Ташкент-Джизак

© Фото ИА «Фергана.Ру»

Искореженные остовы зданий, разбросанные плиты, блоки, неясного назначения металлоконструкции и целые горы дробленого бетона. Так выглядит сегодня то, что некогда звалось Комбинатом строительных материалов (КСМ-1), одним из крупнейших предприятий Джизака. Теперь на месте завода, где трудилось полторы тысячи человек, можно снимать фильм об ужасных последствиях атомной бомбежки. Зловеще изогнутые балки и неестественным образом искривленные пучки арматуры подчеркивают апокалиптичность картины.

Судьба этого большого предприятия типична для города, считающегося неофициальной столицей Голодной степи. За годы независимости в Джизаке позакрывалось большинство заводов и фабрик. Отдельные предприятия, правда, действуют до сих пор, и даже открылись новые, но в целом численность занятого в промышленности населения сократилась в разы.

Ставшие ненужными предприятия, как правило, разбираются по кирпичику - на стройматериалы, на металл. Возникла даже своеобразная профессия - добытчики черного металла. И вовсе не потому, что это занятие дает возможность по-легкому «срубить» большие деньги, а потому, что подыскать иные источники заработка под силу не каждому. Эта тяжелая каторжная работа – долбить ломами бетон, выковыривая из него железную основу, - позволяет людям кормить свои семьи. Как закономерный результат - в области было разломано все, что только можно разломать.

…На остатках КСМ-1 врываются в землю люди-кроты. Само предприятие разрушено и превращено в пыль и прах – в бетонную крошку. Кругом возвышаются нагромождения бетонных обломков. Мощные железобетонные опоры расколочены ломами и кувалдами – из них пытаются вытащить арматуру. Еще издали слышны мерные удары молота.

За работой «черных старателей» внимательно наблюдают скупщики металла. Добытое железо они забирают прямо здесь, на месте. За килограмм железного лома платят по 27 сумов ($ 0,022). В день рабочий может нарыть до 100 килограммов, в хороший день до 300-500 килограммов. Иногда получается и больше. «А что делать – я из Джизакской области, работы там нет», - говорит мне сидящий в яме человек, на минуту переставая махать тяпкой.

Арматура оценивается дороже. На местном железном базаре ее продают от 500 до 1,5 тысячи сумов за метр – в зависимости от диаметра и некоторых других параметров. Здесь же можно купить сетку, трубы, уголки и просто связки ржавых погнутых железок. Стоят они недорого, однако за них можно выручить наличные деньги. Это обстоятельство породило настоящий народный промысел - разрушение всего бетонного ради вожделенной арматуры. Люди разбивают плиты, столбы, бетонные ложа арыков - все, что плохо лежит, - и тащат металл на продажу. Сколько таким образом разрушается зданий, вряд ли кем-то учитывается, но визуально - очень много. Особенно это заметно в Джизакской области, стоит лишь немного отъехать от города.

В совхозе

На протяжении всего нашего маршрута полуразобранные здания периодически мелькают то здесь, то там. Вот машина проезжает мимо развалин строения, от которого уцелели только мощные бетонные стены. «А за этой горкой должен быть ресторан, там раньше готовили отличных цыплят табака», - предупреждает водитель. Выезжаем за горку. На месте ресторана лишь груда бетонного крошева… Водитель рассказывает, что еще недавно возле него росло около пятидесяти деревьев. Но сейчас их уже нет – все вырублены.

Совхоз имени Тимирязева когда-то славился огромной птицефабрикой. Здесь стояли десятки корпусов в сотни метров длиной, в которых выращивалось неисчислимое количество птицы. Сейчас от корпусов ничего не осталось: только кучи битого бетона и вывернутая из земли арматура. Возле остатков фундамента пасется несколько баранов и ослов. Какие-то чумазые дети жгут костерок, изумленно взирая на забредших сюда людей городского вида.

Заезжаем в совхоз, к которому раньше относилась эта фабрика. Теперь он, разумеется, переименован. Сейчас он носит имя Байтурганова (бывший председатель). Опять разобранные корпуса, на развалинах которых орава детей молотками разбивает бетонные блоки, вытаскивая из них тонкие прутики арматуры. Их они продают по 100 сумов за метр ($ 0,12).

Из сляпанного кое-как домика, бывшего подсобного помещения фабрики, выходит человек лет пятидесяти. Рассказывает, что в поселке живут и узбеки, и казахи – вперемешку. Молодежь уезжает на заработки, в основном в Казахстан. «Эх, как раньше хорошо жили, - вздыхает он. – Тут было московское обеспечение – всё было»…

Сегодня это уже в прошлом. Возникает впечатление, что волны времени смыли все, что было построено – культуру, цивилизацию, на обломках которой теперь пасут свои стада какие-то потомки гуннов. Прилив сменился отливом, и процветавшие когда-то поселки вновь зарастают травой.

Центр поселка таков. Ряды пеньков, образующих правильный квадрат - лет десять назад здесь росли деревья. В центре квадрата - одинокая будка туалета. И куда ни кинешь взгляд – разобранные дома, магазины, груды обломков. Поселок по камешку разбирается на стройматериалы. Он перестает существовать прямо на глазах. Дома и здания превращаются в руины так быстро, что кажется, будто здесь только вчера промчались орды Чингизхана.

