Фото © Иола Монахова

Эти истории записывались в узбекском городе Андижане в течение двух недель - начиная с 16 мая 2005 года. Местные жители тогда еще пребывали в шоке от пережитого, многие из них не успели похоронить своих близких - их тела просто невозможно было найти.

Корреспондент информационного агентства «Фергана.ру» Алексей Волосевич, очевидец событий 13 мая в Андижане, обходил дома, где оплакивали убитых. Там он опрашивал их родственников, друзей и соседей. Получилось двадцать четыре рассказа. Они не требуют комментариев. Кроме одного: большинство приведенных ниже имен изменены, также как номерки на трупах. Это сделано по соображениям безопасности, поскольку у тех, кто осмелился встречаться с журналистами, нет сомнений, как на это отреагируют узбекские власти.

Сокращенный вариант текста ("Андижанские хроники") опубликован 8 июня 2005 года в московской газете «Время новостей». Полный вариант – перед вами.

* * *

Мертвых мы находим так. Заходим в любую махаллю и спрашиваем: «Где тут у вас убитые?» И нам говорят: «Вот здесь, за углом, или на соседней улице, или через переулок». Расстояние от одного дома, в котором есть убитый 13 мая, до другого измеряется сотней-другой метров. А несколько раз нам встречались улицы, где убитые жили в двух соседних домах - буквально в следующей двери. И там тоже стояли скамейки, накрытые цветными одеялами, а семьи принимали соболезнования.

История первая. Бахтиёр, 1986 года рождения

Мы разговариваем с его матерью и родственниками в тесном маленьком дворике. Обстановка очень бедная. Мать то плачет, то смеется, говоря о сыне. «У него день рождения 15 мая должен был быть - он всего два дня не дожил до восемнадцати лет», - говорит она.

Ее зовут Нигора, она домохозяйка, 1956 года рождения. У нее 6 детей, вместе с Бахтиёром было два сына. Он был пятый ребенок в семье. Второй сын на год его старше. Бахтиёр подрабатывал, брал частную работу, занимался ремонтом квартир, на базаре тележки толкал. Отца нет, мать с ним в разводе и вся большая семья жила на то, что зарабатывали Бахтиёр и его брат. Эти два подростка обеспечивали семью. В день Бахтиёр с братом зарабатывали по два-три доллара, поскольку это частная работа, сдельная. Пенсию мать не получает, а выплаты за многодетность сейчас отменили.

В этом же доме живет вся их большая семья – тетя и племянницы - две маленькие девочки. Здесь три комнаты и одна веранда. Единственный водопроводный кран во дворе приходится на четырнадцать семей. И на всех один общий деревянный туалет. Так живет половина Андижана.

«В ночь на 13 мая в девять-десять часов стрельба начиналась. Люди выходили во двор, смотрели на небо и думали, что салют. Но 12 мая какой может быть салют? - говорит мать. - Ночью была стрельба - и автоматные очереди, и пулеметные, и БТР стрелял. Утром Бахтиёр вышел с другом, и они пошли куда-то. Потом он вернулся, после обеда, пообедал и снова ушел. И не вернулся. А 14-го пришли его друзья, брату сказали и возле хокимията (здания областной администрации) под памятником он лежал. Брат тряпку откинул, и говорит: это не он. Всё в крови, месиво, а по кроссовкам он его узнал. В 2 часа брат его домой привез. Его привезли, обмыли и тут же похоронили на кладбище Писта-Мазар. Там уже была одна свежая могила».

«Он даже в мечеть не ходил, намаз не читал, - говорит мать. - Он с утра до вечера работал - обеспечивать семью надо было им - двум подросткам».

Брат убитого: «Солдаты гражданских убивали. У Бахтиёра два выстрела было – один в сердце, другой под сердце».

Мать: «Сказали, что мирных жителей трогать не будут - причем они здесь? А сколько подростков погибших!»

Мать говорит, что хотела бы, чтобы те, кто стрелял в ее сына, были наказаны. По ее словам, его друзья тоже хотят найти виновных, тех, кто стрелял.

История вторая. Толиб, 1972 года рождения

Он жил на улице Первого Мая. Так называется эта махалля - квартал традиционной застройки - узкие тесные улочки, глухие дувалы - глинобитные заборы. У Толиба осталось трое детей. Самому младшему - шесть месяцев. Это мальчик, его зовут Рахматулло.

Вот что рассказал сосед убитого, плотник-мебельщик.

«Здесь живут одни мастера, плотники-мебельщики. Все мы работаем дома, собираем мебель. Когда с площади все уходили и стрельба началась, менты в гражданском ходили и всех по домам разгоняли. Мы тоже здесь в махалле были, и домой пошли. Потом уже ночью после девяти часов в махалле началась стрельба.

Военные стреляли во все, что движется (уже было темно). Вот сосед услышал и вышел, и его машину обстреляли и ранили его в ногу. В махалле началась стрельба, и Толиб вышел проверить своего деда, который жил в соседнем доме. Дом разделен был, дед жил отдельно. Он проверил его и пошел назад, и там, на углу его застрелили. Он лежал и кричал: «помогите». Его дед хотел выйти, но ему по воротам дали очередь и приказали не выходить (если сейчас посмотрите - там дырки в воротах от пуль). В Толиба попало 2 пули - в живот и в ногу. Если кто-нибудь помог бы ему, он, возможно, остался бы жить. А на следующий день на кладбище не принимали его хоронить, говорят: «через экспертизу (морг) – потом хоронить можно». Там справку дают. Мы забрали труп и поехали туда, на экспертизу (в морг). Там спросили - откуда принесли и так далее. Я сказал: около дома солдаты застрелили. Потом один какой-то сержант, милиционер, сказал: «иди-ка сюда». В какой-то кабинет завел. Там четверо или пятеро меня избили. Сказали: «Не говори так. Скажи, что террористы стреляли». Я сказал: «Извиняюсь». Что я мог еще сказать? Из-за этого извинения я и вышел».

На лице моего собеседника заметны следы избиения.

А вот что рассказал другой сосед убитого, не пожелавший назвать своего имени: «Там на дороге женщины валялись, дети. Нет их трупов, исчезли неизвестно куда. Я своими глазами видел грузовики. Вы же здесь были, видели лужи крови, мозги, тапочки? Не террористы – обычные люди с митинга вернулись и их обстреляли…»

«Как же теперь семья убитого жить будет?» - спрашиваю я. «Бог знает только...»

История третья. Ахмад

Ахмад, 1961 года рождения, жил в махалле. Рассказывает отец его жены.

«В ту ночь с 12 на 13-е (когда тюрьму штурмовали) его разбудил друг, сосед и бывший одноклассник Зикрилло и сообщил радостную весть - у него родился внук (у Зикрилло). Это было в два часа ночи. В роддоме лежала жена его сына, и она родила мальчика. Они быстро приготовили ей пищу (молочный суп) и поехали к роддому. Ахмад работал таксистом и арендовал машину. Не доезжая роддома есть улица Ашурова (бывшая Красноармейская). Там расположена воинская часть. Прямо напротив воинской части его машину остановили солдаты. И они стали по ней стрелять, и они оба погибли. Зикрилло Аюпов и Ахмад были ровесники, в одном классе учились».

«Я целый день искал их и кто-то сказал, что там стоит машина, и я поехал туда. И увидел машину. Я нашел машину - мой зять, говорю. Солдаты говорят - нет, это зэки из тюрьмы убегали. А они одеты были в домашнюю одежду. Я подошел - даже не узнал его, больше ста пуль в них обоих попало. Машина вся дырявая была. Видно было, что солдаты остановили ее, и когда она заехала на обочину - открыли огонь. Солдаты говорили (если точно, то офицеры), что он хотел убежать, но даже дураку всё ясно. Марка и номер машины – «Тико» - 17G72-62. Машина на аренде. В тот день тело мне не отдали - потребовали бумагу от прокурора. В тот день забрать их не удалось, и они два дня лежали в машине, которая стояла возле воинской части. Они ждали прокурора и судмедэксперта. На следующий день они появились, сфотографировали, заверили и собрали на дороге около шестидесяти гильз. А в машину еще больше пуль попало. В морг их увезли. Я сам их грузил, а из морга их нам выдали. Похоронили их рядом, на кладбище Айша-Хонум. В тот день там похоронили 6 человек. Детей и женщин вообще не видать. Их не хоронят – говорят, что их куда-то забрали и закопали. А убитые были».

