17 марта исполнится двадцать лет со дня проведения достославного референдума о «сохранении» СССР. Все двадцать лет, особенно в периоды, когда приближалась очередная годовщина референдума, политики, так и не примирившиеся с «величайшей геополитической катастрофой ХХ века», вскипали праведным гневом по поводу «беззастенчивого попрания воли советского народа, отчетливо выраженной на общесоюзном референдуме 17 марта 1991 года». Ну, еще бы: из 185,6 миллиона граждан СССР с правом голоса в референдуме приняли участие 148,5 миллиона (79,5 процента), из них 113,5 миллиона (76,43 процента) ответив «Да», высказались за «сохранение обновленного СССР».

Наиболее последовательные «правоведы», в основном из числа коммунистов (которые, как известно, всегда отличались весьма специфическим отношением к праву) до сих пор утверждают: поскольку результатов референдума никто отменить не может, все последующие шаги органов власти бывших союзных республик, начиная с пресловутого «Беловежского сговора», являются нелегитимными. Стало быть, СССР по-прежнему существует - «де-юре». Далее, как правило, следуют самые разные, но очень близкие друг другу по уровню невменяемости рецепты превращения этого «де-юре» в «де-факто».

Надо всем этим можно было бы посмеяться, как над политическим, вернее, психологическим курьезом. Такие вещи случаются и во вполне вменяемых обществах. Существует же, например, во Франции монархическое движение, да не одно, а сразу три: «ортодоксально бурбонское», поддерживающее графа Парижского, «орлеанисты» и «бонапартисты». Или, возьмем, например, кое-кого из представителей династии Габсбургов. Среди них совсем недавно находились экзотические личности типа Отто фон Габсбурга, который время от времени напоминал о себе как о «единственно законном» претенденте на престол «возрожденной» Австро-Венгрии.

Но в том-то и дело, что на постсоветском пространстве столь экзотичная «правовая» логика и вытекающая из нее авантюрная политика еще не отошли в область курьезов. И они способны «инфицировать» как отдельных политиков, так и целые политические институты.

Думский «реванш»

Ведь в России, например, никто не отменял известное постановление Думы от 15 марта 1996 года (тоже, кстати, юбилей), приуроченное к пятилетию все того же референдума 17 марта. Тогда Дума, в которой большинство было у КПРФ и ее союзников, постановила, что поскольку другого референдума по вопросу существования СССР не проводилось, результаты этого референдума сохраняют юридическую силу. Исходя из этого, думцы объявили Беловежские соглашения нарушением «волеизъявление народов России о сохранении Союза ССР» и денонсировали их. Чем поставили Россию, как государство, просто в идиотское положение – думцы ее как бы «отменили». Ельцин был вынужден поручить Примакову разъяснить международному сообществу, «что Россия есть». Не говоря уже о том, что думское постановление вызвало немало вопросов у неприятно удивленных соседей России по СНГ.

Больной скорее мертв…

Если же говорить о значении референдума 17 марта, то оно совсем не имело той судьбоносности, которую ему стараются приписать. Прежде всего, потому, что судьбы империй референдумами не решаются, наилучшим подтверждением чему являются события, последовавшие вслед за тем, как «советский народ» якобы недвусмысленно выразил свою волю. Референдум, призванный «сохранить Союз», стал своего рода эпитафией на надгробии этого самого Союза.

Да и референдумом данное событие можно назвать с большой натяжкой. Потому что для начала необходимо, чтобы участники референдума хотя бы четко понимали за что или против чего они голосуют. Здесь же такого понимания явно не хватало. По существу миллионы избирателей, явившись на участки, вовсе не решали судьбы советского государства. Фактически они превратились в статистов политического спектакля, некоего политического маневра, ставшего этапом в противостоянии союзного центра и руководства союзных республик, прежде всего, РСФСР. Собственно на распад или, наоборот, на возможность сохранения СССР референдум почти не повлиял. А если и повлиял, то как раз в сторону ускорения этого распада. В том числе и по причине своей весьма условной юридической легитимности, не говоря уже о легитимности политической и моральной.

