджикские национальные автономные районы. Во главе каждого из них стоит представитель титульной нации, а его заместителем является китаец. В автономиях есть телевизионные каналы и газеты на местных языках, дети могут получать образование на родном языке. Так же, как и в Советском Союзе, национальные меньшинства пользуются определенными льготами. Им легче, чем китайцу, поступить в институт, получить престижную работу.

Китайские уйгуры очень похожи на своих соседей из постсоветской Средней Азии. Фото © Игорь Ротарь

Однако в отличие от соседней Центральной Азии, где и в советское время, и сейчас отношение к русским было и остается вполне доброжелательным, подавляющая часть уйгуров смотрит на китайцев как на оккупантов. Так, например, если в Центральной Азии практически все коренные жители в советское время свободно говорили по-русски (и это считалось престижным), большинство уйгуров не только не владеют китайским, но и не стремятся освоить его. По сути, в автономии существует негласный апартеид: живя бок о бок, уйгуры и китайцы практически не общаются друг с другом. Уйгур, например, никогда не пойдет обедать в китайский ресторан, так как пища в нем готовится не по канонам ислама. Уйгуры гораздо более ревностные мусульмане, чем их среднеазиатские соседи. Большинство местных замужних женщин ходят в парандже, а мужчины среднего возраста предпочитают носить бороды.

Уйгуры женщины часто закрывают лицо. Фото © Игорь Ротарь

Пекин не без оснований считает, что уйгурский сепаратизм имеет ярко выраженную религиозную подоплеку, и стремится к тотальному контролю над верующими. «Детям до 18 лет и государственным служащим запрещается посещение мечетей» - гласят вывески практически на всех мечетях Синьцзяня. Жизнь мусульман полностью контролируется государственными религиозными комитетами, которые и утверждают кандидатуры мусульманских священнослужителей. «Каждую пятницу имамы всех мечетей идут на собрание в религиозный комитет, где совместно с чиновниками разрабатывается текст пятничной проповеди. Мы также обязаны сообщать подробно властям о всех планируемых мусульманских мероприятиях: свадьбах, похоронах», - объясняет мне имам из уйгурского города Кашгар Эмед хаджи Юсуф.

Пожилые уйгуры часто носят длинную бороду. Фото © Игорь Ротарь

Однако строгость контроля властей над жизнью мусульман зависит от того, насколько в том или ином регионе Синьцзяня сильны сепаратистские настроения. Например, в южном Синьцзяне, где особенно много сторонников уйгурской независимости, дружинники перед каждой пятничной проповедью следят за тем, чтобы в мечети не появились школьники. В столице же Синьцзяня Урумчи, где уйгуры относительно ассимилировались с китайцами, власти нередко закрывают глаза на посещение мечетей детьми. Еще более терпимое отношение к мусульманам за пределами автономии. Здесь при мечетях действуют курсы по изучению ислама, которые свободно посещают школьники и государственные служащие.

На базаре. Фото © Игорь Ротарь

Относительно свободно чувствуют себя китайские христиане. Для них, по сути, действуют лишь два строгих ограничения. В стране категорически запрещена деятельность иностранных миссионеров, которые весьма активно работают в соседней Центральной Азии, а также подчинение местных общин зарубежным религиозным центрам. В результате даже китайские католики не имеют права поддерживать контакты с Ватиканом.

Однако у китайских идеологов есть свое объяснение необходимости такой строгости. Здесь любят вспоминать Южную Корею, где активность западных миссионеров привела к тому, что сегодня большинство верующих в этой некогда буддистской стране – протестанты. Такая активность иностранных проповедников, по мнению Пекина, лишает страну ее национальной самобытности и превращает в идеологического сателлита Запада.

Интересно, что в прошлом китайская империя уже имела немало проблем с протестантами. Так в 19-м и начале 20-го века основной силой, противостоявшей императорской династии, были протестанты, воспитанные западными миссионерами. В 1856 году Хун Сюцюань, которому западный миссионеры внушили, что он младший брат Иисуса Христа, сумел организовать повстанческую армию более чем из миллиона человек. Восстание было подавлено лишь в 1864 году и унесло жизни 10 миллионов человек. Примечательно, что христианином был и лидер китайской буржуазной революции Сунь Ятсен.

Русская церковь в Кульдже. Фото © Игорь Ротарь

Авторитаризм и деньги

По мнению Пекина, в Советском Союзе мгновенный переход от тоталитарной системы к демократии привел к хаосу и распаду империи. В Китае же решили поставить во главу угла экономические свободы, а демократию развивать по мере роста материального благосостояния. При этом была поставлена задача вкладывать деньги в развитие отсталых национальных окраин, одновременно жестко пресекая в них сепаратистские тенденции.

Успехи действительно поражают. Если еще лет 15 назад основным транспортом в Синьцзяне были запряженные лошадьми повозки и велосипеды, то сегодня внешний облик и инфраструктура автономии практически такие же, как в наиболее развитых странах мира. При этом практически отсутствуют уличная преступность и коррупция полицейских.