«Сноха, которая родила сына, до сих пор находится в роддоме. Всего у Ахмада осталось трое детей - две девочки и сын. Раньше Ахмад был шофером автобуса. У нас работающих заводов и фабрик не осталось, поэтому он стал таксистом. После выплаты аренды за машину ему оставалось полторы-две тысячи сумов в день (полтора-два доллара).».

«Их остановили и расстреляли, даже не проверив, кто они. Если бы проверили - они бы живы остались. Как стреляли по ним, так они там и остались...»

В саду убитого, как и у всех узбеков, цветы - розы. Ярко-красного цвета. В красных цветах сегодня утопает весь город. И почти на каждой его улочке проходят поминки. Повсюду стоят скамейки, накрытые цветастыми одеялами, на них сидят скорбные люди, одевшие в знак траура национальную одежду - чапаны (стеганые халаты), тюбетейки. Все приходят, вздыхают и выражают свои соболезнования.

«У него жена домохозяйка. Она не работает. И теперь вся семья осталось на меня», - говорит тесть Ахмада.

История четвертая. Акмалжон Мамаризаев, 32 года

Рассказывает его отец:

- У него болело горло. Спазм горла. Он не мог глотать и вечером вышел за лекарством. И погиб. Шальная пуля... Мне об этом соседи сказали... Извините, у меня такое состояние, что я больше ничего не могу говорить...

- Он погиб недалеко от кинотеатра «Чулпон»?

- Да.

История пятая. Санджар Турсунбоев, 1938 года рождения

Внешне все как обычно - махалля, район традиционной застройки, в Андижане так выглядит весь старый город - узкие улочки, где люди и их семьи живут по соседству если не веками, то десятилетиями. Во дворике сидят старики, печально вздыхают. Женщины отдельно - за тряпичной перегородкой, они говорят о том, какое это горе. Рассказывает сын этого пожилого человека - Гофур:

«Напротив хокимията (областной администрации) есть парк имени Навои. Отец стоял на тротуаре с другом, и они просто разговаривали. И тут откуда-то появились грузовики с военными. Они без всякого предупреждения стали стрелять по людям - им надо было освободить дорогу. Отец за дерево спрятался, но ему в спину попали. Он в больнице умер, в этот же день. Друг его сразу отвез в больницу - Андижанский государственный медицинский институт. У отца было четверо детей - две дочки и два сына. Мы с братом в России работали, я приехал, а он остался. У него нет денег, чтобы приехать. Мы с ним в Новосибирске строительством занимаемся».

А вот что рассказывает друг убитого, с которым они ходили в тот день, Юлдаш-ака, 1939 года рождения.

«Мы ходили там, гуляли. Там народу много было. Потом все закричали – «уходите», «уходите» - и побежали. Шум, крик... Я тоже побежал, и он тоже, и откуда в него попали, я не знаю. Машина прошла и стрельба была. Потом смотрю - метрах в десяти он лежит. Он был еще в сознании, но у него ноги уже отказали».

История шестая. Тимур, 19 лет

Он был автомобильный мастер, работал вместе с отцом, у них был также свой магазин, там он торговал.

Мать, 45 лет: «Он очень, очень хороший мальчик был (плачет)...»

Отец: «Он был в тюрьме - по обвинению в краже компьютера и телевизора. Под следствием. Его обманули - сказали, что из Оша телевизор, и дали продавать. Он был честный - что давали, то и возвращал. Когда их выпустили из тюрьмы, эти акромисты сказали – «пожалуйста, ничего не воруйте, идите». Когда все вышли, там осталось около 150 человек - последние. Им не дали уйти, сказали: вы как щит будете, если будем отстреливаться. Недалеко от Сая есть обувная фабрика, их всех туда впихнули. Они туда пешком бежали».

Мать: «Когда они сидели на фабрике, их охраняли человек пятнадцать. Когда солдаты стали приближаться, они открыли дверь и стали выходить, и солдаты их всех расстреляли. Народ бегал искать своих детей. Мы все бегали, искали сына. Мы надеялись спасти, забрать его».

- Кто вам сказал, что его убили возле фабрики?

- Нам в морге патологоанатом сказал, что возле фабрики убили.

Сосед: «У них выстрелы были контрольные в сердце и голову».

Отец: «Его можно было спасти, а его добивали…»

Сосед: «Зачем они добивали всех - делали контрольный выстрел? Ведь живых никого не осталось - у всех выстрелы в голову. Всех свидетелей тоже убили».

Обувная фабрика находится на проспекте Чулпон, в сотне метров от кинотеатра "Чулпон", - на том участке улицы, где произошло массовое убийство.

История седьмая. Рахимов Азизбек, 1980 года рождения

Погиб на проспекте «Чулпан».

Рассказывают родственники: «Он был наш племянник. У него осталась жена Адина, домохозяйка, и двухлетняя дочка - Рабия. В морге, как на войне было. У моего племянника на ноге была бирка с номером 313».

(Они показали нам эту бирку - кусочек картона, на котором шариковой ручкой отчетливо был написан номер - 313).

История восьмая. Хамдам, 17 лет

Мать: «Молодой мой ребенок...» (плачет)

Отец: «Все милиционеры говорят: «Кто война скажет – посажу». «Он футболист был. У него много друзей было. Он магнитофоны, мебель чинил. Еще он сидел в маленьком магазинчике, продавал жвачку и т.д.».

Сосед: «Он был очень спокойный. Мы все в пятницу идем молитву читать. Там я его последний раз и видел».

Мама: «Сигареты не курил, не пил...»

Сосед: «После намаза мы его не видели. Он пошел на Сай проверять родственников, которые там живут. И там, возле 15 школы и погиб».

(Номерок, который привязали в морге к ноге этого парня - 277 (весь окровавленный).

Отец: «Я сам видел в морге маленького ребенка без руки. Примерно девятимесячного».

Сбоку живота у погибшего парня, по словам родителей, была большая дыра. Возможно, попали из крупнокалиберного пулемета (БТР).

Сосед: «Когда они с площади уходили, солдаты окружили их и расстреляли. Ни одного не оставили. И он тоже погиб».

Соседи: «Примерно в пять часов 13 мая вечером мы четверо ходили возле центра. Мимо нас проехал «Дамас». И около светофора солдаты его расстреляли на наших глазах - три человека погибли. Их взяли и сразу в УВД затащили. Сейчас в горотдел забирают людей и пытают. Молодые мужчины не могут на улицу выйти».

«Вы сами можете пойти и посмотреть, как плохо люди живут. А возле кладбища стоит огромный дом прокурора».

История девятая. Улугбек, 15 лет

Махалля «Янги Турмуш» (недалеко от кинотеатра «Чулпон»).