Дети по-русски уже не говорят, но люди постарше рассказывают, что работы в совхозе практически нет, вот люди и бросают эти места, уезжают. Казахи, как правило, в Казахстан, узбеки – либо еще здесь, либо куда придется. Во всем ощущается какая-то заброшенность, безнадега.

Возле магазина мы разговорились с женщиной с едва сохранившимися корешками зубов. Раньше она работала на птицефабрике, в убойном цехе. Жители поселка, по ее словам, зарабатывают тем, что разводят скот, собирают во время сезона хлопок да уезжают на заработки в соседний Казахстан. «Возвращаются вот с такими деньгами», - широко разводит она руки.

Когда-то земли, на которых располагался совхоз, входили в состав Казахской ССР, но с освоением Голодной степи (примерно в 60-е годы) были переданы Узбекистану. Сегодня казахов здесь становится все меньше – в Казахстане им выдают материальные пособия как переселенцам-оралманам. Остаются, в основном, узбеки, которым уезжать некуда. «Работа-то есть - денег нет», - говорит местный фермер, видимо, гадая, что же понадобилось в этой депрессивной местности заезжим журналистам.

Хлопковая страда

Впрочем, на пару осенних месяцев местные жители работой обеспечены. С утра до вечера сельчане пропадают на сборе хлопка, так же как и школьники, учителя, врачи, студенты и так далее. К уборке урожая привлекаются даже военные – мы видели на поле то ли солдат, то ли курсантов в армейских штанах и шляпах. За килограмм собранного сырца выплачивается 53-55 сумов ($ 0,04). Опытному сборщику, который с пятого класса ежегодно проводил на хлопке по два-три месяца, если он будет трудиться не разгибая спины, вполне по силам собирать по 100-150 килограммов в день и зарабатывать по 5-8 тысяч сумов ($5-7). Сидящим без работы сельчанам эти деньги кажутся весьма неплохими. "Один из жителей поселка Чим-Курган рассказал нам, что его взрослый сын находится на хлопке: "В этом году за него хорошо платят: на еду, на мясо - на всё хватает".

Уборка хлопчатника – занятие более выгодное, чем долбежка бетонных блоков, поэтому во время уборочной страды бетонодробительные работы почти прекращаются, в земле тоже ковыряются лишь немногие. Но стоит хлопковой кампании завершиться, как люди вновь вооружаются ломами и кувалдами и отправляются крушить остатки «имперского прошлого».

Степь возвращается

Следует признать, что с расхитителями советского и несоветского имущества здесь все же пытаются вести борьбу. Как-то я просмотрел телесюжет о том, как подлые грабители растаскивают – нет, не заводы и фабрики, а недавно возведенную линию границы с братским Казахстаном. Понятно, что возле каждого столба охрану не поставишь. Пользуясь этим, охотники за металлом привязывают к бетонным столбам трос, дергают трактором, а затем собирают и увозят вывернутые из земли столбы. Колючую проволоку они сматывают и тоже куда-то продают. В голосе диктора звучало неподдельное возмущение наглостью грабителей, не понимающих того, что столбы с «колючкой» устанавливаются не для их личного обогащения, а для всеобщего блага. Вероятно, если бы противопехотные мины могли бы на что-нибудь сгодиться в домашнем хозяйстве, то граница с братскими же Таджикистаном и Киргизией давно бы уже была разминирована…

В общем, поскольку разворовывается даже охраняемая линия границы, то об объектах неохраняемых и говорить не приходится. В Джизакской области следы разбираемого советского прошлого видны повсеместно. Вот наша машина проезжает мимо развалин большой фермы по разведению скота. На стене сохранилась надпись: «Не курить». В другом месте на таком же полуразрушенном здании читаем призыв «Решения такого-то съезда КПСС претворим в жизнь». Какого именно съезда разобрать невозможно, поскольку цифры уже неразличимы.

Особый разговор об арычных лотках, по которым вода подавалась для полива. Бетонные ложа арыков, которые тянулись на десятки километров, проходя над оврагами и низинами и обеспечивая поля водой, тоже оказались под прицелом. В них есть металлическая основа, сетка, за которую можно выручить какие-то гроши, поэтому сегодня вместо лотков на сотни метров, а иногда на целые километры вдоль дорог тянутся полосы разбитого, измельченного в щебенку бетона. Вода на эти земли уже не подается и тысячи гектаров полей пришли в негодность, в упадок.

Голодная степь вновь наступает на некогда отвоеванную у нее территорию. Лучшим подтверждением этого служат дугообразные остатки лотков, смахивающие на скелет громадной змеи, растянувшейся в степи на несколько километров.

Материальная база, накопленная за годы советской власти, истончается, исчезает буквально на глазах. Но окончательный демонтаж наследия СССР, по всей видимости, завершится еще не скоро. Немало крепких зданий и сооружений пока еще сохранилось, так что с точки зрения охотников за металлом над ними имеет смысл поработать. Процесс избавления от «ига советского тоталитаризма» продолжается…