«Личный памятник узбекскому гостеприимству, душевной доброте и дружбе народов - у меня в сердце»
ОТ РЕДАКЦИИ: Нам пока не известно, вызвала ли ликвидация знаменитого монумента «Дружбе народов», простоявшего в центре Ташкента двадцать шесть лет, какой-нибудь резонанс в узбекском обществе. Но вот читатели «Ферганы.Ру» продолжают присылать на наш веб-сайт огромное количество весьма эмоциональных комментариев. Они оценивают случившееся категорически и считают, что снос самого известного памятника в центре столицы Узбекистана – это «акт государственного вандализма», «плевок в лицо народу», «вычеркивание гордости из истории», «хорошо продуманный идиотизм», «уничтожение символа народной души», «преступление против прошлого»...
Всего за один день на месте знаменитого монумента «Дружбы народов» был разбит цветник. Ташкент, 14 апреля 2008 года. Фото ИА «Фергана.Ру»
По мнению многих ташкентцев и узбекистанцев, как бывших, так и нынешних, монумент «Дружбы народов» был одним из немногих памятников зримому подвигу вполне реального человека. «Среди множества дурацких по исполнению, идеологических, официозных памятников (типа всадника на месте карломарксовой головы на сквере) этот уникален тем, что представляет собой свидетельство самого настоящего подвига, воплощение одной из самых лучших и настоящих черт узбекского народа», - пишет один из наших посетителей. - «Если кто не знает: семей, подобных семье кузнеца Шамахмудова, было во время ВОВ в Узбекистане великое множество. Россия и вообще весь СССР должны быть по гроб жизни благодарны Узбекистану и его народу за то гостеприимство во время эвакуации. Для сотен тысяч человек Ср.Азия стала после войны вторым домом...»
Во внезапное исчезновение любимого народом памятника трудно поверить. Образ небогатого, но добросердечного кузнеца, усыновившего больше дюжины чужих детей, уже неразрывно слился с образом Ташкента, как скульптура «Родина-Мать» с Волгоградом или монумент 28 гвардейцам-панфиловцам в Алма-Ате. Установленная на площади Дружбы Народов в 1982 году, групповая композиция давно вписана во все путеводители по республике. «Пройдут годы, но эти два простых человека - кузнец Шаахмед и его жена Бахри - будут вечно на площади в окружении своих детей, даря им свою любовь, свет и радость жизни», - по инерции гласят туристические веб-сайты Узбекистана. Но гости-путешественники, в том числе и из России, уже никогда не увидят этот символ настоящего интернационализма на его привычном, центральном, месте.
К памятнику ходили семьями. Фото Uznews.Net
Даже если памятник сохранят и установят где-нибудь на окраине, вечность для него уже кончилась. С подачи верхов в исторической памяти целого народа образовалась глубокая рана, которая может затянуться лишь коркой забвения и бессовестной пустоты.
Чтобы этого не случилось, нам и нашим детям следует беречь свою совесть и хранить свою память, невзирая на историческое хамство тех, кто «наверху».
Мы обращаемся к читателям с просьбой: пришлите нам свои рассказы о судьбах советских детей во время военной эвакуации 1941-1943 годов. Помогите нам в поисках самих «детей Узбекистана» или их потомков. Мы обязательно опубликуем ваши рассказы, чтобы наши дети не превратились в манкуртов, не помнящих собственного прошлого. А если рассказов будет много – то сделаем и книгу. Форма для писем – на странице контактов. Можно писать и по почте: ferghana@fergananews.com (с пометкой «ДЕТИ УЗБЕКИСТАНА»)
Вот – один из таких рассказов. Его автор – Диана из Киева. Оригинальный текст находится здась: diana-ledi.livejournal.com.
Цветник на месте монумента «Дружбы народов» был разбит всего за один день. Ташкент, 14 апреля 2008 года. Фото ИА «Фергана.Ру»
«Случилось это где-то. Возмутительное и неприятное, но далеко ведь, не у нас. Почему я плАчу? Снесли памятник в Ташкенте. Подогнали бульдозер и снесли. Не вписывается тот памятник в современную концепцию Узбекистана.
Что за памятник? Почему так зацепил своим ковшом этот бульдозер - меня? Какой осколок от этого памятника - мой?
Я расскажу.
...Мальчишку того звали Федором. Было ему четыре года как раз тогда, когда сгребали детишек Украины, поспешно грузили в составы и увозили в эвакуацию. Очень мало было времени - немцы мгновенно завоевывали Украину. Мало составов было - детишки уезжали без родных. Не было места для взрослых - детей спасти бы. Документы терялись, переписывались от руки...