Решение о проведении референдума было принято в условиях уже начавшегося распада СССР, происходившего на фоне общего политического, экономического и межнационального кризиса. В период 1989-1991 годов доходит до максимума главная проблема советской экономики — хронический товарный дефицит; из свободной продажи исчезают практически все основные товары, кроме хлеба. По всей стране вводится нормированное снабжение в форме талонов.

Еще раньше на территории СССР разгорается ряд межнациональных конфликтов, параллельно нарастает национально-освободительное движение против советского режима. Первыми стали события в Алма-Ате: 16 декабря 1986 года, когда демонстрация протеста против назначения на пост первого секретаря ЦК Компартии Казахской ССР Колбина, не имевшего к Казахстану никакого отношения, была разогнана внутренними войсками.

В 1988 году начинается карабахский конфликт, приведший к тому, что в начале 1991 года между Армянской ССР и Азербайджанской ССР фактически началась война. Параллельно в обеих республиках нарастает движение за государственную независимость. Кстати, первой территорией СССР, объявившей независимость, стала входившая в Азербайджан Нахичеванская АССР (в январе 1990 года в ответ на бакинские события).

После кровавых событий в Тбилиси 9 апреля 1989 года аналогичные процессы начинаются в Грузии, где также обостряются отношения между Тбилиси и грузинскими автономиями – Абхазией и Южной Осетией.

В 1990 году происходят кровавые беспорядки в Ферганской долине и в Душанбе. Последние стали, по существу, прологом к полномасштабной гражданской войне в Таджикистане.

Так сказать, в авангарде борьбы за выход из состава СССР уже продолжительное время находились республики Прибалтики, большинство коренного населения которых так и не приняло советской оккупации их стран в 1940 году. 11 марта 1990 года Верховный Совет Литвы провозгласил восстановление независимости литовского государства. Союзный центр этого не признал и организовал экономическую блокаду Литвы, а позже (13-14 января 1991 года в Вильнюсе) были применены войска, что закончилось кровопролитием.

30 марта 1990 года Верховный Совет Эстонии по примеру Литвы объявил вхождение в СССР в 1940 году незаконным и начал процесс восстановления независимого эстонского государства.

В Латвии Верховный Совет 4 мая 1990 года провозгласил переход к независимости. Это вызвало конфронтацию с союзным центром, и 20 января 1991 года советские силовые структуры в Риге предприняли попытку силового «решения проблемы», что опять же привело к жертвам.

Следует добавить также, что в 1989 –90 годах происходило усиление национально-демократических движений в Молдавии, Белоруссии и на Украине, где все чаще стали выдвигаться лозунги с требованиями государственной независимости.

После состоявшихся весной 1990 года первых в истории СССР конкурентных выборов развернулся «парад суверенитетов», начало которому положила декларация о суверенитете РСФСР (12 июня 1990 года). В результате все союзные республики объявили о верховенстве республиканских законов над союзными, что породило так называемую «войну законов». Также были предприняты действия по контролю над местными экономиками, включая отказы выплачивать налоги в союзный бюджеты. Дезинтеграция советской экономики пошла по нарастающей.

В этой ситуации наибольшую опасность для союзного центра представлял суверенитет РСФСР, который грозил вышибить из под союзного руководства «главный стул», то есть отобрать у него основные властные полномочия и «подвесить в воздухе».

Союзный центр в лице Горбачева попытался использовать против руководства РСФСР «суверенные» амбиции российских автономий, где все громче звучали требования уравнения статуса союзных и автономных республик. Так, российские автономии, не без поощрения из Кремля, одна за другой стали принимать декларации, где говорилось о приоритете местных законов перед общероссийскими. По существу, дело шло к ликвидации новой российской государственности в лице РСФСР.