Рассказывает отец: «У меня два сына было, он был старший. Он мальчик такой веселый был, футболом увлекался, физкультурой. Мы дом строим - он мне таскал, помогал. И вдруг - тр! тр! Как будто дом горит и шифер стреляет. После пяти вечера он вышел и не вернулся. Мы искали - света нет, везде стреляют - где найдешь? Утром стало светло, и мать говорит - вместе выйдем. Я говорю: «зачем тебе идти, я один пойду». Разговор уже шел, что там мертвые лежат. Там строительный колледж есть (возле кинотеатра «Чулпон») - там во дворе человек десять лежит, уже накрытых. Один здесь, другой здесь, четвертый - там. Я посмотрел и узнал сына. У него было два ранения в спину. Машин не было, мы его на простыню положили, и домой принесли. Пятнадцать лет - не тяжелый ведь еще. На кладбище справку не требовали - везде же сейчас война идет. Фотокарточки его у нас нет - даже на паспорт. Он учился же, еще не кончил школу, 25 мая последний звонок должен быть. Дети... Им интересно же, кто с кем воюет. Митинг же, говорят. В тот же день его похоронили. Он босиком лежал - наверное, убегал и тапочки остались... Футболист он был - в школе друзья собираются - десять на десять и мяч гоняют. Когда мы его несли, подошла женщина-корреспондентка и спросила: «Женщина?» «Нет, мальчик». Она откинула тряпку и посмотрела. Я говорю: «Фотоаппарат есть? Давай, фотографируй!» Но у нее не было. Его похоронили на кладбище Бусоддин, в могиле отца».

История десятая. Ёркиной, 33 года

Рассказывает ее родственник. Он не захотел назвать себя.

«Она не совсем здоровая была - с головой не в порядке. На учете в психиатрической больнице состояла. Она вышла в пятницу утром и не вернулась. И нашли ее во вторник в морге. Как и где она погибла, неизвестно. У нее есть брат, он ее искал. У нее есть мама, она сама находится на постельном режиме, но ухаживала за ней. В морге к ней прикрепили номерок - 18. Видимо, она погибла одной из первых…»

История одиннадцатая. «Рустам», 24 года

Настоящее имя этого парня родственники наотрез сообщать отказались. Они были просто в ужасе и очень боялись, что если власти узнают о том, что они разговаривали с журналистами, им придется плохо.

Этот парень вместе с семьей жил в многоэтажном доме в микрорайоне «Северный». Мы в комнате. Стульев нет - все сидят на курпаче (стеганых ватных одеялах). Посреди комнаты - скудный дастархан (скатерть) - лепешки, конфеты в вазочках, чай. В комнату набивается много женщин, большинство в мусульманских платках. Приходит и парень в белой тюбетейке. По-русски они говорят плохо, и переводить и объяснять, как все произошло, принимается родственница погибшего, тоже отказавшаяся назвать свое имя:

«Он не работал. Нету же здесь работы… Для чего люди уезжают в Россию? Чтобы заработать. Он же инвалид был (вторая группа инвалидности). Он был в психушке на учете. Он неграмотный - читать-писать не умел. Мать на базаре торговала, а он сумки-тяжести таскал. Вот только месяц назад он женился. Жене 24 года (она присутствует здесь же). Мама за товаром к сестре поехала, и он помогать пошел. Он пришел, и мамка зашла домой. И пока мамка здесь, он вышел на улицу и с друзьями пошел. Он же молодой был - видит, что пацаны все идут, ему же интересно было. Вышел из дома он в 5-6 часов и не вернулся. Видим, что его нет, и все волнуемся. Его нашли недалеко от кинотеатра «Чулпон» на асфальте. В боку была дыра».

Адрес и имя родственники назвать отказались. Они отказались дать фотографию убитого. «Мы поговорим с вами, а нас потом застрелят…» К концу встречи у родни в глазах появляется панический ужас. «Какой номерок у него был?» – спрашиваю я. Мать машет руками родственнице, беседующей с нами - нет-нет, не говори. «Извините, но мы очень боимся. Вот вы туда пройдите - на соседней улице пять человек убили».

Мы выходим из дома, немного отходим от него. На улице к нам подходит женщина (соседка), испуганно озирается по сторонам. «Это солдаты стреляли. Но кому об этом скажешь - кто поверит? Все боятся. Кто с журналистами общается, те исчезают. Вот в махалле женщина общалась с журналистами и позавчера ее забрали. Вызвали из дома, посадили в машину и увезли (они были в гражданском). И до сих пор ее нет…» «Назовите хотя бы ее имя». «Нет. Я очень боюсь. Назову - а потом узнают, что я с вами разговаривала и меня за это…»

Она сообщает также, что в морг убитого парня не забирали, а подобрали на улице ночью, в 3 часа, - соседи сказали, что он там лежит.

История двенадцатая. Данияр, 1983 года рождения

Рассказывает его отец, 50 лет. Он сидит в своем дворе на скамейке, накрытой цветным одеялом. Он в черном чапане и тюбетейке - траурной одежде. На его лице многодневная щетина, глаза запали.

«12 числа эти ваххабиты начали вечером. Ваххабиты, акромисты – мне все равно. Мой сын просто зрителем был, любопытствующим. Он на митинг пошел. В него две пули попали - одна в грудь, одна в рот. И полголовы снесло. Это было недалеко от кинотеатра «Чулпон». В тот день он не пришел, и мы не думали, что так получилось. В субботу я в морге был. Там нашли. Там мне ничего не сказали, его друзья сказали, что он был в толпе, которая туда уходила. Номер в морге - номер 305. Но справку (свидетельство о смерти, там тоже этот номер стоит) я позавчера сдал в махаллинский комитет (орган местного самоуправления. - прим. ред.). Он был хороший, трудолюбивый. Но работы нету. Всего у меня трое детей было. Остались брат и сестра. А он был средний».

Паспорт погибшего у отца забрали в морге. И вышло так, что никаких документов от сына не осталось – как будто человек и не существовал.

История тринадцатая. Сарвар, 30 лет и Алишер, 28 лет

В этой семье погибли сразу двое молодых мужчин.

«У меня было четверо детей, - еле сдерживает слезы мать, - два сына и две дочки - и обоих сыновей убили. Когда все началось, Сарвар был на площади, на митинге, а Алишер пошел его искать. В субботу дочка искать их пошла на Сай (район возле проспекта Чулпон). Возле аптеки Алишер лежал. Две пули у него было - в руку и в сердце. Утром его нашли. А Сарвара нашли в морге. У него был номер 244. Номера у нас уже нет, а справку мы сдали в махаллинский комитет. Они забрали (на справке тоже есть номер). А Алишера отвезли в морг. Сарвар работал на обувной фабрике. А Алишер не работал - работы нет. Подрабатывал продавцом. У Сарвара остались трое маленьких детей - три сына, а у Алишера сын и дочка».

Жена Сарвара: «Как жить дальше не знаю (она домохозяйка). Бог знает только…»

Жена Сарвара: «Не фотографируйте нас, мы боимся…»

Мать убитых отказывается назвать свою фамилию: «Напишите - просто мать».

В семье остался один взрослый мужчина - отец. Ему 59 лет. Он работает таксистом, и с утра выехал деньги зарабатывать.

Мать: «Девять человек в нашей семье осталось. Из них один взрослый мужчина. Мы все будем жить на то, что он сможет заработать».

Фотографировать себя они не разрешают – «жить хочется всем». Сообщают, что паспорта убитых в морге забирают.

История четырнадцатая. Рахматилло, 1974 года рождения

Отец, совсем уже старик, с седой бородой: «У сына осталось пять детей - две девочки и три сына. Жена - домохозяйка. В семье восемь человек - было девять, восемь осталось. Основное, на что теперь живет семья - моя пенсия. То, что зарабатывал сын и моя пенсия – на это мы и жили. Как сейчас жить будем - Бог знает… Хороший характер у него был, спокойный. Один сын недавно родился у него. Когда все это началось, он был дома (вход отдельный). Я не знаю, когда он вышел и пошел туда. У него никакого оружия не было. Здесь была война, я встал, вышел - сына нет. И там, около 15 школы я его тоже не нашел (школа находится напротив кинотеатра «Чулпан»). Я слышал, что живых отвезли в клиническую больницу. Там разделили всех, кто куда, и его отправили в областную больницу. Там в реанимации он был без сознания. Там четыре дня жил и умер. Я один раз видел его, потом меня не пустили. Пуля вот сюда попала (показывает на бровь) и не вышла. И в ногу - нога еле держалась - ее там сначала пришили. Он штукатурщик был, он в разных местах города работал - сегодня в одном месте, - завтра в другом».