Федор прибыл в Ташкент с крохотным приданым - тетрадкой, на которой от руки были написаны его данные. В детдоме тетрадку переписали, заводя личное дело. Не разобрали почерк. Федор был Кульчановским - стал Кульчаковским.
А потом в детдом пришел кузнец Шамахмудов и взял Федора жить к себе. В кузнецовом доме жило, по-моему, шестнадцать усыновленных детей. Хотя сейчас говорят, что пятнадцать.
|
Федор был самым сложным ребенком. Ссорились они часто с отцом. Но приемная мама доживала после смерти отца у Федора - и многое это обстоятельство говорит о Федоре.
Еще одна была сложность, для многих непонятная: Федор, не помнивший никого из близких своих кровных, яростно мечтал найти их. И посвятил этой мечте всю жизнь.
Одна буковка, неправильно прочитанная в фамилии! И заканчивались тупиком все ветви расследований, которые вел Федор с детства. А между тем - вырастал, учился, женился, воспитывал уже своих троих детей. Похоронил приемного отца и забрал к себе маму.
Ему предлагали остановить розыски. Понятно было, что невозможно найти следы семьи, о которой известно лишь, что осталась она в Украине. Все. Никаких больше исходных данных, кроме фамилии. И той, как оказалось позже, неправильной.
Но кипы документов, писем, ответов на запросы становились все тяжелее. Федор не останавливался, искал. Уже стал сам дедушкой. Продолжал поиск.
...Папа мой жил в Запорожской области и занимался журналистикой. Он писал для республиканских, союзных, областных и районных изданий. Не было у него снобизма в выборе издания, которое напечатает его материалы. А имя было. Уже присылались в наш дом с завидной регулярностью бандероли с какими-то призами за выигранные фото-журналистские конкурсы. А корешкам на получение гонораров несть было числа.
|
Потом нам с братом поручалось идти на почту и получать деньги. Гонорары - это была как бы вторая папина зарплата, и позволялось ее тратить иногда, как папа говорил, «на финтифлюшки». Может, потому с тех пор я никак не могу научиться всерьез относиться к гонорарам. И трачу их на финтифлюшки.
Любимым же делом, гонораров почти не приносящим, для папы был розыск пропавших во время войны людей. Такие тихие многолетние расследования. Кипы документов, писем, ответов на запросы.
Однажды папе поручили написать о старухе из Днепропетровской области, которая умудрилась дожить до 104-х лет и сохранить такую ясность ума, благодаря которой можно будет приписать в заключительном абзаце интервью: «И я благодарна партии и правительству...» и так далее. Я, как обычно, предварительно редактировала получившийся материал. Я редактировала множество папиных материалов, еще будучи школьницей. Так папа просил: «Отредактируй мне материальчик, пожалуйста». Теперь я понимаю. Его материалам не нужна была моя редакция. Он просто таким образом меня воспитывал в эдаком журналистском ключе.
- Скажи, пап, а зачем ты это приписал - про партию и правительство? - отредактировав и перепечатав на пишущей машинке рукописное интервью, скептически кривясь, спросила я. Я была строгим папиным редактором. - Разве столетняя старуха говорила так?
- Ты знаешь... Она могла так сказать. Я приписал ей эти слова, я понимаю. Но пусть припишу я, чем редактор.
- А редактор припишет?
- Обязательно. Этот материал задумывался ради такого абзаца. Но это ерунда. Не думай ты о требованиях партии и правительства. Я вот что тебе расскажу. Ты знаешь, почему она дожила до 104-х лет?
- Ну, не знаю. Наверное, была хорошей девочкой, не пила и не курила?
- Это само собой, - улыбнулся мой папа. - Но вот что меня потрясло. Она в войну потеряла внука. Четырехлетнего мальчишку, которого оставила ей умершая дочь. И эта старуха поклялась не умирать до тех пор, пока не найдет внука. Она сказала - «А как я на том свете дочери в глаза взгляну?» И живет, ищет до сих пор.
- И что?
- И ничего. Тупик. Наверное, погиб мальчишка в пути или в эвакуации. Или усыновил кто, а фамилию изменили. Найти невозможно, я думаю.
Сказал так мой добрый папа. И стал искать мальчишку, найти которого было невозможно.
Несколько лет две хлипкие ниточки тянулись - одна из Ташкента, вторая из Запорожья. Папа решил проверить возможные интерпретации фамилии Кульчановский. Он сделал ставку на плохой почерк и на фактор ошибки в написании фамилии.