Примерно таким же образом Кремль использовал враждебность автономий к республиканским центрам в других союзных республиках – в Абхазии, Южной Осетии и Приднестровье. Впоследствии это привело к обострению межэтнических конфликтов и появления так называемых «самопровозглашенных» республик. А вот в Нагорном Карабахе союзный центр тогда выступил, наоборот, на стороне более лояльного Москве Баку -- в противовес поддерживавшему карабахских армян Еревану, все более склонявшемуся к выходу из СССР. Ведь 23 августа 1990 года Верховный Совет Армянской ССР принял «декларацию о независимости Армении», ознаменовавшую «начало процесса утверждения независимой государственности». Армянская ССР была переименована в «Республику Армения».

Все это в совокупности неуклонно заваливало декоративно-«матрешечную» конструкцию «советской социалистической федерации». Никакой федерации, конечно же, не было, а была унитарно-бюрократическая структура, способная удерживать «лоскутную» советскую империю в единых пределах только в условиях жесткого тоталитарного режима. И как только тоталитарный пресс ослаб в силу общего загнивания и тупиковости советской социально-экономической и политической модели, конструкция начала крениться и сыпаться.

Однако Горбачев, верный «социалистическому выбору своего деда», видимо, был не в состоянии этого понять. Он, судя по всему, считал, что перехватить инициативу у республик, прежде всего, у руководства РСФСР, взять все под свой контроль и вытянуть ситуацию можно с помощью некого ловкого политического фортеля. И вот таким фортелем и должен был стать пресловутый референдум о «сохранении СССР».

Лукавый вопрос

Само выдвижение идеи референдума и ее «обкатка» происходила в свойственной Горбачеву судорожной манере, что впоследствии вынудило даже целый ряд сторонников первого президента СССР охарактеризовать референдум как «политически нежелательный, юридически некорректный и социологически непрофессиональный». Что же до противников Горбачева из числа «ортодоксов», то их вообще коробило от самой идеи вынести на голосование «святое».

Как бы там ни было, но 24 декабря 1990 года IV Съезд народных депутатов СССР по настойчивому требованию Горбачева, а также, естественно, «в связи с многочисленными обращениями трудящихся» принял два постановления о проведении референдума СССР. Первое постановление предусматривало проведение референдума о частной собственности на землю, второе – «о сохранении обновленного Союза как федерации равноправных суверенных Советских Социалистических республик». В обоих постановлениях во втором пункте было записано поручение Верховному Совету Советского Союза определить дату референдума и меры по его обеспечению.

Ни президент СССР, по инициативе которого были приняты данные постановления, ни Съезд народных депутатов СССР не потрудились сформулировать вопросы референдума. Не было в постановлениях и поручения Верховному Совету СССР сформулировать вопросы. Тем не менее, Верховному Совету пришлось определять не только дату проведения референдума, но и формулировку вопроса, причем назначен был лишь референдум по вопросу сохранения Советского Союза. В своем постановлении от 16 января 1991 года ВС СССР назначил референдум на 17 марта и утвердил формулировку вопроса в бюллетенях: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?». Определять результаты голосования предлагалось «по Союзу ССР в целом с учетом итогов голосования по каждой республике в отдельности».

Еще во время обсуждения формулировка вопроса вызвала на сессии ВС жаркие дебаты. Многие депутаты отмечали, что в таком вопросе в действительности содержится несколько вопросов, на которые могут быть даны разные ответы. Поэтому и предлагалось вынести на референдум несколько вопросов, например, один вопрос о сохранении СССР в принципе, другой -- о будущем устройстве Союза. Но все предложения по изменению формулировки был отвергнуты.

Итак, граждане должны были ответить «Да» или «Нет» фактически на целый перечень вопросов. Сохранить ли Союз ССР? Обновить ли его? В каком положении должны быть «республики», то есть должны ли быть равноправны союзные и автономные республики? Должны ли они быть суверенными? Должны ли они быть «советскими» и «социалистическими»? Речь идет о сохранении уже обновленного Союза?

Но ведь он еще не был обновлен, и шла напряженная борьба по вопросам о содержании этого обновления. Как можно было сохранять СССР как федерацию равноправных республик, если он фактически был не федеративным, но унитарным бюрократически-централизованным государством, а его республики, даже союзные, вовсе не были равноправны? Ведь сохранять можно только то, что уже есть, а преобразование того, что есть, не сводится только к его сохранению. В общем, введенные в схему союзного референдума противоречия лишали любой ответ юридической силы (например, голосование «против» сохранения СССР не означало голосования за «выход»).