Соседка вздыхает: «Сколько детей сиротами остались…»

Номер в морге у убитого был - 378. Точнее, номер свидетельства о смерти. А номер ему написали просто на ноге. Мать - Нилуфар, 1947 года рождения. Она рассказала, что кроме убитого сына, у нее исчезли две дочки - у одной осталось пять детей, а у другой - трое. И мужей их нигде нет. И никто не знает, где они.

Исчезнувшие дочери жили отдельно от родителей в пригороде Боги-Шамол, в одном доме (их выдали за братьев). 13 мая, в пятницу, дочери вместе пошли на базар и не вернулись. Они исчезли, и больше о них никто ничего не знает. Всех их детей старики взяли к себе и сейчас по двору бегает целая орава ребятни - всего тринадцать детей. Как кормить эту ораву, старики не представляют себе даже приблизительно.

История пятнадцатая. Акрамжон, год рождения – 1977

Перед моими глазами «врачебное свидетельство о смерти» за номером 284, выданное на имя Б…..ва Акрама. Дата выдачи – 14 мая 2005 года.

Пункты врачебного свидетельства напечатаны по-русски: Пункт 9 (следуют варианты ответов): смерть последовала: в стационаре - 1, дома - 2, в др. месте - 3 (подчеркнуть). Ручкой вписано – «с улицы». Следующий пункт: непосредственная причина смерти. Вписано: «огнестрельно-пулевое ранение грудной и в живот с повреждением внутренних органов». "Я, врач Зухриддинова С.Н.»

Акрамжон был третий по счету сын в семье. Он шил ботинки, работал дома как частный мастер. У него осталось трое детей. (Одна комната в доме завалена аккуратно сшитой обувью, которой полны узбекские базары. Туфли - черные, коричневые, бежевые. Большая их часть уже расфасована по стоящим рядами картонным коробкам.)

Жена - учитель математики. Ее зовут Махфура, ей 28 лет. У убитого остались три дочки - старшей 6 лет, младшей 6 месяцев.

Мать (плачет): «Больной хозяин, варикоз у него, гепатит С…» Оказалось, что вчера (20 мая) на двух белых «Нексиях» к дому подъехали восемь человек и куда-то увезли хозяина дома, отца убитого парня. Они были с оружием, а на лицах маски. В семье остались одни женщины и дети, взрослых мужчин теперь нет вообще.

Мать: «Отец тридцать пять лет в депо на железной дороге работал. Он железнодорожник. Наших двух сыновей год назад по делу акромистов арестовали (в числе двадцати трех человек). И никто не знает, где они сейчас. И эти люди вчера пришли и спросили: «Где они?» А он же не знает - никто не знает, где они. И где теперь отец – тоже неизвестно».

Мать: «Трех детей нет, что будем делать? Их называют террористами... Террористами называют моих сыновей - они даже мухи никогда не обижали. Честные, грамотные… Какая это демократия, какая независимость?»

Соседка: «Они активной семьей были. Все обувью занимались. Вот это вся их вина…»

Жена одного из обвиняемых, 30 лет: «Нас не пускали на судебные заседания. Дети за год ни разу отца не видели».

Мать: «Нашим детям на суде не давали слова. Они все время молча сидели».

Соседка: «Женщин и детей, убитых на Чулпоне, где-то закопали. Все на улице спрашивают - где они? Нет их нигде».

Мать: «Старший сын в тюрьме целый год болел. Ему даже никакой медицинской помощи не оказали…»

Соседка: «Они нуждающимся, детдомовским помощь оказывали. Один русский на улице умер, так они за свой счет его похоронили…»

Я спрашиваю: «Как вы думаете, почему против них было возбуждено уголовное дело?»

Родственники: «Им говорят - у вас деньги большие, вам присылают…»

Они уточняют, что старший сын находился в заключении один год, а младший девять месяцев.

Родственники: «Они сказали: «Мы не виноваты, мы только предприниматели». 10 мая объявили, что трех человек из них отпустят, но никого не отпустили».

История шестнадцатая. Шерзод, 20 лет

Он жил в доме типа общежития - четырехэтажка, общий коридор тянется вдоль балкона. Квартиры в таких домах в советское время давали рабочим больших предприятий. Соседи указывают, где живет семья убитого.12 августа Шерзоду исполнился бы 21 год.

Рассказывает его мать. «Нас за это не перебьют? Где гарантия - у нас же еще трое детей…»

«Я всю жизнь работала на заводе. Но чтобы мальчики с пути не сбились, ворами не стали, я уволилась, чтобы они без присмотра не оставались, стала торговать (отца в семье нет, четырех детей она поднимала сама). Шерзод учился, 8 классов закончил. Но куда он мог поступать - мы люди бедные»…

Мать показывает фотографии сына и вдруг начинает рыдать: «Фотографировался, фотографировался с друзьями…»

«Мой другой сын на работе. Они с младшим обувь шьют. Частная фирма. Младший помогает ему после школы. Шерзод хотел учиться на шофера, но не получилось, и он временно работал на Тахта-базаре - доски таскал, подрабатывал. Работы же нет - он временно работал. Утром рано мы проснулись - там были слышны выстрелы. Я их никуда не выпускала, но они же большие уже - не завяжешь. Он сидел и слушал музыку, он очень музыку любил, у него столько дисков… И он сказал, чтобы я погромче сделала. Я еще ему сказала: сынок, не надо громко музыку - там выстрелы, может, кто-то умер, кого-то убили. Может, у кого-то траур, а у нас музыка громко будет играть. Я вышла на улицу, а он дома остался - это было где-то в три-четыре часа дня, 13 мая. Потом я домой зашла - ключ на месте. Кто знал, что так получится? Он же молодой, я думала, что он с друзьями сидит, музыку слушает. Мы его всю ночь прождали, никуда не выходили. Я сплю и слышу шаги на лестнице - думаю, он пришел. Мы его всю ночь прождали, утром ходили искать, а на следующий день привезли из морга. И в воскресенье похоронили. На кладбище «Бува таваккал». Справку на кладбище оставили. У него было ранение в голову. Холодильников в морге нет. Там все на земле лежали - триста пятьдесят человек, а чтобы они не запахли, их разрезали и внутренности удалили».

«В красной куртке сын был. Стрельба началась до сумерек, и они на землю бросились и на земле лежали, он и его товарищ, и переговаривались – «эй, голову не поднимай». А в сумерках началась стрельба двухминутная. Он говорит: Шерзод! Шерзод! Молчание. Его товарища в плечо ранило, а потом его в горотделе мучили, допрашивали, угрожали, что посадят за экстремизм. Сын видел - в морге все были как на подбор - ни у одного кишки не вывернуты, ни у одного голова не оторвана. У всех аккуратные дырочки».

Она рассказывает, что ее старшая дочь живет с мужем в России и пока не знает, что ее брат погиб. «В тот день она по телевизору увидела и мне позвонила: «Мам, у нас все нормально?» Я говорю ей: «Да, все нормально». Не стала говорить, что сына уже нет. Она волнуется, переживает, если скажу, то бросит все и прилетит, а это ведь таких денег стоит… А сына уже не вернешь…»

Говорит о проспекте Чулпон, на следующее утро после расстрела: «Женские тапочки там лежали, а женщин не было». «Эти ребята, они никогда такого митинга не видели - им интересно же всё - они пошли посмотреть».

Спрашиваю ее, слышала ли она что-либо про Боги-Шамал. Присутствующий в комнате младший сын быстро говорит по-узбекски: «мам, не говори».

Один из присутствующих произносит фразу: «С Чулпана людей на «Камазах» вывезли, а шоферов ликвидировали».