Если в советское время Центральная Азия была значительно развитее Синьцзяня, то сегодня ситуация изменилась кардинальным образом. «Республики Центральной Азии воспринимаются как типичные страны третьего мира. Как только ты пересекаешь китайскую границу, то вновь оказываешься в мире цивилизации», – делится со мной турист из Франции Антуан Ocвальд, приехавший в Синьцзян из Бишкека.

При этом говорить о том, что в Китае, несмотря на отсутствие свободных выборов, сохраняется классическая тоталитарная система, была бы преувеличением. Нынешняя политическая система Китая значительно мягче, чем советская. Так, например, китайцы сегодня не боятся в открытую говорить с иностранцами на любые темы и даже (если они не госслужащие) давать интервью с критикой властей. Хотя в стране по-прежнему существует цензура, в реальности она не слишком жесткая. Так, в магазинах крупных городов появляются иностранные газеты, а спутниковое телевидение принимает любые западные программы.

Однако относительная мягкость китайского авторитаризма не распространяется на сепаратистов. «В Китае сегодня можно в частных беседах ругать коммунистов, однако человек, лишь высказавшийся в поддержку уйгурской независимости, рискует оказаться в тюрьме», – приходилось мне слышать от жителей Синьцзяня.

Китайские русские

«Ложка, вилка, газета, руль» и другие русские слова прочно вошли в обиход уйгурского языка. И это неудивительно. Первая массовая волна русской эмиграции в Синьцзян приходится на двадцатые годы, когда в регион бежали остатки разбитой в Центральной Азии Белой армии. Новая волна пришлась на 1930-е годы. На этот раз в Восточный Туркестан устремились спасавшиеся от коллективизации крестьяне. После того как в 1932 году Сталин приказал депортировать китайцев из СССР, в СУАР появилось довольно много полукровок (один из родителей – русский, другой – китаец). В конце 30-х годов в Восточном Туркестане работали русские школы, действовали православные храмы.

Положение русских в СУАР заметно ухудшилось после ссоры Мао Цзэдуна с советским руководством, особенно в период Культурной революции. Русские школы были закрыты, православные церкви разрушены, а полукровки отправлены в трудовые лагеря на перевоспитание. «Чистокровным» русским позволили эмигрировать, чем большинство и воспользовалось. Сегодня в Синьцзяне, по официальной статистике, живут 11 тысяч русских, но практически все они родились от смешанных браков с китайцами.

Русские в Кульдже. Фото © Игорь Ротарь

«Чистых» русских в СУАР почти не осталось. Наиболее многочисленная их община, насчитывающая несколько сотен человек, живет в городе Кульджа. Здесь есть даже небольшой русский квартал: несколько семей живут за массивным забором православного кладбища. Когда наблюдаешь за жизнью русской общины в Китае, кажется, что ты перенесся в далекое, почти былинное прошлое. Китайские русские употребляют старомодные обороты речи и поговорки, и понять их современному москвичу порой нелегко. За обедом здесь непременно пьют квас и едят с кислыми щами только что выпеченный в собственной печи хлеб. По вечерам местные русские непременно устраивают посиделки с баяном. Женщины лузгают семечки и протяжно поют песни, уже забытые в России.

«Как-то странновато у вас все в России. Люди живут хорошо, богато, а в туалет городской зайдешь – срамота, – недоумевает Александр Зазулин. – Молодежь песни слушает бесовские на языках басурманских, а старших никто не уважает. Вроде бы люди говорят на том же русском, а другие они, чужие. Был у меня такой уж совсем смешной случай. Еду в автобусе, сижу. Вдруг входит старичок. Я ему, конечно, уступаю место. Он отказывается. Я уговариваю его: «Садитесь, пожалуйста, дедушка». Он меня спрашивает: «Вы откуда?» Чтобы долго не объяснять что к чему, отвечаю – из Казахстана. А он громко так на весь автобус: «Вот видите, где еще осталась культура, – в Казахстане!» Да, не о такой России рассказывали мне дедушка с бабушкой».

Александр Зазулин у открытой им русской пекарни. Фото © Игорь Ротарь

Во время Культурной революции русских Синьцзяна объявляли «агентами империализма». «В те годы по улицам Кульджи маршировали хунвейбины, – рассказывает 80-летняя мать двенадцати детей Нина Семеновна Зазулина. – Некоторым нашим они надевали на голову бумажные колпаки и водили по улицам, крича что-то о перевоспитании. Боже мой, я видела, как они «перевоспитывают» – привязывают человека к столбу и бьют по голове. Наши мужья убежали в горы. Я же осталась следить за могилами. Однажды слышу, поют «Интернационал» и громко стучат в ворота. Что мне оставалось делать – я открыла. Их было человек сто, все молодые, одетые во френчи-маоцзэдунки. Долго искали в моем доме «контрреволюционную» литературу, спрашивали, где муж. Потом, так и не найдя ничего, под звуки марша ринулись сбивать кресты на кладбище».