Наконец, постановление от 16 января 1991 года предусматривало определение результатов голосования по Союзу ССР в целом «с учетом итогов голосования по каждой республике в отдельности». В данном случае формула «с учетом» фактически лишала республиканские результаты всякого практического значения.

Кроме того, в пункте 10 постановления было записано: «В соответствии со ст. 29 Закона СССР «О всенародном голосовании (референдуме СССР)» решение, принятое путем референдума СССР, является окончательным, имеет обязательную силу на всей территории Советского Союза и может быть отменено или изменено только путем нового референдума СССР». Правомерность такого заключения весьма сомнительна. Дело в том, что ст.4 союзного закона о референдуме предусматривала четыре типа вопросов, выносимых на референдум. Первые два касаются принятия, изменения или отмены Закона СССР, третий -- принятие решения, предопределяющего основное содержание законов СССР и других актов. Очевидно, что вопрос, вынесенный на референдум 17 марта, нельзя было отнести к первым двум типам; но и к третьему типу относить его также неправомерно: непонятно, основное содержание каких законов предопределял результат голосования. Оставался четвертый тип -- выявление общественного мнения по иным наиболее важным вопросам, находящимся в ведении СССР. А по поводу этого типа ст.29 давала несколько более расплывчатую формулировку, чем «обязательная сила»: итоги такого референдума «должны учитываться при принятии решений соответствующими государственными органами». К тому же вопросы сохранения и обновления Союза не находились в ведении СССР - заключение Союзного договора являлось прерогативой союзных республик.

25 февраля 1991 года Верховный Совет СССР в своем новом постановлении дал еще одну трактовку: речь шла не о принятии закона или иного решения, а о выявлении отношения граждан СССР якобы только к одной проблеме - сохранению и обновлению федеративных отношений между республиками Союза. Но опять же сохранение и обновление - это два различных вопроса, и их следовало бы ставить раздельно.

Кроме того, речь шла не только об отношениях между республиками, но также об отношениях между союзным центром и «суверенными» республиками. В ответ на это, а отчасти и поэтому – «высшие органы власти отдельных республик», как говорилось в постановлении от 25 февраля, стали фактически блокировать проведение референдума, пытаться «подменить формулу референдума... дополнить ее другими вопросами республиканского и местного значения либо провести взамен общесоюзного референдума республиканские опросы, плебисциты и т.п.».

В том же постановлении Верховный Совет СССР также заявил, что «в поставленном на референдум вопросе... не говорится об изменении или закреплении какого-либо статуса республик». Далее утверждалось, что в связи с референдумом не происходит «вмешательства во внутренние дела суверенных республик». Но эти утверждения опровергаются текстом того же самого документа: решения органов государственной власти республик, противоречащие навязываемой противоречивой формуле референдума, были объявлены незаконными и не подлежащими исполнению. Местным органам власти республик, трудовым коллективам и общественным объединениям предоставлялось «право» вопреки воле высших органов власти республик образовывать участки, округа, создавать комиссии референдума, которые вступали бы в непосредственную связь с центральной (то есть всесоюзной) комиссией референдума, и так далее.

В результате, хотя в республиках, отказавшихся проводить референдум, не были созданы центральные республиканские комиссии, голосование там все же попытались провести – в основном на избирательных участках в воинских частях, а также в тех населенных пунктах, где были созданы участковые избирательные комиссии.

Неудивительно, что постановка одного вопроса на референдум, предмет которого сокращенно был назван «сохранением СССР», была воспринята многими как политически корыстная попытка манипулирования общественным мнением вместо выяснения его подлинного содержания. Желание же руководства СССР придать референдуму обязательную силу имело весьма очевидную шаткую юридическую основу. Как показали дальнейшие события, еще более шаткой была надежда на спасительную силу этого референдума.