Папе сделали операцию и признали рак в последней стадии. Он мог прожить, по словам врачей, максимум две недели. Он прожил еще год. Он так жадно работал в этот последний год! Когда не терял сознание от боли...
Каждое утро мы отправляли письма с текстами, над которыми он работал ночами, и, конечно же, запросы. Два расследования он вел в тот год - поиск Федора и поиск однополчан, освобождавших наш район.
Когда папе становилось легче, он выезжал, встречался с людьми, брал интервью, находил острые и сложные ситуации, фотографировал - работал.
За полгода до его смерти встретились найденные однополчане. Захлебывалось радио, гремели газеты об этой встрече. А у папы было обострение, и я колола наркотик в обтянутые кожей кости, плача оттого, что не могу нащупать мышцу.
|
За две недели до смерти он попросил отвезти его в больницу.
Потом мне мама объяснила - он не хотел, чтобы я видела его смерть. Крохотной моей Тигре было полтора месяца. Мне нельзя было ТАК волноваться - считал папа. От волнения у юных мам перегорает в груди молоко. Поэтому - пусть он умрет в больнице.
Папу увозили умирать, он обнимал меня и целовал моих детей - Тимошу маленького и крохотную Тигру.
Он прощался.
А я не прощалась, я думала: ничего, папочка, я завтра к тебе помчусь в больницу. Я не знала, что папа распорядился не пускать меня к нему. Диночке нельзя волноваться, у нее может исчезнуть молоко для ребенка...
И тут принесли эту сумасшедшую телеграмму: «Срочно приезжайте! Встреча бабушки с внуком! Благодарны, счастливы!» и много там было сумбурных слов.
Папа прочел и улыбнулся. Он уже знал, что две ниточки встретились - ниточка Федора и папина новая нить розыска. И делом времени было - когда приедет Федор знакомиться с бабкой своей, поклявшейся не умирать, пока не найдет она его. С тетками своими, братьями и сестрами.
О встрече позже писала «Правда», и там же, рядом со статьей, давала некролог о папиной смерти.
Множество изданий перепечатывало этот материал. Время такое было - редко уже встречались потерянные в войну люди. Кто мог найтись - давно нашелся. Кто был маленьким - состарился. Редкостной была история такая.
И еще. Трогало души удивительное упорство троих людей - Федора, маниакально искавшего своих кровных. Бабки его, упрямо живущей, потому что надо найти внука. И папы моего упорство - желание довести до конца последний свой розыск.
Через три месяца Федор приехал в наш дом. Он попросил отвести его на папину могилу. Придя на свежий этот глинистый холмик, он встал на колени и поцеловал землю. У нас это не принято, правда? Восточное воспитание было все же у Федора. Он не боялся говорить красивые слова. Ценил красивые чувства.
Он сказал: «Ваша семья - теперь родная мне».
И каждый год с тех пор он приезжал - к бабушке, потом на папину могилу. Потом - на могилу бабушки и на папину могилу.
Потом мы уехали. Федор тоже переехал в Ростов из Ташкента. Начались сложности постсоветского периода, и потерялись мы.
Два года назад, когда крохотной Тигрочке уже было двадцать лет, и переехали мы жить из маленького нашего поселка в Запорожье, Федор нашел нас. Для него, привыкшего к розыскам, нетрудным было это сделать. Он приехал узнать - как мы живем, здоровы ли. И не нужно ли нам чем-нибудь помочь.
Мы пили чай. И я опять расспрашивала его о жизни в прославленной семье ташкентского кузнеца. А он рассказывал, как делали этот памятник, стоящий в Ташкенте - памятник их семье. Показывал узловатым пальцем на фотографии - какая из детских каменных фигурок посвящена ему самому.
...12 апреля в Ташкенте разрушили памятник семье Шамахмудовых. Бульдозер превратил детские фигурки в бесформенные глыбы. Один из каменных осколков зацепил меня. Я плАчу. Я всегда плАчу, когда обижают детей.
Еще я плАчу оттого, что умер мой папа. Как будто сегодня во второй раз он умер. Он, знаете ли, тоже не любил, когда обижают детей.
Мой добрый папа - журналист КОНСТАНТИН САЛЬНИЧЕНКО.
Я переспрашиваю: это точно? Нет ошибки? Мне трудно в это поверить, если честно.
И знаете... Я так хочу, чтобы Федор не узнал о разрушенном памятнике.
Нельзя ему такое знать».