История семнадцатая. Рустам, 29 лет

Он жил недалеко от кинотеатра «Чулпон». Торговал на базаре. У него осталось трое детей - все девочки, старшей из них восемь лет. Жена Лола - беременна (вчера мы видели, как она плачет - она просто убивалась от горя. С виду она очень молодая, у нее тонкие черты лица). 13 мая в 19.40 ее мужа привезли в клиническую больницу, а уже в 21.30 он умер. Пулевое ранение в голову.

Рассказывает его брат: «Мы зашли в клинику и попросили показать одежду, которая там осталась. 10 дней почти искали его. Вчера нашли только. Одежду нам показали, и мы ее узнали - коричневые туфли, коричневые брюки. В морге на стене висят фотографии - вчера штук сорок было (это фотографии тех, кого еще не опознали). Размером восемь на двенадцать примерно. У него был шрам на губе. Его вместе с другими неопознанными уже похоронили. Они были похоронены на Боги-Шамале, в могиле по двое, но друг от друга отделены шифером. Он лежал сутки в больнице, и трое суток в морге. Но он изменился, голова опухла, и поэтому сначала мы его не узнали… Тринадцатого мая примерно в 18.30 шум раздался и он вышел смотреть. Каждый день он выходил из дома посмотреть, что на улице делается. Мы же не знали, что там стреляют по людям, мы думали в воздух. Нашу фамилию не говорите. Если узнают, что мы с вами разговариваем, то нас в СНБ сразу заберут. И сделают с нами вы сами знаете что».

На разговор собирается несколько мужчин. Это соседи, родственники. Говорим очень тихо, но все очень напряжены, поэтому мы перебираемся в дальнюю комнату, напоминающую глухой чулан. Там мужчины немного расслабляются.

Сосед: «У меня в соседа стреляли и попали в два места, он в клинике лежал и умер. И неизвестно, где он сейчас. Нет его нигде. Когда он в клинике лежал, не пускали к нему никого».

В разговор вступают другие мужчины: «Они оставили на асфальте человек 30, чтобы всем показать (подразумевается - чтобы люди думали, будто это все убитые). А остальных увезли».

«Я сам видел два «Зила» и один «Камаз». Они где-то в 4.20 убитых увезли. А до этого, еще вечером, их складывали в автобус «Отойол» - часов в 11. Потом уже на «Камаз» и «Зилы» грузили. Солдаты их забрасывали туда. Люди хотели помогать, но они гражданских не пускали».

«Я видел в морге номер 424. Только мою фамилию не называйте».

«Если вы сейчас пойдете в морг - там на стене разные фотографии - даже вот так полголовы нет, один глаз только».

«Мы жить хотим, поймите».

«Люди в Боги-Шамале говорят, что людей в яму высыпали - за Боги-Шамалом, тех, кто без головы и т.д. Там, где Нефтьпром. Там свалка. Один человек сказал - там закопали. Не знаю, правда это или нет, но люди говорят так…»

История восемнадцатая. Комил, 28 лет

Он жил в махалле поблизости от кинотеатра «Чулпон». Рассказывают его родственники и соседи.

«Он был обычный человек, не работающий - работы же нет здесь. У него два брата уехали в Россию, на заработки. Всего их было десять детей - осталось два брата и шесть сестер. Четыре года назад на этом же месте (возле кинотеатра) машина сбила его брата. Раньше здесь было старинное кладбище. И там, где сегодня проспект Чулпон проходит, где в людей стреляли, - там раньше могилы были. Поэтому здесь авария происходит почти каждый день - два раза в неделю точно. Это кладбище – Махалля-Кабристон - было очень большое. Сорок лет назад его снесли. Могилы не перенесли, асфальт сверху положили.

Погиб он так. У него был ранен друг в институте (возле кинотеатра), и он ему помогал (они показывают знаками, что он помогал делать перевязку). Солдаты по махаллям ходили и стреляли. Кто у дверей своего дома сидел, в того стреляли. И его убили».

«С Ферганы пришли спецвойска. Президентские спецвойска – «Барс» (Об этом говорит весь город. Некоторые утверждают, что там расположен десантный полк. Правда, многие с этим не соглашаются, и говорят, что ферганские войска лишь перекрыли въезды и выезды в город, а бойню устроили спецвойска из Ташкента, срочно переброшенные в Андижан на грузовых самолетах).

«Всех раненых добивали, кто еще живой. Поэтому у всех выстрелы в голову».

«Говорят, что это детдомовских в эти войска набрали и сделали из них зверей. И дали им два ящика водки - сорок бутылок и что-то туда добавили, чтобы они так стреляли. Вот я даже в птицу не могу выстрелить, а они в людей стреляли. Вот кричит человек – «помогите», он подходит и в голову стреляет».

«Спецвойска сразу ушли, а на их места пригнали обычных солдат - срочников (которые сейчас сидят на БТРах и улыбаются). Это были звери, не люди».

«Спецвойска - они ферганские. Детдомовских совесть не мучает. У них совести нет, они звери».

«У нас, в Андижане, номера начинаются с цифры 17, а в Фергане с 15. Я видел военные машины – «Виллис», «Урал», с номерами на 15».

«Я видел в морге номера под оставшимися фотографиями (неопознанных людей) - 1, 2, 4 и потом сразу идет 220, 370 и больше. Неопознанные тела там лежат, а опознанных уже забрали».

«Мы хотим лучше жить. Но что нам делать? Я уже потерял своего братишку. А если я завтра выйду на площадь и скажу «давайте выберем новое правительство», меня убьют спецвойска. В Киргизии президент не разрешил стрелять, когда там хотели революцию делать. А наш президент сказал: «давай, стреляй, убей всех».

«Наш президент тварь – его судить надо. Если узнают, что мы с вами разговариваем, нас эсэнбшники заберут и тоже убьют».

«Все друг друга боятся. И эсэнбшники тоже. Если он меня не заберет (допустим, я его друг или родственник), то его самого заберут».

«Все очень бедно живут. Вот у меня под крышей дырка есть – дождь идет, а мы даже шифер не можем купить - один шифер пять тысяч стоит (пять долларов). Одну муку покупаем, по капле кушаем. Как в России люди хорошо живут, и как плохо у нас! Очень тяжело жить. А Каримов выступает и говорит – вот как хорошо мы живем…»

Один из мужчин рассказывает нам, что его знакомый в морге заглянул в учетную книгу записей и увидел там номер 700 с лишним. Мы заинтересовываемся этим и просим позвать этого знакомого. Обещаем, что ни при каких обстоятельствах не назовем его имени. Наш собеседник с минуту колеблется. Вопросительные взгляды всех присутствующих обращаются на него - ну что, мол? (Очевидно, что все знают, о ком идет речь). Тут он встает, и, видимо, приняв решение, говорит - нет, он не пойдет, не захочет с вами разговаривать.

История девятнадцатая. Ибрагим Мансуров. 10 апреля ему исполнилось 60 лет

Рассказывает его племянник Ильхом Мамадиев: «Он работал на машине «Скорой помощи» и погиб во время работы. Он был водитель. Это произошло 13 числа. 13 погиб и мы его в морге нашли. Это случилось недалеко от Андижанского Государственного Университета. Машину обстреляли, он, врач и медбрат погибли. Говорят, что больной тоже умер, оттого, что они не успели его довезти. Это был не раненый, а обычный больной - они ехали по вызову. Просто ужас - ранения были со всех сторон. Не одна, не две пули, а со всех сторон. Ноги, голова, бедра, плечи…

У него есть 6 взрослых детей. Младший учится, он еще не женат. Его убили мы точно не знаем когда, но нам рассказали, что в 5 вечера его машина уже обстрелянная стояла (Это было еще до массового расстрела на улице «Чулпон», когда мятежники еще сидели в хокимияте)».