«Отказники»

Общесоюзный статус референдума был сразу же подорван бойкотом 6 из 15 союзных республик (Литва, Латвия, Эстония, Молдавия, Грузия, Армения). 9 февраля 1991 года по решению литовского парламента была проведена «избирательная консультация»: участвовали 84 процента избирателей, 90,4 процента из них высказались за независимую демократическую Литовскую Республику. 17 марта на избирательные участки, созданные Москвой вопреки воле высших органов власти республики (в основном, в воинских частях и ряде районов, населенных преимущественно «нетитульным» населением), по официальным данным, пришло около 600 тысяч человек, из которых за «сохранение СССР» проголосовали свыше 70 процентов.

3 марта «избирательная консультация» по вопросу о независимости была проведена в Латвии. За независимость высказались 73,6 процента голосовавших, в том числе большинство русскоязычного населения. 17 марта на участки, организованные союзным центром, по официальным данным, пришло около 500 тысяч человек, из которых «за Союз» отдали голоса порядка 74 процента.

В бойкотировавшей советский референдум Эстонии 3 марта состоялся свой референдум по вопросу независимости Эстонской Республики, в котором приняли участие «правопреемные граждане» первой Эстонской Республики (1918–1940), а также лица, получившие так называемые «зеленые карточки» Конгресса Эстонии (то есть сделавшие устное заявление о поддержке независимости Эстонской Республики; было выдано около 25.000 карточек). 78 процентов проголосовавших поддержали независимость от СССР. 17 марта в северо-восточных районах Эстонии, населенных преимущественно русскими, местные власти организовали голосование по всесоюзному референдуму. В этих районах в референдуме приняло участие 74,2 процента избирателей, 95 процентов которых проголосовало за сохранение СССР.

В Молдавии всесоюзный референдум поддержали самопровозглашенные Республика Гагаузия и Молдавская Приднестровская ССР. Участвовало 84 процента избирателей Приднестровья, из них 98 процентов проголосовали за сохранение СССР. В Гагаузии участвовало 97 процентов избирателей, из них 98 процентов высказались за сохранение СССР.

В Грузинской ССР союзный референдум проводился только в Абхазии и Южной Осетии, не контролируемых грузинскими властями. Подавляющее большинство абхазов и югоосетин проголосовали за «сохранение Союза». 31 марта состоялся уже общегрузинский референдум по вопросу выхода Грузии из состава СССР. В нем приняло участие 90,79 процента избирателей (в том числе, из Абхазии), 99,08 процента которых проголосовали за восстановление независимости Грузии.

Отказавшись от организации всесоюзного референдума, Верховный Совет Армении в феврале 1991 года принял процедуру организации референдума по вопросу о независимости республики. Референдум должен был состояться через 6 месяцев, вопрос был сформулирован так: «Согласны ли Вы, чтобы Республика Армения была независимым демократическим государством вне состава СССР?» 17 марта на участки, организованные союзным центром в Армении, пришли всего 5 тысяч человек. А 21 сентября 1991 года во всеармянском референдуме приняли участие 95 процентов избирателей, 99 процентов проголосовавших высказались за выход Армении из состава СССР.

Хотя статистика по итогам голосования 17 марта по Прибалтике, Молдавии, Грузии и Армении была представлена только по тем округам и участкам, где избирательные комиссии были созданы, то есть, в основном, по голосованию в воинских частях, органы советской пропаганды преподносили итоги союзного референдума в республиках-«отказниках» таким образом, что неискушенный человек мог расценить их как голосование большинства населения даже этих республик за «сохранение Союза». Что, впрочем, никак не повлияло на положение в самих республиках-«отказниках», не вызывая там ничего, кроме раздражения. Фактически же еще до обвала Союза из-за путча ГКЧП свою независимость от СССР уже официально провозгласили две союзные республики (Литва, Грузия), а еще четыре (Латвия, Эстония, Молдавия, Армения) объявили о намерении сделать это после некоего «переходного периода».