Новая жизнь началась после смерти Мао в 1976 году. С тех пор местные русские успешно интегрировались в китайское общество: открыли свои пекарни, магазины, гостиницы, мастерские по мелкому ремонту. К слову, русский хлеб пользуется в Кульдже огромной популярностью, и многие горожане готовы проехать несколько километров, чтобы купить «это русское чудо».

В Кульдже сегодня работает и русская школа. Правда, «чистых русских» там лишь около 10 процентов, и большинство детишек не могут связать и пары слов на языке Пушкина. Русский язык в школе преподают как иностранный. «Нам никто не запрещает вести обучение полностью на русском, но мы сами решили отказаться от этого, так как в этом случае лишились бы большинства учеников», – говорит директор кульджинской школы Николай Лунев.

Русская церковь в Кульдже. Фото © Игорь Ротарь

Шукшин и Поднебесная

Русское влияние было достаточно заметным и на китайском Алтае. Этот регион имеет очень мало общего с остальной частью СУАР и более напоминает своих соседей – российский Алтай, Туву, Монголию. До русского Алтая, где родился Василий Шукшин, отсюда около ста километров. Влияние северного соседа здесь ощущается и сегодня. Села китайского Алтая практически неотличимы от деревень Западной Сибири. Именно русские научили китайских казахов и тувинцев строить деревянные дома-срубы, а также пользоваться баней. В XIX веке сюда, спасаясь от преследований царских властей, бежали тысячи старообрядцев. Здесь было даже несколько чисто русских сел: Ком, Калтон, Чункур, Кок-Тагай. Однако во время Культурной революции практически все старообрядцы эмигрировали в СССР.

Интересно, что китайские предприниматели охотно используют русскую экзотику. Так, например, на алтайском курорте Канас туристам предлагают остановиться в коттеджах, стилизованных под типичные дома старообрядцев. Большим успехом пользуются и небольшие частные гостиницы, которые содержат дети от смешанных русско-китайских браков. «Китайцы очень любят останавливаться в моем отеле. Им кажется, что они живут в настоящем русском доме», – делится со мной секретами своего бизнеса полукровка Виктор Толкачев. А в городке Бурджин китайские туристы специально ходят посмотреть на русскую старушку, продающую квас на местном базаре.

И все же ассимиляция местных русских неизбежна. Даже их дети говорят по-китайски уже лучше, чем на русском. «Сегодня нас осталось совсем немного. Дети от смешанных браков, как правило, ощущают себя китайцами. По сути, мы последние из могикан», – грустно смеется директор русской школы в Кульдже Николай Лунев.

Ислам с греческим оттенком

На китайском Памире. Фото © Игорь Ротарь

Сегодня Памир поделен между четырьмя государствами: Таджикистаном, Афганистаном, Пакистаном и Китаем. «Крыша мира» – единственный уголок земли, где почти все коренные жители — исмаилиты, последователи учения, представляющего смесь ислама с философией древнегреческих философов.

В доме у исмаилитов. Фото © Игорь Ротарь

Духовный лидер исмаилитов Ага-хан Четвертый (принц Карим-аль-Хусейни-шах) проживает в Европе и считается одним из богатейших людей планеты. Лидер исмаилитов не только помогает своим единоверцам получить образование (он создал университет в столице таджикского Памира – городе Хороге), но и оказывает им очень значительную финансовую поддержку. Однако попытки Ага-хана Четвертого закрепиться и на китайском Памире потерпели неудачу. Китайские власти вежливо, но твердо заявили «наместнику бога», что не нуждаются в гуманитарной помощи.

Фото © Игорь Ротарь

Справедливости ради стоит отметить, что, в отличие от Душанбе, Пекин действительно мог себе позволить столь красивый жест. Политика китайских властей – «развитые окраины – сильная страна» – начинает давать свои плоды. Так, если еще пять лет назад Ташкурган соединялся с внешним миром лишь грунтовой дорогой, то сегодня сюда проложено шоссе, отвечающее мировым стандартам. В городе повсюду можно увидеть добротные здания, построенные не так давно. Власти активно развивают на китайском Памире туризм. В отличие от таджикского Памира иностранные туристы здесь стали повседневной реальностью.

На китайском Памире. Исмаилитский мазар. Фото © Игорь Ротарь

Итак, Синьцзян-Уйгурский автономный район Китая – благоприятное для путешественника место. Здесь можно в полной мере ощутить восточную экзотику, наслаждаясь при этом почти европейским комфортом. В советское время синцзянцы завидовали жителям центральноазиатских республик. Увы, сегодня ситуация изменилась кардинально – Восточный Туркестан уверенно обогнал нашу Центральную Азию.

Игорь Ротарь, специально для Международного информагентства «Фергана»