Его машина не доехала примерно 30 метров до блок-поста, как рассказали родственники. Эта улица параллельна проспекту Чулпон, и отделена от него несколькими километрами. На перекрестке установили блок-пост. Машина не успела доехать до него примерно 30 метров, и там стояла, вся обстрелянная.

«Под правым глазом была дырка от выстрела, а сзади ничего нет (в смысле, черепа)». На врачебном свидетельстве о смерти нет регистрационного номера.

«Мать его пока не в курсе. Ей сказали, что он уехал на работу. Она уже старая - 1918 года рождения».

Племянник: «Невозможно было его закопать по нашему закону, обернутого в материю - кровь не останавливается – столько дырок. Три матраса под ним было, и даже нижний полностью был в крови. И пришлось его сначала завернуть в целлофан, а уж потом обмотать материей».

История двадцатая. Сабит, 30 лет

Погиб 13 мая. С нами разговаривает старик, это его отец. Видно, что он опасается беседовать с нами, и тихонько начинает вытеснять нас из дома.

«Мы его нашли возле площади. Даже не мы, а нам позвонили, мы пришли и всё, похоронили и всё. Сын мой очень хороший сын был. Он сапожником работал, хороший специалист был. Уже ничего не изменишь…»

История двадцать первая. Алишер, 36 лет

Рассказывает его сводный брат Абдулло («Папы у нас другие, мама одинаковый»): «У меня сахар повышенный был, я болел и дома сидел. На днях меня на двое суток задерживал горотдел. Я объяснительную писал, что делал, чего не делал и так далее. Отпечатки пальцев у меня снимали.

Алишер был мастер-мебельщик. Он дома мебель собирал. У него остались жена-домохозяйка и трое детей - старшей двенадцать, младшему - четыре года. Мы им сейчас немного помогаем. Мы не знаем, где и как он погиб. Знакомый сказал - ваш брат в морге. Пули попали в грудь и в район печени. Врачебное свидетельство о смерти Алишера - номер 303. Я махаллинскому раису (председателю) все объяснительные написал, и в горотделе тоже, там отпечатки пальцев у меня взяли.

Алишер погиб, а его младший брат – Хамид ранен в ногу и руку. Он сейчас в облбольнице. Мы слышали, что ему ногу отрезали (но мы не видели – никаких родственников к нему не пускают). Вчера его уже в списках пациентов не было - куда-то увезли, а раньше он был там (в больнице). Мы носки ему относили, покушать передавали. В УВД сказали – не знаем, где он. Когда что-нибудь узнаем, вам сообщим.

Моя жена тоже 13 мая пропала. Где она - не знаю. Я все морги, больницы, клиники объездил - нет ее, трупа не нашел. Когда здесь все началось, 13 числа, я стал ругать жену - иди сына поищи, такая обстановка в городе (У меня сахар высокий, я из дома не выходил, болел). Она пошла, а сын сам домой пришел. А жена – нет».

Рядом с Абдулло сидит молодой парень. Это его родственник - Мамадали, 17 лет. Они фактически живут в одном дворе - заходишь в один двор и из него отходит калитка в соседний двор. Так живут близкие родственники. У Мамадали 13 мая бесследно исчезла мать.

Рассказывает Мамадали: «Мой отец находится в больнице. Он тоже раньше был в больничных списках, а сейчас его нет. Вчера исчез из больницы. А куда - родственникам не сообщают. Еще у меня мама пропала. Мадина, 40 лет. 13 мая пошла меня искать и не вернулась. А я домой пришел…»

Из разговора выясняется, что у матери Алишера было 9 детей. Из них с тремя сыновьями от другого брака (сводными братьями Абдулло) случились несчастья. Один погиб, другой оказался в больнице, а потом вообще исчез. А еще с одним сыном произошла следующая история. В 1999 году, вскоре после известных взрывов в Ташкенте, его арестовали (за что, Абдулло сказать затрудняется или не хочет). Ему дали на суде 18 лет, и уже через 5 месяцев он погиб. В заключении о смерти было написано, что ему стало плохо с сердцем - сердечный приступ. «Я сам его в Каракалпакстане в морге забирал, в Нукусе. Позвонили нам, сказали - забирайте его».

«На его теле были следы того, что его мучили?» - спрашиваем.

Абдулло утвердительно кивает головой.

Таким образом, у одной только женщины несчастье случилось с тремя ее сыновьями.

История двадцать вторая. Хоким, 23 года

Он был поваром. Напротив нас сидят его мама и бабушка. Бабушка опирается на посох. Хоким был женат, и у него осталось двое детей - сын и девочка. Они живут на улице, которая находится недалеко от кинотеатра «Чулпон».

Рассказывает его мама: "В тот день он на базар пошел за продуктами. Отца нет, поэтому он старший (ответственный в доме). В тот день (13 мая) кто-то из знакомых позвонил (кому-то из соседей, телефона в доме нет) и успокоил родственников Хокима – «он с нами, там стрельба, опасно ходить, мы пока переждем, все будет нормально - потом придем домой». На улицу они вышли и там пуля его достала. Его убили возле кинотеатра «Юбилейный» (Так раньше назывался «Чулпон»). За продуктами он пошел - там люди ходят, митинг, ему же интересно - и он за толпой пошел. Из любопытства».

В разговор вступает его дядя, Анвар:

«Целую ночь мы его ждали, не спали, волновались, и рано, еще до рассвета я пошел и нашел его труп. Пуля попала в правую почку. Он в армии не служил, не знал даже, как стрелять. Он был единственный мальчик в семье и поэтому его не взяли в армию по семейным обстоятельствам. Когда его отец умер, их остались в семье пять детей. И он был единственный мальчик, остальные девочки. За ним идет сестричка - ей сейчас 18 лет. Мы женили его, ему тогда было 18 лет. У него уже двое детей осталось сиротами. Мама (вторая группа инвалидности по болезни глаз) и бабушка - теперь им всем придется жить на их пенсию.

Когда я его привез домой, к нам приехали главный врач поселковой поликлиники (поселковый совет) и два сотрудника прокуратуры. Они его осмотрели. Рана была не смертельной, но он там всю ночь лежал и умер от потери крови. А в морг мы его не возили. Если мы знали бы, что так получится, то остановили бы его. Послушный он был парень, не такой… Он из дома вышел – мы думали с ребятами он здесь, а его все нет и нет. Я вышел его искать и передо мной оказался труп его.

Люди, живущие там, собрали несколько автоматов на земле. Наверное, уходили они, побросали их… Люди, которые там лежали - им жители ближайших домов лица материей закрыли. Сколько их было? Кто посчитает их… Я своё нашел, унес. Люди добрые помогли мне, подбросили на машине тело до дома. Он в сознании, наверно, еще был, когда там лежал, от потери крови умер…»

Сверху, пока мы разговаривали, над нами все время щебетали две ласточки, свившие гнездо прямо над входом в дом. Жена убитого, теперь вдова, еще совсем молода - ей всего 23 года.

История двадцать третья. Ахмадов Одилжон. В июне ему исполнилось бы 43 года

Он жил в районе города, который называется Джалабек. Рассказывает старший брат убитого Арипжан.

«В машине «Скорой помощи», в которой брат работал врачом, погибло три человека. Мой брат работал в филиале скорой помощи в Боги-Шамоле. Всего нас в семье было четверо сыновей. Он был следующий после меня.

13 числа он вышел на работу, а 14 мая он должен был вернуться. Он должен был отдежурить сутки. Мы думаем - что-то долго его нет. И мы проехали на центральную станцию скорой помощи. Там нам сказали, что вчера на них совершено нападение, и они убиты. Там они еще, на месте происшествия. Их было четверо, из них трое убиты, в том числе мой брат. Но в тот район нас не пустили - сказали, что в том районе идет стрельба. Они сами доставили их тела в областную больницу и отдали нам после вскрытия. Врачебное свидетельство о смерти мы сдали в Загс, и паспорт тоже там оставили. Номер врачебного свидетельства о смерти - 22. Они не сказали нам точное время, когда он погиб, но вывезли его на следующий день в два часа. Раньше эта улица называлась Наманганская (где он погиб), а теперь Университетская. У него остались жена и трое детей. Старшая девочка в Ташкенте учится, а два мальчика учатся в школе».