Образцово-показательное голосование

В тех союзных республиках, которые согласились на проведение референдума, просто-таки «образцово-показательное» голосование было организовано в Средней Азии. Так, в Туркменской ССР из 97,7 процента избирателей, пришедших на участки, 97,9 процента ответили «Да», в Узбекской соответствующие показатели были 95,4 и 93,7, в Таджикской – 94,4 и 96,2, в Киргизской – 92,9 и 96,4, наконец, в Казахской – 88,2 и 94,1. Правда, был один очень важный нюанс – в Казахской ССР формулировка вопроса была изменена. Казахстанским избирателям пришлось отвечать на следующий вопрос: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза ССР как Союза равноправных суверенных государств?» Как видим, эта формулировка весьма существенно отличается от формулировки, выработанной ВС ССР. Тем не менее, Президиум Верховного Совета Казахской ССР официально просил включить результаты голосования по республике в общие итоги референдума СССР. С учетом запутанности и противоречивости собственно формулировки ВС СССР казахстанское изменение, явившееся, судя по всему, развитием выдвинутой Назарбаевым на IV съезде идеи заключения нового союзного договора, еще более «замутнило» общую картину.

В целом же 90-процентное «Да» Союзу, высказанное среднеазиатскими избирателями, безусловно, отражало настроения большинства населения этих республик – тогда там не было значимых политических сил, выступавших за выход из СССР. А если бы они и были, то местная партноменклатура, гораздо увереннее удерживавшая в своих руках все властные рычаги, чем их коллеги из других союзных республик, вряд ли позволила бы этим силам хоть как-то повлиять на итоги голосования. Кстати, именно опыт проведения союзного референдума позволил местным партийным бонзам, превратившимся вскоре в правителей независимых государств, с успехом использовать «плебисцитарное право» для оформления собственной несменяемости.

Азербайджан тоже выдал, в общем, образцово-показательный результат – 75,1 и 93,3. Правда, этот результат уж слишком явно находился в противоречии с действительностью – население Азербайджана пребывало под сильнейшим впечатлением январских событий 1990 года: если еще в 1989 году 85 процентов граждан республики выступали за сохранение Союза, то год спустя таковых, по соцопросам, осталось лишь около 5 процентов.

Все-таки главный вопрос – Горбачев или Ельцин?

Совсем по-другому происходило голосование в России, где параллельно союзному проводился общероссийский референдум об учреждении поста президента РСФСР. В результате главная интрига обоих референдумов развивалась не в плоскости борьбы вокруг «сохранения», «обновления» и так далее Союза ССР, а по линии политического противостояния «Горбачев–Ельцин». Собственно, для нанесения мощного удара по руководству РСФСР и российским демократическим силам референдум как раз и был затеян. Ведь в случае утверждения поста президента РСФСР и отрицательного ответа на вопрос о сохранении Союза центр мог остаться без России. Довольно широким слоям населения, поддерживавшим тогда Ельцина и «демократов», в общем-то, было понятно, что речь идет прежде всего о схватке между Кремлем и Белым домом, а вовсе не о судьбе Союза.

Именно поэтому «Демократическая Россия» обратилась с призывом ответить «нет» на референдуме. Однако даже многие сторонники Ельцина не смогли переступить своего рода эмоциональный барьер и сказать «нет» пусть и липовому, но «сохранению Союза». В итоге референдум завершается «ничьей». Из 75 процентов россиян 71 процент поддерживает идею сохранения Союза, 70 процентов - введение поста президента РСФСР.

Весьма характерно, что в Москве за «сохранение Союза» проголосовало только 50,02 процента от принявших участие в голосовании, в Ленинграде – 50,54 процента, в Свердловске – вообще 49,34 процента. То есть, речь идет о крупнейших городах страны, считавшихся тогда своего рода демократическими «бастионами», в наибольшей степени захваченными политическим противостоянием по условной линии «Горбачев–Ельцин». Я, например, совершенно сознательно голосовал «против Союза», исходя, прежде всего, из этой дилеммы. Впрочем, против независимости союзных республик, в первую очередь активно требовавших ее Прибалтики и Закавказья, у меня возражений не было.

Закономерный финал

В целом же результаты референдума, полученные тем образом, каким они были получены, вряд ли можно рассматривать как убедительное выражение общественного мнения. Не следует забывать, что голосование происходило еще в условиях фактически однопартийной системы, при антидемократической власти аппарата КПСС и его номенклатуры, что отразилось и в характере вопроса, внесенного на референдум, и во всей организации его проведения. Референдум с самого начала задумывался как мероприятие не демократическое, правовое, а преследующее конкретные сиюминутные политические цели. Было ясно, что победителем станет тот, кто сумеет с наибольшей убедительностью истолковать в свою пользу его смутные итоги. Так что сам по себе референдум был большой политической провокацией, спектаклем. Речь изначально шла не о сохранении СССР, а о шансе для Горбачева перехватить политическую инициативу. Горбачев, интерпретировав результаты референдума в свою пользу, посчитал, что он такой шанс получил и попытался использовать его в Ново-Огареве.

Хотя если присмотреться к результатам референдума повнимательнее, то выяснится, что они не так убедительны, какими выглядят на первый взгляд. В референдуме участвовали 76 поцентов граждан из числа имеющих право голоса, 70 процентов из них высказались «за Союз», а 28 – против. Получается, что «за» было менее 55 процентов населения страны. Но даже если в тот момент общественное мнение страны в целом и в большинстве ее республик было за сохранение СССР, то невозможно отрицать, что бурные события весны, лета и осени 1991 года, в особенности, путч ГКЧП, существенно изменили общественное мнение.

Пожалуй, важнейшим обстоятельством стало то, что население Украины, где 17 марта «за Союз» выступили 70 процентов избирателей, в декабре 1991 года в подавляющем большинстве (порядка 90 процентов) проголосовало за полную независимость своей страны и выход из СССР. Новое состояние общественного мнения отражали и решения парламентов республик, ратифицировавших Беловежское соглашение президентов России, Украины и Белоруссии.

Страшно даже подумать, что могло бы произойти, если бы кто-нибудь в Москве решился на «силовое удержание» разбегавшихся республик. Было бы, скорее всего, еще ужаснее, чем при развале Югославии – этого балканского «аналога» СССР.

Есть непреложный исторический закон – все империи рано или поздно распадаются. Прежде всего, потому, что внутренне изживают себя. Доказательством этому парадоксальным образом служат даже всякого рода «теории заговоров», авторы которых объясняют причину развала СССР реализацией «доктрины Даллеса», интригами Запада, «предательством» Горбачева, «беловежских заговорщиков» и так далее. Разве могли бы внешние интриги, предательство или неразумность отдельных лиц развалить мощное и, главное, жизнеспособное государство? Если же такая возможность допускается, значит, логично предположить, что государство это уже перестало быть жизнеспособным.

Опыт ностальгии

В 1996 году после протестов ряда стран СНГ, недоумения мировой общественности и настоятельной просьбы Совета Федерации Госдума была вынуждена пояснить, что ее «юридические» постановления от 15 марта «носят, прежде всего, политический характер, дают оценку ситуации, сложившейся после развала Советского Союза, отвечая чаяниям и надеждам братских народов, их стремлению жить в едином демократическом правовом государстве». В принципе, подобного рода «стремления» и «чаяния» можно назвать ностальгией. Это понятно – в жизни очень многих людей после краха империи стало больше проблем и меньше определенности. Но вряд ли ностальгия может быть конструктивной, иногда она может стать даже опасной, когда ее начинают использовать политиканы ради культивирования всевозможных имперских амбиций.

Те, кто бывал в Вене, Будапеште, Праге или, например, во Львове, могут заметить удивительную вещь – там нет-нет да и проявится ностальгия по давно канувшей в вечность Австро-Венгрии. Эта ностальгия может быть трогательной, может быть ироничной, может быть и смешной. Но никому и в голову не придет оспаривать легитимность распада этой империи. И, тем более, требовать ее восстановления.

Михаил Калишевский