«Сколько в машине было дырок, я не считал - не до этого было мне».

«Это настоящее преступление - стрелять в «Скорую помощь». Раньше я никогда об этом не слышал. И аксакалы тоже не помнят такого. Я был в шоке от этого, что говорить… Ведь в «Скорую помощь» нигде не стреляют…»

История двадцать четвертая. Саидхон, 1972 года рождения

У него осталась жена и трое детей. Жена - домохозяйка. Погибший был плотник-мебельщик. В этой махалле живут в основном ремесленники. Махалля расположена в нескольких сотнях метров от кинотеатра «Чулпон».

Саидхон погиб 13 мая. Он работал дома, собирал мебель. По словам родственников, вечером он вышел на улицу - то ли за сигаретами, то ли просто пообщаться с друзьями. И когда он пошел назад, уже началась стрельба, и люди боялись выйти на улицу. А в полпятого утра его нашли. Соседи сказали, что он на улице лежит. Мужчины его подобрали и внесли в дом. Он был убит на тихой улочке в 20-25 метров от своего дома. Пуля попала ему в печень.

«Сердце моё не выдерживает», - тихо произносит его мать.

Из заметок автора

Сегодня над Андижаном повисла атмосфера страха. Расстрелы, аресты, преследования погрузили город в пучину ужаса, что если ты не сталкивался с подобным лично, то тебе трудно понять, что такое бывает. Если это передать одной фразой, она будет звучать так: «Добро пожаловать в тысяча девятьсот тридцать седьмой год».

* * *

Все эти события в городе называют «войной»: «Это еще до войны было». «После войны все подорожало…»

* * *

Недалеко от кинотеатра Чулпон, в махалле, подхожу к трем мужчинам, одетым в традиционную траурную одежду - чапаны, кушаки, тюбетейки. Завожу с ними разговор и вдруг вижу, что от страха у одного из них начинают дрожать губы. «Здесь один дал интервью журналистам на соседней улице - на следующий день его застрелили…»

* * *

Фотографируем дырки от пуль. Парни вокруг сначала дружелюбны, но вскоре в их глазах появляется смертельный страх. «Всё, закончили? Брат, нам проблем не надо…» «Вы-то здесь причем, какие у вас могут быть проблемы?» «Это же Узбекистан. Вон там следственный изолятор…»

* * *

Спрашиваем дорогу. Молодой парень водит глазами сначала по сторонам, потом указывает нам дорогу одними глазами, не сделав ни единого движения рукой (в лабиринте узких улочек). Он боится, что кто-то увидит, что он разговаривает с журналистами…

* * *

Вот что сегодня сказал нам таксист: «Точной правды никто не узнает - власти все скрывают. Правда - это то, что солдаты стреляли в народ. Они еще контрольный выстрел делали. Убитых не меньше тысячи, но их вывезли на грузовиках и закопали. Со временем правда выйдет, но сегодня, по-моему, нет».

* * *

Рустам, 20 лет: «Митингующие на площади собирались, мирный народ. Днем там же жара была – акромисты народу пить давали, еду - они с базара продукты привезли и там раздали. И попавшим в плен милиции и солдатам - там 2-3 раненых были - они оказали медицинскую помощь. Там из толпы была женщина-врач, она вышла и оказала помощь (перевязка и т.д., кровь остановила)».

* * *

Вдоль проспекта Бобуршаха по обеим сторонам дороги более чем на сто метров тянутся следы от пуль. Это проезжавшие мимо солдаты от нечего делать дали несколько очередей по домам. Пробиты стекла, киоски, стены в дырках от пуль. Ранено несколько человек, стоявших на обочине, и два человека в микроавтобусе «Дамас», один из которых, как нам рассказали, погиб. Через несколько дней после этого жители близлежащих домов объясняют нам, как это происходило, и указывают на дочку одного из пострадавших (он попал в больницу), которая продает какие-то продукты возле своего дома. Подходим к ней: «Вы можете рассказать, как все произошло?» Она отрицательно качает головой: «Нет, нам папа живой нужен…»

* * *

Фотографируем отметины от пуль на стене магазина. К нам подъезжает человек на велосипеде, сначала смотрит, затем еле слышно говорит: «Под суд надо Каримова…»

* * *

Некоторые отделываются от журналистов так. Подходим - скамейки, цветные одеяла, траур. «Нет-нет, у меня мама умерла, своей смертью». Следующие поминки. «Брат умер. Не здесь - Россияда. Гроб завтра привезут». «Отчего умер?» «Как это по-русски… пичок сюда…» «Ножом ударили?» «Да». «Кто?» «Мафия…»

* * *

Таксисты здесь одноразовые. Средний заработок таксиста – две-три тысячи сумов в день (2-3 доллара). Мы даем ему в несколько раз больше, чтобы он возил нас по городу и помогал искать семьи погибших. Но с каждой минутой его страх возрастает, и через несколько часов водитель произносит: «Извините, но я больше не могу с вами ездить. Я очень боюсь…». И так – каждый раз.

Многие нам говорили, что тела убитых тайно захоронили в поселке Боги-Шамол, недалеко от Андижана. Вначале я думал, что это слухи. Потому что сперва люди передавали будто убитых увезли на кладбище Бузтон, мы там побывали, но их там не оказалось. Потом в качестве места массового захоронения нам указывали на Тешик-Таш. И вот - Боги-Шамол. В течение одного дня об этом сказали трое. Они имели в виду, что исчезнувшие тела женщин, детей и сильно изуродованные трупы власти захоронили именно там.

Большая удача - мы встретили человека, который подтвердил, что захоронение там, по крайней мере, готовилось. Это был дворник. Нам удалось его разговорить, и он, на условиях анонимности, сообщил, что через несколько дней после расстрела на улице Чулпон (даты он не помнит, но помнит, что в тот день распространились слухи о войне в Пахтаабаде) дворников в количестве около пятидесяти человек мобилизовали на работу – рыть могилы. Их привезли в Боги-Шамол и там, на холмах, за местным кладбищем они несколько часов рыли могилы. Большинство могил к этому времени было уже готовы, поэтому они вырыли только несколько и углубили уже готовые. Могилы они готовили такие - два метра на метр и метр десять сантиметров глубиной. По его словам, всего их было около двадцати. Но сколько человек хоронили в каждой такой могиле, и хоронили ли вообще, он не знает, поскольку вскоре поступила команда им уезжать. Он был в шоке, и, по словам его сына, два дня беспробудно пил.

Дворник: «Если не по закону хоронить, то можно по 5-10 человек в одну могилу впихнуть. Я несколько могил выкопал. Ну как выкопал – углубил немножко. Там уже почти все готово было».

Рассказывает сын дворника, Сайдулло: «Сегодня отец порядок наводит, подметает, цветы сажает, а потом идет могилы копать». «Я слышал, что это солдаты всех расстреляли. Потому что Каримов дал приказ всех убить».

Дворник: «Я первый раз слышу эти слова - акромисты. Кто они такие?»

Сын: «Был такой человек - Акром Юлдашев – но кто они такие и за что боролись, никто не знает. Везде все бедно живут. Вот зайдите на базар - спросите цены и спросите у людей зарплату. У меня зарплата – 40 тысяч сумов. На базаре туфли купить - они 15 тысяч стоят. Коммунальные услуги - 5.300. У нас до войны этой с января стала дорожать электроэнергия. За полгода она примерно в два раза подорожала. А газ?.. Как прожить на такие деньги? А ведь у меня жена, дети…»

«Если узнают, что мы с вами говорили, сегодня же вечером приедут из СНБ и нас заберут».

«Только по нашему телевидению можно услышать, что Каримова кто-то хвалит…»

«Как я слышал, когда толпа с площади уходила по проспекту Чулпон, акромисты шли сбоку, по тротуару, а впереди вели заложников - прокурора Андижанской области и налогового инспектора в том числе. И по ним открыли огонь солдаты и убили их всех».

«Это хуже, чем в Афганистане - там, по крайней мере, война была, а здесь митинг был, и их расстреляли».

* * *

Едем в Боги-Шамол. Почти доехали, вдруг видим – надо проезжать через блок-пост. Душа уходит в пятки. Ну, думаю, сейчас поймают и вышлют из Ферганской долины, а аппаратуру, и фотопленки отберут. Но Бог миловал, проскочили. «Четыре дня назад этот блок-пост поставили» - говорит таксист. Подъезжаем к кладбищу - оно уже за этим поселком Боги-Шамол, на холмах. Дорога перегорожена бетонными блоками. Выясняется, что их тоже положили здесь четыре дня назад.

Само кладбище небольшое. Здесь жители поселка хоронят своих родственников. На кладбище девять свежих могил. Видно, что несколько дней назад здесь похоронили сразу девять человек. А метров в ста пятдесяти дальше виднеется раскопанная земля. Дальше тянутся одни голые холмы, поросшие засохшей травой.

Подходим к этому месту и видим, что это и есть искомое захоронение. Могилы здесь рыли широкие, на два человека. Из рыхлой земли торчат мраморные столбики с номерками. Несколько могил пусты. Из одних уже кого-то достали (нашли родственники), а в три или четыре еще никого не закапывали. Могил, где в данный момент кто-то покоится - сорок пять. И повсюду разбросаны белые резиновые перчатки – такие выдают, когда работники морга возятся с трупами.

Таким образом, на кладбище Боги-Шамол покоится как минимум 54 человека, погибших около двух недель назад.

Две недели назад, утром, 14 мая, когда я пробирался по направлению к хокимияту, чтобы выяснить, чем закончилась осада, ко мне подошел человек, который вел за руль велосипед, и задыхаясь от гнева, сообщил, что войска убили сотни людей, а потом куда-то вывезли убитых на трех грузовиках. «Пойдем, я покажу, убитые еще там лежат», - требовал он.

На проспекте Чулпон, на асфальте, перед нашими глазами предстало страшное зрелище - лужи крови, человеческие мозги, разбросанные женские тапочки, зонтики. И все – никаких тел там не было. А убитые (я насчитал их около 30) лежали в самых разных местах, но все достаточно далеко от места основной бойни. Так вот, человек с велосипедом – это был местный правозащитник Лутфулла Шамсутдинов. Вскоре к нам приблизился еще один правозащитник – Саиджахон Зайнабитдинов, человек лет 45-50, с седоватой бородкой. «Что тут творится…», - ошарашенно проговорил он. А вокруг метались совершенно обезумевшие люди...

Второй и последний раз Лутфуллу и Саиджахона я встретил примерно через неделю. Дозвониться до них было невозможно – им отключили домашние телефоны, поэтому мы подъехали на машине сразу к дому Саиджахона. Он вышел проводить моего товарища к человеку, с которым тот хотел встретиться, а мы с Лутфуллой стали дожидаться его возвращения. Но вскоре нам пришлось уходить. Из комнаты вышла пожилая мать Саиджахона и стала осыпать нас упреками, говоря: «Саиджахон мой единственный сын, а вы его в эти дела втягиваете».

На улице Лутфулла поминутно бросал взгляд на часы, оглядывался по сторонам, и, стиснув зубы, шептал - ну где же они? Выяснилось, что знакомый сотрудник из органов по старой дружбе его предупредил - его, как свидетеля преступлений, собираются убрать. «Потом скажут – это его сбежавшие из тюрьмы зэки убили…» И он уже сутки ждет то ли американского консула, то ли атташе, который должен его забрать. А тот все не едет…

В этот момент из-за угла вынырнул большой джип. Лутфулла подбежал к нему, перекинулся с кем-то несколькими словами, затем подошел ко мне: «Ну, прощай!». И машина исчезла. Вскоре вернулся Саиджахон. Узнав, куда делся его товарищ, он молча кивнул и направился к дому. Вид у него при этом был уставший, обреченный. Он явно ожидал ареста. И через несколько дней действительно он был арестован.

* * *

Мы нашли еще одного очевидца расстрела на проспекте Чулпон. По-русски он говорит плохо, поэтому то, что он нам рассказал, пересказываю своими словами. Вот как, по его словам, это было. Народ двумя большими толпами уходил с площади, когда там шла стрельба. Первая толпа была где-то 2 тысячи человек. А сзади, в нескольких сотнях метров от нее шла толпа примерно в 700 человек. В первой толпе были и мятежники, оставившие хокимият. Перед собой они вели пленных - прокурора и так далее – всего около 15 человек. Но впереди их поджидали два или три БТРа и лежали на земле солдаты. И вдруг они открыли убийственный огонь по всей толпе и в течение нескольких минут полностью скосили первую толпу, целиком. И из них никто не остался живой. «Я шел сзади, в задних рядах, вдруг смотрю – впереди меня все уже на земле валяются, а я стою в первом ряду…» А вторая толпа разбежалась по узким улочкам махаллей.

* * *

Мне кажется, я понял, почему в толпе, расстрелянной на проспекте Чулпон, было так много жителей того района, близкого к старому городу. Просто они после обстрела митинга пошли к себе домой. И угодили в засаду.

* * *

Сегодня площадь вокруг хокимията по-прежнему закрыта, оцеплена. На ней стоят три обгоревших здания – театр им. Ахунбабаева, кинотеатр им. Бакирова и хокимият. Кто поджег последний – неизвестно. Это произошло уже после того, как повстанцы (мятежники) оставили его. Главный городской проспект - проспект Навои закрыт от здания СНБ и дальше, до площади перед хокимиятом. Ряд зданий охраняются БТРами - это тюрьма, УВД, СНБ. В городе продолжаются аресты. Как нам стало известно, несколько дней назад в Ферганскую тюрьму из Андижана в течение только одного дня поступило 40 человек. Их отправили по этапу дальше, в другие тюрьмы республики. Раненые, находящиеся в областной больнице, исчезают неизвестно куда. Родственникам сообщают, что из больничных списков те выбыли. А куда – неизвестно.

Зато по телевизору все время показывают, как хорошо в стране узбекской жить. Интервьюируемые просто захлебываются от праведного гнева по отношению к экстремистам. В Интернете большинство новостных сайтов наглухо заблокировано. Журналистов в Андижане уже не осталось, а российские телеканалы – главный источник информации для узбекистанцев – ничего не сообщают о произошедшем в этом городе - новостной повод ушел.

На проспекте Чулпон несколько зданий быстро подштукатурили и выкрасили в зеленый и желтый цвет. Летнюю кухню, которая целиком была издырявлена пулями и реставрации не подлежала, снесли. Таким образом, следов стрельбы практически не осталось, и скоро в город можно будет смело пускать иностранных туристов и журналистов.

* * *

Примечательно, что люди пытаются распространять информацию сами. Наш знакомый рассказал, что какие-то женщины подбросили утром ему и его соседям какие-то «записки». Я догадался, что он говорит о листовках, и попросил принести их, если они еще сохранились. Он ушел, и вскоре вернулся с пачкой распечатанных из Интернета сообщений ВВС о событиях в Андижане, на узбекском языке.

Так здесь распространяют правду.

* * *

Алексей Волосевич, собкор ИА «Фергана.Ру», Андижан-Ташкент

Фотографии любезно предоставлены фотожурналистом © Иолой Монаховой